Заморская штучка

Не нравились ему эти южные варвары. Вот определенно не нравились. Странные манеры, странная религия - это всё предрассудки, богов на свете много, почему бы не быть и еще одному. Да даже и трем. Дело было в другом. Они явно что-то затевали, какую-то пакость. И куда посложнее, чем нагрести денег на торговле диковинами. Токугава Иэясу в этом был уверен, танучьим чутьем чуял, а оно его… были случаи, что подводило, но так мало, что об этом не стоило и говорить. Но, надо отдать им должное, вещи они привозили толковые. И не только оружие. Собственно, ради одной такой вещи Токугава и принимал сейчас одного из них. Португалец сидел напротив него на коленях - смуглый, носатый, точно тенгу, в ярко-апельсиновом одеянии. Эти, монахи-иезуиты, правильные манеры перенимали быстро, язык учили и даже в одежде стали подражать буддийским священникам. По форме придраться было почти что не к чему. - Ваш мастер изготовил заказ? - Да, ваша милость, - монах поклонился достаточно ловко. Правда, несколько менее низко, чем полагалось бы, но это были бы уже придирки к иностранцу. Эту штуку делать пришлось на заказ, причем делать по меркам - а мерки были весьма необычными, и снять их надо было умудриться так, чтобы никто ни о чем не догадался; иначе бы задуманное не удалось. Токугава совсем не был уверен, что замерил правильно, и оттого беспокоился. Он развернул ткань и открыл переданный ему миниатюрный футляр. Не отнять, вещица выглядела изящно. - Вы гарантируете, что оно подойдет? - Заказ изготовлен точно по вашим данным, ваша милость. За это мастер ручается головой. За точность измерений, как вы понимаете, он, находясь в Маниле, отвечать не может. Вам не стоит беспокоиться, если заказ не подойдет, мастер готов переделать его, разумеется, за дополнительную плату. Он даже готов выехать и изготовить его на месте, если вы беретесь обеспечить ему проезд в Японию и обратно. - Хорошо, - даймё кивнул. Мастер, который не требует достаточной оплаты за свою работу, и не стоит того, чтобы делать ему заказы. Но все-таки… если вдруг все же не подойдет… да нет, убивать никого не за что, если что - только сам виноват, сам обсчитался. Но если не подойдет - ему будет, мягко говоря, очень и очень неловко. А Токугава Иэясу очень не любил испытывать это чувство. - Я признателен вам за ваши хлопоты. Прошу вас принять это скромное пожертвование для вашей больницы. Пожертвование действительно было скромным. В рамках приличия - поскольку не подобает оставлять услугу без вознаграждения. Большие пожертвования им христианские даймё и так тащат чуть не мешками. Лично ему, Токугаве Иэясу, деньги были нужны для другого. *** В замок вернулся уже в сумерках, уставший от чертова паланкина (сколько ведь раз зарекался - больше ни в жизнь! только верхом!), от кучи переделанных за день дел, разговоров и встреч, голодный как чёрт. Пока одно-другое, пока привел себя в порядок с дороги, совсем стемнело. В покои ветром занесло несколько кленовых листьев, их не стали убирать, и они так и лежали, алея на вытертых досках. Госпожа О-Аи со своими служанками приветствовала его глубоким поклоном, а затем, поднявшись, приблизилась вплотную, вглядываясь в лицо, как было у них заведено, хотя девушки еще оставались в комнате. Иэясу придержал рукояти своих мечей, чтобы она не наткнулась. Ощутил тепло ее тела и нежный запах. - Вы улыбаетесь, господин. - Да, - он поднял пальцы О-Аи к своему лицу, чтобы дать ей убедиться, что действительно улыбается. - Хорошо вернуться домой, когда устанешь за день. Служанки расставили ужин и поспешно вышли. От курильницы тек легкий дым, и бумажные фонари, расставленные везде, заливали комнату ярким светом. - Простите, что ввожу вас в излишний расход, - О-Аи подсела к нему, сбоку от столика. - Скоро окончательно ослепну, тогда можно будет вовсе не зажигать - выйдет чистая экономия. - Об этом нечего беспокоиться. Уж на освещение-то казны всегда хватит, - хмыкнул Иэясу, принимаясь за рис с каштанами. - В крайнем случае, завоюю еще пару провинций. - Сам над собой не посмеешься - посмеются другие, - О-Аи улыбнулась и пожала плечами. - И что ж тогда - плакать, что ли? - Ага… Он ел жареную рыбу, еще горячую, с хрустящею корочкой; наверняка лежала наготове разделанная, чтобы положить на жаровню, как только господин появится. - Как малыш? - Все в порядке. Колик сегодня не было, кушал хорошо. Сегодня опять попробовали дать батат - нет, ни в какую, всё выплюнул. Брыкается, аж чашку у Ханако из рук вышиб. Собирали потом этот батат по татами. - Боец! А чашка-то хоть цела? - Иэясу посмеивался, наворачивая рис. - Цела, что ей сделается. Третьему сыну Токугавы Иэясу, названному в честь отца, недавно исполнилось полгода. - Такэтиё такой тяжеленькй, - О-Аи говорила с толикой удивления, толикой гордости. - Большой прямо. Кацутада заметно меньше был, и Току тоже. Снаружи, наверное, захолодало, и ясная молодая луна неспешно проплывала над замком, а внутри в комнате было тепло от зажженных фонарей, от горячей, только с жаровни, жареной рыбы и от алых листьев на деревянном полу, вытертом ногами домашних. Кимоно на О-Аи было алое, расшитое белыми журавлями. Иэясу ел и смотрел на ее маленькие чуткие руки, сложенные на коленях, на короткие спереди прядки черных волос, на кинжал за поясом и трогательные пятнышки бровей. - Не могу его сама переодевать. Боюсь, - пожаловалась она. - Ничего не вижу, где рукав, где что. На ощупь вроде все правильно нахожу… а всё равно боюсь. Вдруг как не так ухвачу, боюсь его поранить. Наверное, это требовало ответа, но Иэясу пока не был готов отвечать. Поэтому только ободряюще коснулся ее руки, пробормотав что-то вроде «ну что ж поделаешь». О-Аи, поняв его настроение, тоже переменила тему. Заговорила про своё училище… Рис с рыбой был доеден, по знаку хозяйки служанки забрали пустые тарелки и принесли заваренный чай. О-Аи налила ему, а потом и себе. Иэясу положил руку на ее запястье, как они приспособились уже давно. О-Аи многое делала ловко почти наощупь, но вот точно наполнить чашку никак не могла, постоянно переливалось. Но и наливать господину чай ей непременно хотелось самой. Поэтому он так и делал - чтобы помочь ей и придержать руку в нужный момент. -…вчера пришла такая милая девочка. Ну, вообще-то, не знаю, насколько милая, говорят, лицо у нее сильно пострадало от оспы, из-за этого и ослепла. Но голос - как будто Лунная Дева решила спеть для людей. И слух - какой редко встретишь. Лет десять ей. И такая скромная и любезная… Господин, можно вас попросить? Если только не окажется, что мы переоценили ее способности, когда она выучится, мне хотелось бы взять ее на службу в замок. - Не возражаю. Зеленый чай был в меру горяч и не слишком крепок. На тарелочках лежало горкой рисовое печенье со сладкой бобовой пастой и светло-оранжевые дольки ранней хурмы. Самой первой, еще даже чуточку недоспелой. У О-Аи сладостей к чаю всегда стояло ровно столько, сколько надо. Даже если это чуть меньше, чем хочется. Ветер гонял на улице алые листья, а здесь, внутри, золотились яркие пятна света от фонарей. - Господин, вы чем-то озабочены. Она не спрашивала, скорее отметила очевидное. Для нее. Разумеется, он был озабочен. Всё тем же, чем был озабочен последние месяцы. Полтора месяца до - когда пытался разобраться во всем и решить, что же делать. И полтора месяца - с тех пор, как решил и получил сообщение о том, что всё сделано. Но об этом он не хотел говорить ей, потому что ее это тоже напрямую касалось. Чья выгода - тому и припишут, это логично, хотя логика далеко не всегда бывает права. Он знал, что в опале и смерти его старшего сына Нобуясу и госпожи Цукиямы уже напрямую винят О-Аи; винят и его самого, что он сам спровоцировал их на измену, а то и просто обвинил без вины, чтобы избавиться от неугодного наследника и расчистить место для своего любимца, младшенького. А больше всего, разумеется, Оду. Ода после того прислал ему письмо с одним словом: «Сочувствую». Иэясу сразу надежно спрятал его, не показав никому. Не стоило расшатывать репутацию грозного «демона». Если б не первое его письмо, «если это правда, они заслуживают смерти», решился бы Иэясу осудить обоих на смерть? Кто знает. Скорей всего да. Борьба имеет свою железную логику. Он понимал жену, скорей уж не понимал, почему она выжидала так долго. Понимал, пожалуй, и сына. И то, насколько ему было горько и трудно решиться, в логике борьбы имело очень мало значения. Любое решение тянет за собой и другие. И если уж говорить о том, чем он был озабочен, следовало сказать и том, что теперь, наверное, нужно вернуть домой пятилетнего Огимару, ставшего старшим, а значит, наследником. Но уживется ли он со сводным младшим братом, с госпожой О-Аи, захочет ли вообще возвращаться в дом, где ему столько лет были не рады? Или все-таки не ворошить и объявить наследником Такэтиё… чтобы потом до конца жизни гадать, не повторится ли в Микаве то же, что в Мино. От госпожи О-Аи на полу лежала тень, и тень от него самого - дробящиеся, множащиеся, смазывающиеся и сливающиеся вместе от множества светильников, расставленных в разных точках. Кайкэн за розовым поясом с золотистым шнурком - подарок от матери, пришел из клана Сайго, через клан Тозука, снова Сайго, и вот теперь здесь, в замке Хамамацу, в резиденции Токугава. А шнурок на волосах был серебряный, причесывалась О-Аи явно сама. У нее линия волос шла особенно, не мыском, а ровно, и только смотреть на нее - у Иэясу сердце сжималось щемящей нежностью. Он сказал другое, в общем-то тоже не покривив душой, это тоже было одним из дел, которым он занимался сегодня: - Да. Аркебузами. Хурма все-таки не доспела. Вязала. - У нас сейчас множество мастерских, но все равно надо больше. В идеале, каждого пехотинца надо вооружить аркебузой. Вся эта куча мелких мастерских с таким объемом не справится, надо строить одну большую… не просто большую - с расчетом на тысячные заказы. К тому же, если оружие изготавливать по единому образцу, будет проще обучать стрелков, будет проще заменять вышедшее из строя. Каждая аркебуза все-таки имеет собственный нрав, от этого никуда не денешься, но все равно, привыкнуть к новой того же образца будет гораздо проще. И при стрельбе залпами будет выше слаженность и кучность стрельбы. - Заманчиво, - О-Аи подумала и кивнула. - Но одну мастерскую и враг сможет захватить одним ударом. - Вот почему она должна быть в глубине территории, куда не прорвешься с наскока. И под защитой надежного форта. И еще должны быть удобные пути для подвоза материалов. Короткие, дешевые, и которые так просто не перережешь. - И лес. - Лес? - не понял Иэясу. - Лес,- настойчиво повторила О-Аи. - Чтобы плавить много металла, нужно много угля. Значит, там должен быть достаточно большой и густой лес, чтобы его не свести под корень. - Не свести… - задумчиво протянул Иэясу. - Или наоборот - свести и распахать под поля. А ведь это действительно меняет дело. О-Аи-сан, - он резко придвинулся к ней, вытаскивая из рукава карту, - мне нужно твое мнение. Я наметил несколько возможных мест, и хочу, чтобы ты еще их рассмотрела и сказала, что ты думаешь - с точки зрения леса. - Как прикажете, господин… - в голосе О-Аи звучало сомнение. - Я постараюсь, - она разглаживала на полу карту с пометками красной тушью. Наклонилась над ней, прищуриваясь, отстранилась, взяла карту в руки и поднесла поближе к глазам… - Может, будет лучше, если вы опишете мне эти места на словах? И вот тут-то он и пришел - тот момент, о котором Иэясу думал весь день, с самой встречи с португальцем, похожим на тенгу. - Лучше попробуем по-другому, - он улыбнулся ей, ощущая в рукаве тяжесть футляра. - Аи-тян, закрой-ка глаза. Она с удивлением обернулась к нему, но послушалась. - Не открывай, пока не скажу. Он забрал у нее из рук карту и аккуратно отложил в сторонку. А затем - пристроил О-Аи на переносицу новенькие очки в золоченой оправе. Ее надбровья чуть дернулись от ощущения чего-то постороннего на лице. - Открывай! Женщина распахнула глаза… изумленно заморгала, потом сдернула очки с лица, заморгала еще чаще, принялась рассматривать и ощупывать их, поднося к глазам и отодвигая, снова надела обратно… -Погоди, дай помогу… они крепятся вот так, на переносицу, - Иэясу поправил очки, чтобы они сели как надо. О-Аи, издав какой-то сдавленный звук, в смятении разглядывала собственные руки, то придвигая ближе, то отводя, покрутила головой, схватила конец рукава, подтянула к глазам, отодвинула подальше, выпустила… и выдохнула: - Как всё видно! Развернулась к Иэясу, схватила его руки, рассматривая их, рассматривая лицо… спохватившись, что надо поблагодарить, поспешно отодвинулась, поклонилась… схватилась за лицо, чтобы не уронить очки, так и не довершив поклона… - Подошли?.. – улыбаясь, спросил Иэясу. - Если что, можно будет еще подогнать. - Да… нет... то есть подходят, ничего не надо, спасибо вам, господин… я… я даже не знаю, как сказать, даже слов нет, какое большое спасибо! С ума сойти, ведь всё видно же! О-Аи, сияющая и растерянная, не знающая, то ли все-таки докланиваться, то ли кидаться к нему на шею… у него от этого зрелища сердце затанцевало и улыбка сама собой расползлась - шире некуда. Ай да варвары! О-Аи вдруг быстро выпалила «простите меня», подскочила и кинулась вон из комнаты, придерживая очки. Иэясу, посмеиваясь, поднялся, взял фонарь и двинулся за ней. Без вопросов понятно было, куда. Оставалось надеяться, что никто не успеет увидеть такого вопиющего неприличного порядка следования, а то ж потом сплетен не оберешься. За недлинный стремительный путь О-Аи успела взять себя в руки, сбавить скорость и даже на ходу пристойно придержать полы верхнего кимоно – а то белые журавли точно сами собою летели. Опустившись на колени, беззвучно сдвинула дверь. Жестом показала няньке, мол, не мешайся, и Ханако поспешно отодвинулась в дальний угол. О-Аи присела возле спящего малыша, Иэясу видел только ее спину и волосы, перевязанные серебристыми шнурком. Она обернулась к нему, и он шагнул внутрь, протягивая ей фонарь, и О-Аи уже сделала было движение, но передумала и покачала головой. Прошептала: - Потом... когда сам проснется. Он кивнул и, оставив фонарь у входа, чтоб доходило только немножко света, сам подошел поближе и присел около маленькой постельки, постаравшись не нашуметь. Вторая постель, для матери, была уже тоже разложена. Такэтиё спал, смешно выпятив пухлую нижнюю губку и свесив с футона махонькую ручку. Он аккуратно передвинул ручку на постель, и малыш, не просыпаясь, накрепко ухватил отца за палец и сонно зачмокал. В полутьме трудно было разглядеть, но он знал и умилился, представив, какой у малыша Такэтиё забавный маленький ротик – пухлая нижняя губка, а верхняя приподнятая, треугольничком, и черные пуховые волосики, на маковке один упрямый вихорчик всегда торчит, только пригладишь – а он опять. Рядом с ним дышала О-Аи, в темной тишине даже этот тихий и мерный звук был слышен отчетливо. И Иэясу слушал его и смотрел на малыша, и думал, что сегодня отправит вон служанку и велит постелить себе здесь. С другой стороны от детской постельки. Хотя и заранее предполагал, что выспаться сегодня у него не получится.