Дыши

Дыши. Вместо слов - шумный выдох сквозь зубы. Моррисон, чтоб его, тяжеленный. Тащить его на себе - не мешок с кукурузой и даже не полную “сбрую” на спецзадание. Автомат приходится бросить: он сейчас только мешает, к тому же заряды давно кончились. До базы всего ничего осталось, в одиночку он бы минут за пятнадцать справился. Ладно, если не выпендриваться - за двадцать. С Джеком на закорках - черт его знает. И уж точно не факт, что он дотянет, если Габриэль не успеет вовремя. Кровь, не своя, чужая, чувствуется кожей на спине. Мерзко, мокро, липко. Он перескакивает канаву, прячется за тем, что когда-то было стеной школы: омник-патрульный скрипит совсем близко. Джек не стонет, и это с одной стороны хорошо. С другой - страшно. Просто дыши. Первые сутки Моррисон кряхтел и стонал. Иногда приходил в сознание и пытался что-то говорить, но быстро затыкался от тихого рыка Рейеса. Первые сутки лекарства из аптечки работали. Сейчас - нет, и кровь уже каплями стекает за пояс. Эта их гребаная усиленная регенерация ни черта не работает. Ничего не работает так, как должно, и Габриэль от злости ускоряет шаг, но быстро возвращается к прежнему темпу: если он сейчас выдохнется и не приволочет эту безвольную тушку к медикам, бессмысленным станет всё. Вдохнуть – выдохнуть. Ноги гудят так, что, кажется, отвалятся вот прямо сейчас. Или когда он остановится. Габриэль гонит от себя эти мысли, сосредоточившись только на том, чтобы попадать шагами в собственный выдуманный ритм. Шаг, еще один. Он должен успеть, потому что по-другому просто быть не может. Потому что иначе всё бессмысленно. Вообще всё, отчего-то сейчас это кажется кристально ясным и очевидным. Дыши, слышишь. Свет прожектора бьет в глаза так, что Рейесу кажется, они сейчас вытекут к чертовой матери. Он замирает на месте и орёт, что хватает сил: - Сержант Габриэль Рейес, ударный отряд, номер жетона ноль-шесть ноль-ноль ноль-ноль ноль-ноль двадцать четыре. Повторяю, я сержант Габриэль Рейес, ударный отряд, номер жетона ноль-шесть ноль-ноль ноль-ноль ноль-ноль двадцать четыре.Со мной рядовой Моррисон, он ранен, ему нужна медицинская помощь. Повторяю, нужна медицинская помощь. Секунды тянутся и тянутся, и ему кажется, что проходит целая вечность, прежде чем луч прожектора чертит дорожку к воротам базы. Выдохнуть – вдохнуть. Габриэль преодолевает оставшееся расстояние, кажется, быстрее, чем пролетела бы пуля, но все равно кажется, что слишком медленно. Его встречают с носилками, люди в белых халатах даже среди ночи отчетливо видны, и от этого невероятного облегчения - он успел! - к гудящим ногам прибавляется еще и с внезапной силой гудящая голова. Он только успевает сказать, какие препараты ввел Джеку, когда тьма, тихая и обволакивающая, вдруг застилает все перед глазами. Дыши, слышишь. Чужой шепот резко вырывает из сна. Нет, не сна, зыбкой бессознательной темноты. Габриэль с трудом разлепляет глаза, несколько раз моргает, разгоняя белесую пелену, прежде чем сфокусироваться на светлой макушке перед глазами. С левого запястья тут же исчезает чужая рука, и становится почему-то неуютно и прохладно. Ну, то есть, почему чужая? Очень даже понятно, что моррисонова, шершавая и тяжелая. Он весь подбирается, растягивает раненые губы в своей дурацкой улыбке. - Какого хрена ты не в постели? - голос у Рейеса скрипучий, сухой, потрескавшийся, прямо как глотка по ощущениям. - Я не для того пер тебя на себе, чтобы ты сдох в больнице. Джек теряется всего на мгновение, уголки улыбающихся губ на долю секунды опускаются, но потом, кажется, поднимаются еще выше. - Раз ты ворчишь, значит всё нормально, - с облегчение выдыхает он и, кряхтя, перебирается на соседнюю койку. - Меня накачали такой дозой обезболивающего, что я вообще ничего не чувствую. - И это вообще не повод… - начинает Габриэль, но закашливается и продолжить не успевает. Но успевает расслышать тихое: - Не мог один заснуть. И, видимо, пока он придумывает ответ, пока задыхается, будто ему камнем в грудь попали, лекарства начинают действовать: дыхание Моррисона выравнивается, становится медленным и глубоким. Ощущение такое, будто его наизнанку вывернули. То ли от усталости, то ли от лекарств, которыми его напичкали, то ли от того, что у него внутри явно что-то отбито. То ли от того, что левое запястье как будто все еще горит, а в ушах - чужой шепот. Габриэль закрывает глаза, уплывая в долгожданную спокойную темноту, убаюканный чужим ровным дыханием. И только одна мысль все крутится и крутится в голове, пока он не отключается окончательно. Ты просто дыши.