Пир на весь мир

Где стол был яств, там гроб стоит, Где пиршеств раздавались клики, Надгробные там воют лики, И бледна Смерть на всех глядит. () Из оды "На смерть князя Мещерского" Гаврилы Державина Тесна трапезная в Александровой слободе, все на виду. Не знают опричники, куда глаза девать, когда царский полюбовник Федька Басманов перед Иоанном в узорчатом золотом сарафане кружится, стройные ноги показывает. Когда на подушки бархатные подле Иоанна садится, вишню блестящую с рук ест, устами алыми царские пальцы захватывает. Когда Иоанн и кравчий из одного кубка вино пьют, улыбаются друг другу с призывом неприкрытым. Когда самодержец садит Федора к себе на колени - не боком, не лицом, а спиною, чтобы всем хорошо видно было, чтобы всем любимца своего во всей красе показать. В шею кусает Басманова, задирает сарафан так высоко, что еще бы немного, и можно было бы убедиться, что Федька - не девица, что мужчина он. Золотые складки подола тяжелыми волнами падают на подлокотники деревянного кресла. Светятся белые коленки, всем опричникам понятно, что голым задом кравчий на Иоанне сидит. - Что же ты, Федюша, срамник такой, в сарафане бабском бегаешь? - ласково царь любимца вопрошает, убирает непокорный завиток волос, ушко розовое звонко целует. - А вдруг кто за девку примет, да нагнет случайно в темном уголочке? - Да ты же сам... - выдыхает кравчий, брови черными птицами вверх взлетают. Властным жестом затыкает Иоанн рот Басманову, не дает игру царскую правдой испортить. Низки потолки в Александровой слободе, тяжело дышать. Особливо, когда царь с полюбовником содомским грехом на глазах у всех тешатся. Федька пылающее лицо рукавами широкими закрывает. Лишь рот приоткрытый виден, зубки белые. Зато уж каждый вздох Басманова, каждый жалобный стон всем слышен отчетливо. Дрожат руки у опричников, вино красное на белые скатерти выплескивается. Держит царь любимца за талию тонкую, поднимает и опускает, как желается. То очень быстро, то совсем медленно - что безжалостнее, не решить никак. Кусает уста свои кравчий, до кровушки кусает, крик последний сдерживая. И опричники некоторые излились, кто не смог под столом от рукоблудства удержаться. После царь кивает вдруг Вяземскому, что во все глаза на Федора смотрит жадно. - Афонька, возьми-ка девку сию на потеху мне. На колени передо мною поставь ее, - скидывает царь Федьку на пол. Не видели никогда опричники у Басманова лица такого. Словно, пальцем не тронув, до полусмерти Иоанн избил его. - Нет, царю мой. Не надо! Иван... - напрасно рука в сторону Иоанна тянется. Глухи стены в Александровой слободе, не услышит никто. Исполняет приказ Афанасий, ставит на колени Басманова, за локти держит крепко, смешивает свое семя с Иоанновым семенем. Не может только никак протолкнуть пальцы в сжатый рот кравчего. Федькины лазуревые глаза закрыты накрепко, все равно срываются с ресниц капли горькие, не в силах Федор удержать их. Молча лежит потом на полу Басманов с юбкой задранной, лица заплаканного показать не хочет. Лишь скребет по камням ногтями длинными, будто от боли нечеловеческой. Внимательно смотрит Иоанн на любимца своего, всем телом вперед подался. - Вон все пошли, собаки бесстыжие! - кричит царь, ногой топает. Когда остается самодержец один с фаворитом своим поруганным, сам перед ним на колени падает, покрывает поцелуями лицо бескровное, слизывает слезы с щек. - Бес попутал, Федька. Прости безумца. Люблю же я тебя, всем сердцем люблю. Все наглядеться не могу. Все красота твоя окаянная! Все кажется мне, что со всеми ты... - С тобою только было, царю мой, - не дает договорить Федор слово бранное. - Да не таков же я, как ты думаешь... Смотрит Басманов на царя измученно и влюбленно, гладит волосы Иоанна утешительно, прижимает к груди своей. - Простил я тебе все давно, что сделал и сделаешь, мой Иван.