Тридцать седьмая степень

— Таня, не кипишуй! — Стефан пожимает плечами. — Ты же знаешь, что Альгирдас не склонен опаздывать. Может быть, он напился и сейчас развлекается во сне, вместо того чтобы идти на службу? Ханна-Лора мне рассказывала, что такое однажды случилось с его вторым на Этой Стороне. — В том-то и дело, что это был его второй, — вздыхает Таня. — А сейчас, получается, мне придётся с кем-то другим в паре работать. Приспичило же Альгирдасу прибухнуть некстати! И ладно бы, если бы он просто напился. А вдруг мой напарник в беде и его сейчас выручать надо? — Возможно, что и так, — соглашается начальник Граничной Полиции. — Ты молодец, что подняла тревогу. Что ж, будем разбираться, какая муха укусила в задницу твоего неподражаемого напарника. А на Маяк, Таня, ты пойдёшь вместе с Ари. Таня кивает. После Альгирдаса красавец-блондин Ари был одним из самых лучших вариантов для работы. С ним можно покурить, пошутить, но главное — сновидцев не прохлопать. Впрочем, опыт дежурства на Маяке у Ари есть — как-то Стефан поставил его в пару с Альгирдасом, и тот дал хороший мастер-класс молодому полицейскому... Альгирдас. Альгирдас. Мать его в задницу, вот где он сейчас шляется? — Эй! Таня! С тобой всё хорошо? Шаманский голос Стефана пробуждает от накатившего потока мыслей, словно хорошая затрещина. И ведь ничего от начальства не скроешь — ни мысли, ни беспокойное выражение лица. Впрочем, Таня и не пытается. — Да на тебе просто лица нет. Ну-ка, вот, держи. Я, конечно, варю кофе не настолько хорошо, как моя персональная божья кара, но тоже ничего. Не адское смертоносное хрючево, как ты любишь говорить. Кофе от начальства — иногда лучшее, что может случиться с человеком. Особенно если твоё начальство — Стефан. Хоть докторский халат не нацепил, и то хлеб. Но видеть его в пледе поверх официальной формы всё равно смешно. — Так-то лучше, — резюмирует Стефан, забирая чашку из рук улыбнувшейся Тани. — Сейчас вызову к тебе Ари, и пойдёте спать. А я займусь нашим красавцем Альгирдасом. Чувствую, что пока он жив, и это хорошая новость — не придётся тащить в жизнь, как Ханну-Лору в своё время. Воскрешать — чертовски утомительная работа, уж поверь мне, дорогая. *** Альгирдас спит. Он идёт по улицам Вильнюса, не замечая, как у него постепенно портится настроение. Быть не в духе — это регулярно случается с большинством людей, и я не исключение. Все под одним небом ходим, — думает полицейский. Альгирдас сворачивает в браму*, чтобы пересечь один из запертых дворов. Пройдя арку дома, он чувствует, как становится тошно. Хочется сблевать настолько, что терпеть дальше невозможно. Полицейского рвёт прямо на угол дома, и он понимает, почему: под ногами, сплошь и рядом, хрустит сухое дерьмо, перемешанное с кровью. Двор тоже выглядит не самым лучшим образом: стены домов сплошь и рядом изрисованы анархистскими граффити чёрно-красного цвета. К небу поднимается чёрный дым от горящих дров с плесенью. Трупы убитых людей валяются тут и там, откровенно разлагаясь. Всё выглядит так, как будто несколько часов назад в этом дворе происходила не то массовая резня, не то военный эпизод. — Твою мать, что за хуйня здесь творится?! — выдыхает Альгирдас. В литовском нет таких ругательств, чтобы брали за душу, поэтому ему приходится прибегать к русскому или английскому мату, чтобы до этой дрянной реальности наконец-то дошло... — Засунь себе в задницу своё охуительное мнение! — прилетает откуда-то ответ. — Ты — неведомая ёбаная хрень, которой нет здесь места! Альгирдас хватается за пистолет, перезаряжает на всякий случай. Но всё тот же ненавистный голос продолжает злобно ёрничать: — Ничего у тебя не выйдет, анархист хуёвый! Посмотри вокруг — это всё устроил ты сам! Пиздатая картина, да? О, да ты ещё гвоздь программы не видел... Самое дерьмо — вот. Прямо охуеть как круто. Полицейский смотрит вдаль и с ужасом наблюдает сцену порки на поленнице с гнилыми дровами. Человек в форме Граничной Полиции по-садистски, с наслаждением, мать его в задницу, хлещет розгами длинное мощное тело с белокурыми волосами на голове. В какой-то момент глаза наказуемого встречаются с Альгирдасом, и тот осознаёт страшную вещь: под пыткой — Тони Куртейн, Смотритель Маяка. Но за что его так наказывают?! Альгирдас, не обращая внимания на кровь и дерьмо на сапогах, отчаянно дёргается в сторону поленницы, но каждый шаг ему даётся с трудом. Полицейский утопает в болоте, в которое внезапно превратился двор. — Факин шит, — злорадствует голос. — Ты ему ничем не поможешь. Ведь палач твоего Смотрителя — это тоже ты. Свист розг рассекает мёртвый воздух, оставляя ещё одну багровую полосу на спине Тони Куртейна. Но тот упрямо молчит. Двойник Альгирдаса с удовлетворением потирает окровавленные руки. Кажется, только он один и получает удовольствие от всего происходящего. Альгирдас стреляет. И ещё, и ещё раз. Но его проклятый двойник неуязвим, словно бессмертный. Дерьмо ты, а не полицейский. Откровенное, унылое дерьмо. Ни на что не годен, даже стрелять и то не умеешь. Суета сует, всё тщетно. И Тони Куртейн умрёт под пыткой, потому что ты не смог ему помочь. Вся твоя миссия — полный шлак... Альгирдас закипает яростью. И делает ещё шаг — чтобы увязнуть ещё глубже в чёрно-белом дворе. Когда он успел потерять краски? Чёрт с ним, с этим дерьмовым двором, надо разобраться со своим двойником-анархистом, провались он подальше. Альгирдас-палач бросает розги и берётся за хлыст. Удар. Второй. Третий. Тони Куртейн по-прежнему безмолвствует. Альгирдас-полицейский яростно рычит в ответ: — Я тебе не отдам Тони, сволочь ты подворотная! И запускает в него своим бесполезным уже оружием. Но оно не долетает до точки назначения и попадает куда-то в костёр. Громкий хлопок — и искра поджигает поленницу. Смотритель страшно, нечеловечески кричит, и внезапно всё исчезает. — А ну, просыпайся давай! Альгирдас подскакивает на месте: — Твою мать, что происходит? — Сейчас уже ничего страшного, — говорит Стефан. — Во всяком случае, то дерьмо перестало быть таким, каковым было буквально минуту назад... Вроде тебя и отругать бы следовало, Альгирдас, но сейчас первая моя задача — привести тебя в чувство. Потому что угодить в Серый Ад тридцать седьмой степени достоверности во сне — это даже заклятому врагу не пожелаешь. Теперь я понимаю, почему ты так просился остаться в моём кабинете наяву, когда вы с Ари эту дрянь у Барбакана обнаружили... Но всего больше меня удивляет тот факт, что Серого Ада уже нет, но ты умудрился угодить в него во сне. Так его не любишь, что овеществил ненароком, что ли? — Да чёрт его знает, — неохотно признаётся Альгирдас. — Тридцать седьмая степень, мать её за ногу! Неудивительно, что я в эту дрянь загремел, всё-таки моего опыта пока не настолько хватает, чтобы с этим счастьем жить. — Ты и не будешь жить с этим счастьем, хотя бы потому, что его уже нет. Наши духи-хранители позаботились об этом наяву. А вот во сне, Альгирдас... Придётся тебе как минимум неделю про всё это не думать. И начать предлагаю с кофе. И вообще побольше удовольствий от жизни получать. — А... мой двойник? — Альгирдас отпивает кофе из крышки термоса, который ему принёс Стефан. — А Тони Куртейн, матерь божья?! Я же своими глазами видел... — Ханна-Лора мне уже сказала, что всё с ними обоими в порядке. Причём стало именно тогда, когда я вошёл в твоё сновидение. Так что за них не беспокойся. Честно говоря, Таня молодец, что вовремя тревогу забила, когда ты не появился на службе. Лучших сотрудников надо беречь. В общем, вам обоим спецзадание. Таня вернётся с Маяка — и оба неделю будете кутить, гулять, смотреть кино, да что угодно, только не показывать носа в отделение! Ещё только Серого Ада во сне нам не хватало. А сейчас просто осознай: да, у тебя был страшный сон о несбывшемся. Нет, не сбудется. Ясно тебе? — Не сбудется. Не сбу-дет-ся. И оба смеются. *** — Всё в порядке, Тони? — спрашивает Альгирдас, появившись на Маяке. — Представляешь, мне снилась какая-то дурацкая дичь, будто я устроил тебе показательную порку в одном из виленских дворов. Ну бред же полный. — А ты, часом, не перетрудился? — ухмыляется Тони Куртейн. — Мне почему-то тоже снился этот дурной сон. Но мало ли какие дурацкие сны бывают, может, контрабандой с Другой Стороны занесло... Молочный улун хочешь? — Не откажусь. Только сначала искупаюсь, если ты не против. Смотритель понимающе кивает. — Держи полотенце. А то сам знаешь, как с Зыбким морем — никогда не угадаешь, с какой степенью оно тебя окатит. — Тридцать седьмой, — вырывается у Альгирдаса. — Почему тридцать седьмой? — с любопытством переспрашивает Тони Куртейн. — Да кот его знает, почему. Моему второму виднее. Просто ему какой-то дурацкий кошмар приснился, и говорили, что он какой-то таинственной тридцать седьмой степени. Ладно, потом у Ханны-Лоры спрошу, что это было. — Иди купайся, — по-дружески пихает его в бок Смотритель. — Тебе пойдёт на пользу, Альгирдас, да и твоему второму тоже, если уж такой кошмар пережили. А потом чай будем пить. И подталкивает его к лестнице.