Пат

      В какой-то момент Ога исчез. Сначала Фуруичи ждал, потом волновался, потом, по прошествии нескольких дней, ему передали весточку (не от Тацуми лично, что его больно укусило, хотя, казалось бы, не впервые) о том, что Ога в Демонии. И вернётся не скоро.       После этого он снова ждал, затем перестал, и просто скучал. Иногда. Внушительную часть его времени занимали поначалу разболтавшиеся отморозки, которые решили, что раз Оги нет, то его можно прижать. Те самые салфетки Фуруичи носил с собой, так что разъяснить кому-то, что не стоит его трогать, не составило труда; после парочки показательно-воспитательных процессов его оставили в покое.       Освободившееся вдруг время требовало себя чем-то занять, поэтому он изобретал способы его проводить. Телевизор ему довольно скоро надоел, в отличие от манги и игр для приставки. Книги же вдруг оказались интереснее, чем он полагал раньше, так что большую часть дня он проводил в своей комнате.       Так он тихо коротал вечера, пока однажды к нему в окно не постучались. Скорее, приличия ради, потому что окно было открыто, и сразу после стука Фуруичи услышал, как кто-то спрыгнул на пол. Кто-то... довольно крупный. Когда он обернулся, у него едва сердце не выскочило наружу.       Оги под рукой не было, а салфетки, которыми он пользовался в случаях угрозы для своей жизни или здоровья... смешно, ага.       – Я не по делу, – хорошо поставленным голосом коротко уведомил его Бармаглот, усаживаясь на пол около кровати.       Больше он ничего не сказал.       А зачем же тогда, задался вопросом Фуруичи, пытаясь успокоиться, и не смея спросить. Мало ли. По крайней мере, его не трогал, и... не буди лихо, пока оно тихо.       Он повернулся обратно к экрану, загружаясь с последнего места сохранения, потому что пока он отвлекался, его убили, и, ожидая загрузки, покосился на Бармаглота. Тот лениво ощупывал взглядом его книжную полку, о чём-то размышляя.       Через полчаса раздался негромкий сигнал, от которого Фуруичи вздрогнул: он, увлёкшись игрой, уже и забыл, что у него в комнате находился кто-то ещё. Более того, он совершенно перестал чувствовать присутствие Бармаглота. Фуруичи обернулся, успев увидеть, как тот выключал сигнал на наручных часах, а затем Бармаглот поднялся, бросил на него короткий взгляд, и скрылся так же, как и пришёл.       Дела, ошарашенно подумал Фуруичи. И что это было?       На следующий день повторилось всё то же самое. Бармаглот явился, побыл у него полчаса и ушёл, на этот раз совсем ничего не сказав. И на день после этого.       Так продолжалось всю неделю, после которой Фуруичи просто к этому привык. В какой-то момент он даже начал ждать визита Бармаглота (тот был довольно пунктуален, приходя в одно и то же время), потому что под его жёстким взглядом надоедливый Ален Делон как-то сразу становился меньше и старался убраться из комнаты, что не могло не радовать.       Неделя закончилась, затем две недели, а Бармаглот продолжал приходить.       Фуруичи было жутко интересно, зачем.       Однажды, набравшись смелости, он спросил.       – У тебя тихий разум, – немного рассеянно ответил Бармаглот.       – О, у этого паникёра? – Фуруичи пренебрежительно отмахнулся, от волнения перейдя почти на светский тон.       – Не корчи из себя дурака.       Фуруичи дёрнулся под его взглядом. Очень неприятно, когда кто-то знал, или хотя бы подозревал.       Бармаглот, лениво прищурившись, продолжал на него смотреть. В его красных глазах будто бы навсегда застыла какая-то частичка битвы, когда-то глубоко засевшая в нём и с тех пор неуловимо отражавшая характерный блеск, напоминавший кровь. Словно ему, оставившему значительный след в войнах, сама сущность войны взамен оставила свой след. Из-за этого Фуруичи казалось, что никто более не подходил под описание одного из всадников апокалипсиса, нежели Бармаглот. Конечно, он и главнокомандующих других дивизий не имел чести знать, но у него было ощущение, что эта ассоциация останется с ним навсегда, что бы он ещё ни увидел.       А ещё в его глазах Фуруичи видел что-то такое, из-за чего он ощущал ностальгию. Он не мог понять, отчего, но что-то во взгляде Бармаглота вызывало у него дежавю (ложное ли?), и его сердце переходило на иной ритм. Мощный, гулкий, барабанный. От этого по нему растекался холодный, упоительный восторг, хотя сражение обычно вызывало у него только неприятную дрожь.       И он подозревал, что когда он призывал главнокомандующего через салфетки (случайно, он не всегда успевал понять, что выхватил, специально же вызывать его было слишком страшно), это же ощущение маячило где-то за ужасом.       И Бармаглот знал, отчего, только не снисходил до того, чтобы хоть что-то сказать по этому поводу. И Фуруичи хотел знать. Ему было жутко интересно. Но он не решался беспокоить демона: неизвестно, на какое настроение попадёшь (иногда ему казалось, что его и в самом деле могут без особых усилий просто выпотрошить, от мысли о чём его, бывало, потряхивало), и, кроме того, Бармаглот приходил к нему... отдохнуть? Глядишь, ещё перестанет. А Фуруичи нравилось. Ему казалось, что он вот-вот ухватит, поймёт, что это было за ощущение такое, и отчего оно у него было, и тогда не будет необходимости спрашивать.       Может быть, когда-нибудь он и решится, если так и не поймёт.       Но не сейчас.