Теория государства и права для чайников

Иногда по ночам Сереже Муравьеву-Апостолу снились те, кого он не смог вытащить. Они приходили светлыми образами, метафорой украденной свободы — расплывчатыми фигурами в белых тогах — иногда в тернии надо лбом, иногда с ослабленной петлей на шее. Смотрели без упрека, без укоризны, ласково. Их взгляды прожигали дыру в Сережиной утомленной душе, и он задыхался, задыхался, но смотрел, пока от нехватки воздуха не подскакивал в темноте с постели — тогда кидался к выключателю, ощупывал стол, шкаф, книги на полке. Наливал себе стакан ледяной воды. Утром после такого он всегда приходил на работу с синяками под глазами, потому что толком так и не выспался. Чаще всего по ночам Сереже Муравьеву-Апостолу не снилось вообще ничего. — К Саше приходили. Из розыска, — тихо сказал Миша. — К Саше Пушкину. За чеченское расследование. Наверное. Сережа с громким стуком опустил на стол кружку, а Миша с его молчаливого согласия продолжил: — Официального заявления «Современника» пока нет. Но ведь и так ясно. Тут бы впору спросить: «Что тебе ясно, Миша?» — чтобы он немыми губами ответил: «Все». За окном белело солнечное, чуть морозное утро, белые лучи январского света трогали тонкие занавески сквозь стекло. Миша поставил перед ним тарелку с сырниками, заботливо положил с одного края вилку, с другого — маленький пластиковый контейнер с медом, как в самолетных наборах. — Ешь. — Спасибо, — улыбнулся Сережа, срывая фольговую крышку. Офис медленно оживал. Ровно в десять пришел Трубецкой — буквально ввалился в дверной проем в черном пальто, усеянном снежинками, громко декламируя запланированную речь на выдвижение. Он обнимал за талию счастливого смеющегося Рылеева с картонной подставкой на два стакана в свободной руке — с недавних пор они почти всегда появлялись вместе. Это одновременно вызывало улыбку и внушало надежду на что-то большее. Сережа смотрел на них и не мог насмотреться — без зависти, без горечи, вопреки всему. И думал при этом в основном о том, что из Кондратия — не леди, конечно, но отличное получится первое лицо государства. — Доброе утро! Трубецкой махнул рукой, едва не сбив вешалку у входа, будто пожелание — часть вдохновенного монолога. Послышались нестройные, но добродушные ответы от команды. — Доброе утро, — согласился Рылеев. — Не доброе, — мрачно буркнул Миша. Из комнаты отдыха отдаленно донеслись звуки кофемашины. Трубецкой и Рылеев долго хлопали дверцами шкафа, развешивая пальто и распихивая по карманам перчатки и шарфы, выглядели при этом бессовестно счастливыми и вопиюще беззаботными для людей, которым через пару месяцев предстоит бороться за каждый голос. Это, Сережа знал, было не больше, чем обманом зрения. По обыкновению завязался бессодержательный разговор. Муравьев был бы рад избавиться от привычки вести обратный отсчет до того, как все начнут обсуждать главную тему дня, но не все привычки искоренить так же просто, как перестать хлопать дверью или бросить курить. Их хватило минут на пятнадцать, может быть, двадцать (погода, пустяковые новости, сплетни из регионов, твиттер) — а потом Паша негромко сообщил из-за своего стола: — Главред «Современника» в прямом эфире. — В общем разговоре наступила короткая пауза. — Идите сюда. Еще одна привычка, от которой Сережа был бы рад избавиться, будь такая возможность — планировать правозащитную кампанию раньше, чем реально вникать в суть заявления. Такую роскошь он себе пока позволить не мог, но иногда шутил, что хотя бы ради этого поможет Трубецкому выиграть выборы. Шутка была в том, что не только, разумеется, ради этого. Они склонились над Пашиным ноутбуком. На экране светилось усталое серьезное лицо Гавриила Романовича, бессменного главреда одного из немногих недобитых независимых СМИ, человека большого ума и огромной силы характера, который сейчас выглядел осунувшимся и постаревшим. «…Нападения на журналистов… ни при каких обстоятельствах — никогда — недопустимы… Мы помним убийство Анны Политковской… Требуем независимого расследования… Редакция убеждена, что за давлением стоит…» Расследование Саши Пушкина висело в топе «Ютуба» вторую неделю. Саша Пушкин ездил на Кавказ и наснимал скандального — тем более скандального на фоне невероятно красивых пейзажей и гостеприимных людей. Муравьев знал, рассказывали: там его запись его расследования передавали на флешках, на дисках, чуть ли не на дискетах из рук в руки, пересказывали шепотом на кухне и переписывали текст от руки. Это восхищало. А еще — порождало справедливые опасения за безопасность и Саши Пушкина, и этих людей, и всех, кто так или иначе помогал советом, деньгами, связями. Им нужно было быть благодарными, и они были благодарными, но защищать его в суде Муравьев собирался не из благодарности. В Грозном практически в подполье они в конце года все-таки открыли региональный штаб. Муравьев не сразу заметил, что ролик закончился, и Пестель захлопнул крышку, прежде чем ютуб заботливо подгрузит что-нибудь другое. Остальные, по всей видимости, тоже — повисла странная, неуютная тишина, в которой всем было неловко не то что кашлянуть, а просто переступить с ноги на ногу. Когда говорят, что на кону слишком многое, обычно не уточняют. Он почти случайно обратил внимание на остекленевший взгляд Рылеева. Рылеев любил, влив в себя стопку для азарта, до хрипоты спорить с Пушкиным о современной литературе, например, но для этого нужна была малость — чтобы Пушкин оставался на свободе. Вот так просто, помимо многих других причин. — Пикеты, — наконец выдавил Миша. Только тогда, поморгав и осмотревшись, все постепенно начали осознавать, что обращение давно закончилось, что в эфире настала полная тишина, которую так никто и не нарушил. — Митинг, — нахмурившись, кивнул Трубецкой. Муравьев покачал головой, но промолчал: с каких это пор самым эффективным способом решения подобных проблем Трубецкой стал считать митинги? На самом деле у него был ответ — пожалуй, точный практически до минуты. Просто на случай, если кому-то это покажется принципиально важным. — Петиция, — тихо, но уверенно добавил Рылеев. — Это ни на что не влияет, но так увеличим охват. Муравьев от комментария воздержался — ему не нужно было ничего говорить, чтобы все поняли, что он думает. Адвокатская работа по таким делам зачастую напоминает борьбу с ветряными мельницами. Но это не значит, что иногда, при должном счастливом стечении обстоятельств… Не значит, в общем. Что тут еще сказать? Знать бы только заранее, скольких человек в зале суда и за его стенами будет достаточно, чтобы общественный резонанс компенсировал череду страшных бессонных ночей.