Чужая свадьба

Дождь, начавшийся ещё ночью, не собирался прекращать свою грустную песню. Будто осень решила зайти в гости к жаркому июню и охладить его знойный нрав. Но ни дождь, ни серое летнее небо не могли испортить воистину грандиозное событие – свадьбу двух стран. Австрии и Венгрии. Не то, чтобы в такой церемонии была необходимость – всё-таки соглашение между двумя державами было подписано ещё пятнадцатого марта*, но правящие круги одобрили её проведение. Свою роль здесь сыграл не только политический фактор – публичная демонстрация взаимного согласия воплощений двух стран должна была показать легитимность союза – но и просьба самой Хедервари, которая была поддержана будущим супругом. И, хоть внешне согласие Эдельштайна выглядело как желание порадовать невесту (что, отчасти, было правдой), о его истинных мотивах знал только его император Франц-Иосиф да, может, догадывалось несколько стран. Что до Лизы, то она, как и любая девушка, просто мечтала. Мечтала о девичьем счастье, свадьбе, полном зале гостей, пышном платье и о муже – красивом, статном, надёжном. Таком, как Родерих. Да, Родерих. Вот только иногда на ум Хедервари приходил совсем другой образ – сильный, храбрый и, безусловно, красивый. По-своему красивый. В такие моменты Венгрия чувствовала себя предательницей. Но кого именно она предаёт, так и не могла понять… *** Пруссия чувствовал себя неуютно. И дело было даже не в парадном костюме, хоть и сшитом по фигуре, но как будто сковывающем всё тело («Ей-богу, – думал Гил, – военная форма намного удобней»). Здесь, среди мельтешения гостей, он словно находился во сне. Странном, чужом сне. Зачем он вообще сюда пришёл? Гилберт ясно понимал, что в доме Австрии ему не будут рады – Эдельштайн явно не забыл поражение прошлого года со всеми вытекающими*. Даже странно, что он получил приглашение… хотя со стороны аристократишки это была великолепная издёвка, но ведь оно было подписано и Венгрией. Венгрия… Байльшмидт подавил тяжёлый вздох. Всё верно – он в этом театре абсурда только потому, что ОНА пригласила. И даже если приглашение было лишь формальностью, ему была приятна мысль, что она подумала о нём, пусть даже таким способом – позвав на собственную свадьбу. Позвав на крушение всех его надежд. *** Взгляды присутствующих устремились к распахнутой двери. Миг – и изумлённое «Ах!» разнеслось по залу, сопровождаемое лёгким перешёптыванием «Какая красивая!». И правда – струящееся белоснежное платье с кружевами подчёркивало лёгкий девичий стан, а от улыбки Елизаветы, кажется, просветлел даже дождливый небосвод. Сжимая в руках букет, она плавно двигалась меж рядами гостей к Родериху, чья улыбка была сдержанней, но, бесспорно, счастливой. А у Гилберта будто земля ушла из-под ног. Растерянный, он наблюдал, как Венгрия приближалась к Эдельштайну. Пруссия помнил Лиз всякой – радостной, грустной, злой, но такой… светлой, лучистой не видел никогда. «Как же она прекрасна», – пронеслось у него в голове, а в горле возник невесть откуда взявшийся ком. Не желая смотреть на довольное лицо Австрии, взявшего девушку за руку, Байльшмидт опустил взгляд на пол, устланный дорожкой. На ней одиноко лежал выпавший из букета небольшой лиловый цветок – чина*. *** – Согласна, – тихий голос Хедервари – уже Эдельштайн – будто вывел Гила из транса, и на место растерянности пришла боль, да такая, что от неё не спасёт даже самое крепкое вино из запасов Франциска. Боль от осознания потери, упущенных возможностей смешалась со злостью на политиков и судьбу. Ведь он – он! – мог предложить Венгрии союз и давно вывести её из-под контроля Австрии. Мог же! В это мгновение Байльшмидт, как никогда, хотел, чтобы они были людьми: тогда он бы ни за что не допустил этой свадьбы. Но, увы, жизнь распорядилась иначе. Проклятье! И теперь, глядя на молодожёнов, идущих рука об руку, Пруссия с какой-то затаённой горечью подумал: «Господи, за что мне это всё?» Гилберт так и не заметил, как, соглашаясь стать женой Родериха, Елизавета бросила на него короткий взгляд. *** Крики «Горько!», раздававшиеся со всех сторон, и звон бокалов с шампанским действовали Байльшмидту на нервы. Он и рад был бы уйти, но его перехватил Франция и заявил, что негоже нарушать этикет. «Кроме того, mon ami», – продолжал Бонфуа, – если ты уйдёшь сейчас, это вызовет лишние вопросы». От сочувствия, промелькнувшего в голосе француза, становилось тошно, но, скрепя сердце, Пруссия остался, наблюдая за вальсом новобрачных. Лёгкие движения Лизхен напоминали ему, как та плавно и непринуждённо атаковала его своим излюбленным мечом. Красиво. Когда Лиза упорхнула с Испанией, пригласившим её на танец, Гил, стоявший до этого за колонной, подошёл к Австрии: – Герр Эдельштайн, не боитесь, что супругу уведут? – Не боюсь, – Родерих небрежно поправил манжет на рукаве. – Не думал, что ты придёшь. – Приглашение было? Было. Кроме того, я не мог не посмотреть на тебя в этом дурацком костюме, ксе-се-се. Австрия пропустил шпильку: – Мне кажется, ты больше смотрел на Лизавету, чем на мой костюм. – Пф, на неё все смотрели, не твою же аристократическую физиономию разглядывать. – Так, Байльшмидт, давай начистоту, – Эдельштайн взял со столика бокал, – ты здесь нежеланный гость, и я терплю твоё присутствие только потому, что об этом просила моя теперь уже жена. Ну и, – тут Родерих улыбнулся непривычно ехидно, – у меня свой интерес есть. – И какой же? – нехорошее предчувствие закралось в душу Гилберта. – А вот какой, – Австрия сделал глоток, – быть может, ты разгромил меня, может, вывел меня из Германского союза. Да, я проиграл битву за Германию, но ты проиграл битву за Венгрию. Проиграл, Байльшмидт. Запомни это. Она моя. Осознание пришло мгновенно: – Так этот пафос лишь для того, чтобы утереть мне нос? Чтобы на глазах у всех… Ну и сволочь же ты, Родя. – Попрошу не выражаться в моём доме. – Да ты! – перешёл альбинос на повышенный тон, но вовремя осёкся – негоже привлекать лишнее внимание. – Битву за Венгрию… – протянул Пруссия. – Говоришь о ней, как о трофее. Ты хоть любишь её? – тихий вопрос повис в воздухе. – Люблю, – просто ответил Родерих, – но месть тебе – приятное дополнение к нашему союзу. Так что… Эдельштайн осёкся – Гилберт схватил его за ворот пиджака: – Учти, аристократишка, если ты её хоть чем-то обидишь, я не знаю, что я с тобой сделаю, – зашипел он. – Видно, мало ты от меня получил. – Хочешь международного скандала? – спокойный голос Австрии выводил из себя, но всё же Байльшмидт отпустил его. – Так-то лучше. И обижать я её не собираюсь, можешь быть уверен. А теперь не пора ли тебе уйти? – Как же я уйду, не поздравив невесту? А вот, к слову и она. Слегка запыхавшаяся, к ним подошла Венгрия: – Ух, что-то я устала. Не думала, что танцы так выматывают. – Не хуже хорошей драки, а, Лизхен? – улыбнулся Пруссия. – Точно, – Елизавета перевела взгляд на Гила и словно расцвела. – Гилберт! Здравствуй! Что-то тебя сегодня не видно… – Ну не всё же Великому быть в центре внимания. Всё-таки, это твой праздник. К слову, – альбинос, проглотив комок в горле, поднял взятый со стола бокал – поздравляю, фрау Эдельштайн, вы выбрали в мужья достойного человека. Дай Вам Бог, чтоб Вы его всегда любили, если всё же замуж вышли по любви, – и залпом опустошил бокал. – Засим откланиваюсь, прощайте. И, развернувшись, Пруссия направился к выходу, так и не увидев горечи, мелькнувшей в глазах Лизы, которую та скрыла за удивлением «странным» тостом Байльшмидта. Протянув руку новоиспечённому супругу, бывшая Хедервари обернулась. Её взгляд, тихий и прощальный, устремился вслед уходящему гостю, провожая того до дверей. Словно почувствовав это, Гилберт обернулся, но лишь увидел, как Родерих увлёк жену в очередной танец. На лице Лизы вновь сияла улыбка. «Ну вот и всё – ты замужем теперь».