Часть 1
21 апреля 2020 г. в 18:42
Шерлок всегда боялся темноты.
Он сам часто не понимал, почему. Может, дело было в пустоте и неизвестности. А может, ему казалось, что его окружает что-то нежелательное и бездушное…
Сидя в своей комнате, он вспоминал и вспоминал, начиная чувствовать некое удушье от поступающих в его голову мыслей. Его родители никогда не разрешали ему оставлять свет включённым. Они просто запирали его здесь, и на этом всё кончалось. Шерлок понимал сразу — молить о пощаде бессмысленно.
В конце концов он просто оцепенел от ощущения собственного плача и позволил себе погрузиться в беспокойный сон. Он натягивал на себя одеяло, надеясь, что шёпот, доносящийся из темноты, как можно быстрее исчезнет. Когда Шерлок был помладше, то часто ощущал необъяснимую пустоту и боль, когда его били; он всё ещё чувствовал синяки и порезы на бёдрах. Ему часто приходилось обнаруживать себя свернувшимся калачиком — он был словно трус.
Эти мысли пробивались в его голову, заставляя её кружиться. Эти мысли пробивались в его голову, заставляя безудержно плакать. В такие моменты он уже почти ничего не чувствовал — всё сводилось к усталости и разочарованию.
Он пытался говорить об этом. Он пытался рассуждать — он пытался объяснить это себе единственным известным способом. Но все от него отворачивались. Они говорили ему, что чувствуют то же самое, но он ничего не чувствовал. Они утверждали, что никогда не понимали его, но на самом деле — они и не пытались его понять. Они обзывали его умником, унижали его. Они кричали, смеялись, ожидая, когда Холмс перестанет играть роль психотерапевта. Но всё кончалось одинаково. Они всегда бросали его обратно в темноту.
Шерлок оставался наедине со своими тенями. Всегда. Всегда и везде. Ничто не могло избежать логики; не было такой маски, которая могла бы скрыть его от теней, что следовали за ним. Постоянно. Даже несмотря на выключенные им огни.
По его коже ползали мурашки. Боль — это импульс пронзить и убежать. Он слышал голоса в голове, что твердили ему вцепиться в себя ногтями и позволить боли выйти наружу. Это был импульс к разрушению. Не больше и не меньше. Иногда это приводило к тому, что он, разбивая стекло, ломал себе кости. Боль звала его и выводила наружу.
Майкрофт лишь издевался над ним, говоря, что он никогда не обретёт свой голос. Его мать тоже смеялась. Она могла просто помочь ему, но всегда подталкивала сделать больше… Она игнорировала тот факт, что Шерлок падал на землю и повреждал колени. Она просто ждала, пока тот самостоятельно встанет. Она просто ждала. И это было всё, что она для него делала.
Он всегда отступал в темноту, не давая себе сгореть полностью. Он зарывался пальцами в волосы. Он терзал себя. И продолжалось это до тех пор, пока его тело не сдавалось и долгожданное забвение не овладевало им на считанное мгновение, которое продолжалось сравнительно недолго.
В конце концов, тени заставляли его проснуться. Он бы впадал в истерику от безысходности, но не делал этого. Он так и продолжал сидеть в темноте один.
Он всегда был Шерлоком: Шелоком-сыном, Шерлоком-братом, Шерлоком-школьником. Он всегда был Шерлоком Холмсом, и он ненавидел это. Чем больше он чувствовал пустоту, чем больше он её подавлял, тем больше ему хотелось просто умереть. Что за трусливый путь он выбрал…
Темнота представала перед ним со всеми сожалениями. Со всеми словами, которые он оставил невысказанными, и болью, которую ему так и не довелось испытать. Болью, которую ему так и не довелось выразить словами. Его персоны менялись вместе с темнотой. Он очень живо помнил свои мысли, — это было то, что его разум отказывался выбрасывать. Если он не мог покончить с собой, то мог убить часть себя.
Если он не может покончить с собой — то вместо этого убьет свою тень.
Его лицо и тени были неразличимы. Но ему было все равно. Он уже смог убить мальчика, который должен был соответствовать планам его матери. Он уже убил того самого маленького брата, которым Майкрофт хотел его сделать. Он уже сжег школьника, который должен был повиноваться и исполнять приказы. Но этого было недостаточно. Он вырезал и раздирал все подряд, пока не осталось ничего, кроме костей и холодного, расчетливого монстра, которым все его считали. Он использовал кровопролитие, чтобы нарисовать фреску для того, что должно было стать Шерлоком Холмсом.
Наконец, открывалась дверь, и его находили посреди всего этого мусора. Мать обнимала его и молила о прощении. Ей было интересно, что ему было нужно, чтобы сломать так много.
— Это ведь не из-за меня, правда?
Она снова вмешивалась в эту ситуацию. И тут Шерлок сдерживал нервный смех. В ее глазах стояли слезы.
— Вовсе нет, — отвечал он. — Вовсе нет…
Он отступал в темноту, и она приветствовала его, как убийца на месте преступления. Он не играл ни по чьим правилам. Ему больше не нужно было играть роль детектива. В воздухе висела боль и… пустота?
Они все оставляли его в покое. Они все оставляли его в темноте. Он наконец-то смирился с тем, кто он есть, и теперь они чувствуют угрызения совести. Поэтому Шерлок ответил тем единственным способом, которому его учили — он стёр их всех и улыбнулся.
И теперь темнота боялась Шерлока Холмса.