***
Выпускной — важный праздник. В этот день ты улетаешь из шараги, которой отдал одиннадцать лет жизни. Все девчонки нарядные, одна краше другой, парни же незаметно пытаются протащить алкоголь, хотя все преподаватели и так знают, чем закончится вечер, переросший в утро. Но кому нужен здравый смысл, когда есть дух авантюризма.***
Юра нервничает. Сегодня он отвечает за музыку и сегодня у него последний шанс признаться в любви. Пашка красивый до невозможности. Голубоглазый, высокий, но складный, и голос у него приятный, вот Юра и влюбился. Прям с первого взгляда. Личадеев тогда врезался в него в коридоре, увлеченный разговором с какой-то рыжей девчонкой. Они вроде как встречались. С того дня Музыченко превратился в агента ФСБ, который тенью следовал за Пашей, куда бы тот ни пошел. Все время взглядом провожал, а Личадеев настойчиво продолжал его динамить. Этот засранец все нервы ему вытрепал. Когда с Анькой в коридоре зажимались, Личадеев прямо в глаза Юре смотрел. Видел ведь, что Музыченко с него глаз не сводит.***
Юра был блестящим скрипачом. Десять лет ежедневного натирания пальцев все-таки принесли свои плоды. У них был, на удивление, музыкальный класс, и учителя решили, что грех этим не воспользоваться. Вот и получилась сборная солянка. Скрипка, бас, ударные, духовики и аккордеон. Пашка еще за каким-то лядом приплел свою Аньку на бэки, но в одиночку Смирнова выглядела, как овечка среди волков, поэтому Юра попросил Серговну, свою давнюю подругу, а она даже рада была. Со стороны такая компания выглядела крайне странно, но звучало отменно. Музыченко даже откопал в своих старых записях авторский медляк и вальс, которые написал на первой стадии осознания того, что Пашка очень настойчиво стучался в его холодное пацанское сердце. Иногда даже выпадали дни, когда они оставались наедине. Тогда-то Юра себе ни в чем не отказывал. Открыто глазел на точеные черты лица напротив и наслаждался. Музыка лилась из-под пальцев стройными линиями, создавая необычное звучание дуэта скрипки и аккордеона. Правда, их идиллию очень любила портить Смирнова, которая за компанию прихватывала Серговну. Они хорошо сдружились и везде ходили под ручку. Но Юра плевал на Аньку, все так же пялясь на Личадеева исподтишка.***
И вот Юра стоит за кулисами и медленно умирает. Слишком глубоко уходит в свои мысли, сильно вздрагивая, когда его шею приобнимает тяжелая мужская рука. — Да расслабься ты, не на войну же идем, — Паша улыбается, да так, что коленки подкашиваются, а Юра стеклянными глазами на него смотрит. Музыченко страшно от осознания того, что Паша не слепой, что он все понимает, но продолжает вести себя как ни в чем не бывало. — Да, забей, — Юра выдавливает из себя улыбку и оставляет Личадеева в гордом одиночестве. До начала остается пятнадцать минут…***
— Где Музыченко носит, твою мать, — Саша нервно переминается с ноги на ногу, метая глазами молнии. — Сделал шаг, че то зассал я, сделал два, че то реально зассал я, — в два голоса пропели Анечки, хихикая себе под нос. — Думаю, он на лестнице, я сейчас, — Паша стащил с себя ремни от аккордеона и быстрым шагом направился к выходу. Юра действительно нашелся на лестничном пролете. Он курил, задумчиво сверля стену напротив. Вздрогнул, когда Паша положил свою теплую ладонь на плечо. — Юрка, ну ты чего расклеился. Сегодня такой важный день, а ты депрессуешь. Пойдем уже, — Личадеев уже собрался уходить, но его резко остановил вопрос от Музыченко. Он устал ходить вокруг да около. — Ты когда-нибудь настолько сильно любил человека, что только от одного его вида сердце обрывается? — Юра терпеливо ждал ответа, а Паша решил включить дурачка. Сейчас было не место и не время для откровений. — Не знаю, Юр, не знаю, реально, пойдем уже, — быстро выпалил аккордеонист и двинулся к выходу, а Юра с печальным лицом поплелся следом. Настроения выступать не было.***
— Ну что, вы готовы? Паш, давай медляк! — зазвучали первые ноты, следом за Личадеевым вступил Вадик, перекликаясь со звуками аккордеона. Эх, медляк, медлячок, прижавшись к тебе чую, все будет оу-оу-оу-оу-ок Рядом с парнями крутились Анечки, медленно покачиваясь. Джинсы поправил, чистая футболка, с… че то взмок я, короче, главное решиться сделать первый шаги уж лучше пусть не будет идти назад, сделав шаг, че то зассал я, сделал два че то реально зассал я. Музыченко наткнулся на неодобрительный взгляд классной руководительницы, которая была явно недовольна некоторыми словами, пожал плечами и подмигнул какой-то девчушке в третьем ряду. Как по минному полю, но летящей походкой, сквозь пары, что к друг-другу жмутся и ловко подаю тебе руку, смотрю в глаза, а ты не против, ты тоже за. И Юра посмотрел. С таким отчаянием, что внутри Личадеева все сжалось. Его ударило осознанием по голове. Какой же он дурак. Счастье всегда было так близко. У этого самого счастья в одной руке скрипка, а в другой банка «Балтики», оно все время злится, когда что-то не выходит и нервно перебирает пряди волос, стуча ногой по полу. Паша смотрит в темные глаза напротив, пока Анечка не поворачивает его к себе и пытается протиснуться к его груди. Музыченко же прижимает к себе Анну Серговну, отворачиваясь и зарываясь в ее пышные волосы, а Паша все глядит и глядит. Не может оторваться. Анечке все-таки удаётся пролезть между ним и аккордеоном, прижимаясь к груди, а Паша ничего не чувствует, кроме разъедающей тревоги. Это чувство было в сердце и прожигало грудную клетку непонятными ощущениями. Теперь смотрел Личадеев и злился сам на себя. Он настолько привык к тому, что Музыченко всегда рядом, всегда смотрит только на него. И сейчас, когда он прижимал к себе Аню, Паша наконец-то понял. Личадеев знал, что нравится Музыченко, и нагло этим пользовался, не замечая, что сам постепенно влюбляется в этого бойкого парня по уши. Он не заметил, как Юра стал для него необходимостью. Постоянное нахождение Музыченко рядом приносило Паше спокойствие и какое-то удовлетворение. Он не представлял, что ему делать. Пришло время финала. Мокрые и уставшие, все вышли на поклон. Пара девчонок подбежали к сцене, вручая по цветочку каждому из выступающих. Их маленький дебют прошел на ура, но даже всеобщая радость не могла отогнать от двух парней их тяжелые мысли. Опять уходя в свои мысли, Музыченко спустился по лестнице, направляясь в своеобразную гримерку. Остальные остались в зале. Юра судорожно искал сигареты в комке из одежды, потому что табак — единственное, что ему сейчас поможет. Полупустая пачка нашлась в кармане джинсов. Было лень идти на лестничный проем, но и дымить в классе не хотелось, поэтому Музыченко направился к выходу. Распахнув дверь, он услышал болезненный стон. За дверью скорчился Пашка, потирая краснеющее место ушиба. Вроде высокий, а все равно удар пришелся прямо в лоб. — Пашка, ты че вообще не смотришь, куда идешь? Но Паша не ответил. Он посмотрел прямо в глаза, выпрямляясь и толкая Юру в грудь, заставляя зайти обратно в кабинет. Музыченко опешил, сердце билось, как сумашедшее, а из головы разом вылетели все мысли. А Личадеев знал: либо сейчас, либо никогда. Он притянул Юру за воротник, прижимаясь к губам и обнимая того одной рукой. Немного отстранился, смотря на реакцию, но теперь уже Юра притянул его обратно, покрывая все лицо Паши легкими поцелуями. — Господи, как же я тебя люблю, Пашка, ты не представляешь насколько. — Почему ты молчал столько времени. — Потому что: "сделал шаг, че то зассал я, сделал два че то реально зассал я." — Музыченко, ты такой дурак. — Ну какой есть, Пашенька.