сквозь миллениум к океанам

Сизый дым окутал чёрное, будто полиэтилен, небо, вулкан выстреливал в него горящими искрами, пуская кровь подле себя на город. Никто не спасётся, никто не переживёт этот день. Земля содрогается — то ли от колебаний плит где-то в недрах себя, то ли сопереживает людям, которым суждено погибнуть и стать частью будущего природного интерьера. Это не желание природы — уничтожить то, что человек создал без её разрешения, подстраивая под себя — этот город просто должен был сгореть — так завещал Создатель. С ним никто и ничто не вправе спорить. — Красиво, — раздаётся голос, тихий, едва слышимый в такой панике где-то вдалеке. Там, на горе, с которой открывается прекрасный вид на всё действо, стоят двое — наблюдатели. Они присутствуют на данном событии как зрители — впрочем, как и на всех других, с самого зарождения рода людского. Сколько они уже видели трагедий, разрушений, воин? Даже они не считают. Их главная задача — проследить, чтобы всё шло по плану Божьему. Посланники, вестники, ангелы — у них много званий, но ни одно из них они не принимают. Они просто есть. Во всех эпохах и годах, во всех городах и селениях, во всех значимых и не особо событиях. Сколько столетий они уже следят за людьми — неизвестно. Да и нужно ли это знать? — Шиничи, — обращается один из них к другому, не отрывая взгляда от попыток людей спастись. — Ты думаешь, мы поступаем правильно? — Поступаем? — переспрашивает тот, переводя взгляд на парня рядом. На его лице нет ни единой эмоции, в прочем, как и на лице собеседника — точно таком же, как у него самого. — Наше задание не поступать, а следить за выполнением предначертанного. — Это тоже поступок. Мы можем спасти их, — говорящий всё же отрывает взгляд от сгорающего дотла города. — Почему мы не можем помочь? — Ты шутишь? Это миссия, данная именно нам Создателем. — Шиничи, скажи, — парень подходит ближе к собеседнику, заглядывая в пустые глаза цвета самого чистого неба — они могли бы быть живыми, ещё более прекрасными, если бы только хозяин этих самых глаз не был мёртв, — ты никогда не думал, чтобы пойти против воли Божьей? — Кайто, ты что говоришь? — фраза была настолько бездушна и бесчувственна, можно было подумать, что разговариваешь с неодушевлённым предметом — хотя разве это было не так? — Мне жаль этих людей, они ни в чём не виноваты — а умирают сейчас только по прихоти Всевышнего. И при этом они его же молят спасти их. Не видишь ли ты здесь иронии — просить о помощи того, кто желает твоей погибели? — Нам нельзя. Мы должны следовать Воле. — Может, у меня тоже есть Воля. Собственная, а не навязанная тем, кто бросил нас сюда, вечно шататься по земле, наблюдать за смертями, без возможности самим умереть. — Это неправильно. Мы должны благодарить Его за то, что Он дал нам жизнь. — Шиничи был неприступен в своих убеждениях. Парень снова отвернулся от собеседника, не желая продолжать бессмысленный, по его мнению, диалог, и продолжил следить за погибелью одного из самых перспективных городов этой эпохи — Помпеями. — Скажи ещё, что это я неправильный. — Тихо пробормотал Кайто и последовал примеру Шиничи, возвращая взгляд на действие у их ног. Эта фраза осталась без ответа, ведь Шиничи так и считал. Но говорить об этом вслух не решился. Он всегда замечал за Кайто, что тот был более, так сказать, человечен, что ли. То ли это дефект при его создании, то ли парень слишком много времени проводил среди людей — не понятно, но Шиничи иногда видел искру — в глазах, когда они ходили по разным базарам и тот заводил беседы с хозяевами лавок, — чувства — в мимолётных улыбках, — жизнь — в смехе. Кайто был другим. И с одной стороны это увлекало Шиничи, а с другой — было неприемлемым для них. Для него. Кайто действительно считал, что он не должен быть здесь, не должен быть простым наблюдателем. Но так же он знал, что его неповиновение приведёт к серьёзным последствиям. Хотел ли он этого? Он и сам не знал. Ему нравилось проводить время в разных эпохах, с разными людьми, при разных обстоятельствах. Кайто был тем, из-за кого произошли многие знаменательные события в развитии человечества. Но ему до боли не нравилось, когда его помощь приводила к событиям, похожим на это. И честно признать, втайне от Шиничи, парень хотел спасти людей ещё до того, как Везувий пробудился — но на его попытки намекнуть людям, что пора бежать из города почти никто не среагировал. Сейчас, скорее всего, последним делом в своей жизни, которая вот-вот оборвётся, кто-то да вспоминает того безумца, коим его окрестили жители Помпей и — то ли плачут, понимая, что надо было последовать совету, то ли наоборот, считают его злой силой, наказавшей тех, кто потешался. Они могут помочь оставшимся жителям, да вот только вместе. Если попытается только один — ничего не выйдет. А Шиничи отказался. Единственное теперь, что остаётся Кайто — так же молча наблюдать и переживать Последний День Помпеи. Они вернулись в город — точнее то, что от него осталось, — спустя несколько лет. Некогда великий и красивый, он был полностью завален камнями и базальтом. Там не росла трава, деревья, только воспоминания могли дать представление о том, что было здесь до извержения. Везувий молчал — и больше он не проснётся долгие-долгие века, и в эти же временные промежутки там никто не поселится и не побывает. — Жаль их, — говорит Кайто, проходя мимо статуи, в которую превратились двое — они были рядом до последнего мига. — Тебе не может быть жаль, — отвечает Шиничи, проходя мимо и даже не оборачиваясь. — Почему не может? — Чувства и эмоции присущи людям. Не нам. — Ты просто боишься принять свою сущность. — Моя сущность гораздо более высока, чем какой-то там человек. — Ты хуже, — Кайто злится — на себя, на Шиничи, на Создателя. На всех. Они не заслужили такого отношения к их жизни. — Мы не марионетки и не посланники Божьи. Мы нечто большее, чем те, чей смысл существования заключается в наблюдении за низшими формами. — Я устал от твоих попыток очеловечивания. — Вздыхает Шиничи, но лицо его всё так же не выражает никаких эмоций. — Мне было интересно наблюдать за тобой — за попытками сблизиться с людьми и вести себя так же. Но ты ничего не знаешь о том, как правильно быть человеком. И ты никогда им не станешь. Поэтому, пожалуйста, помогай выполнять нашу миссию или катись отсюда. — Шиничи был серьёзен, как и всегда в своих изречениях. — Я и не собираюсь пытаться правильно быть человеком. Я просто хочу быть свободным. — Ты и так свободен, у тебя есть силы и власть над живыми существами, ты можешь делать то, что хочешь, но не вмешиваться в предрешённое. — Ты говоришь о свободе так, как тебя навязал думать Создатель. Если ты вообще можешь думать, а не повторять чьи-то идеи и предрассудки. — Кайто, — Шиничи утомлён диалогом, он нечасто слышит от попутчика возмущения по поводу их сущности, но если слышит — то это спор без победителей и проигравших. — Ты не человек. И ты не будешь им никогда. Твои чувства и эмоции — поддельны. Это просто сбой. — Поддельны, говоришь, — Кайто подходит ближе к сидящему на лестнице бывшего амфитеатра Помпей Шиничи, — сбой, да? — Он нависает, загораживая яркое солнце собеседнику. — Отойди. — Ты даже не знаешь, о чём говоришь, — тот игнорирует парня перед собой, присаживаясь на корточки и заглядывая в глаза — всё так же безэмоциональные и пустые. — Я могу чувствовать. Но тебе до этого далеко, потому что я развиваюсь быстрее тебя. Где-то глубоко в душе — молчи, не отрицай её наличие — ты знаешь, что я прав. Но боишься пойти против Воли того, кто тебя создал. Когда ты примешь себя и то, кем ты являешься, тогда мы и встретимся. И ты примешь меня. — На этой фразе Кайто быстро прикасается своими губами к чужим, как он видел у людей, когда они выражают свои чувства друг другу. У Шиничи на лице — первый раз за его существование отражается эмоция — удивление. Но как только он моргает, тепло губ пропадает и перед собой он видит лишь укрытую тенью сцену амфитеатра, покрытого андезитами. Шиничи прикасается пальцами к губам, то ли улавливая остаточное ощущение тепла, то ли просто по инерции. Он смотрит на нещадно пекущее солнце, жмурится. У него в груди впервые зарождается что-то неприятное, колющее и режущее, будто ножом резанули до крови, но при этом оно не имеет наружных повреждений — это просто называется чувство. Кайто признан падшим после этого происшествия. Но он и не собирался спорить или отстаивать иную точку зрения. Он, как был наказан вечными скитаниями — так и остался. Просто Бог — или кто там следит за ними — признал его тем, кто сошёл с пути истинного. Только вот Кайто это никак не огорчило и не обрадовало. Как существовал — так и остался существовать. Или же всё-таки жить? Парень всё больше и больше вливался в людское общество — даже заводил друзей. К его сожалению, дружба его длилась недолго — по меркам божественных существ — но по людским — достаточно, чтобы запомниться. Кайто даже повезло быть участником многих важных событий в истории, таких как Падение Римской Империи, когда он всеми силами старался убедить Ромула Августа не отрекаться от престола, а вести войну с Одоакром. Или же во времена Великих Географических Открытий он являлся одним из тех, кто сначала помогал строить новую Каравеллу, а затем стал приближённым к самому Васко Да Гамме. Только вот многие его попытки помочь заканчивались кровопролитиями, как, например, случилось во времена Наполеоновских войн. Кайто хотел донести до императора, так как они были близкими друзьями, что пытаться завоевать другие страны — плохая идея. Только вот, Бонапарт тогда его не послушал, повёлся на то, что все страны Европы склонились пред ним. Он считал, что его государство и армия — самые сильные в мире. К сожалению, дойдя до России, Божественная реликвия — копьё судьбы, — которая приносила удачу и победы в сражениях тем, кто владел им, — подаренная Кайто Бонапарту в честь первой победы, потерялась. Из-за этого Наполеон и потерпел сокрушительное поражение пред Русской армией, сбежав на остров Святой Елены, где вскоре скончался. Кайто навещал его несколько раз, но понимал, что долго тот не протянет. Тогда Кайто впервые увидел Шиничи спустя столько эпох напротив могилы бывшего великого императора всей Франции. Он медленно подошёл к надгробью друга, положил цветы, отступив шаг назад. Шиничи стоял наравне с ним, молча глядя на могильную плиту, где теперь красовались два букета — белые лилии от Кайто, и красные гвоздики от него самого. — Зачем ты украл копьё? — В тишине кладбищенского покоя раздаётся тихий голос Кайто. — Он должен был погибнуть, — откликается так же тихо Шиничи. — Ещё на поле битвы. Скажи спасибо, что позволили отсрочить его смерть. — А ты всё так же следуешь указаниям своего Бога, я смотрю, — парень грустно усмехается, на что собеседник не реагирует. — Он был моим хорошим другом. — Рад за тебя. — А ты мне был больше, чем другом, — Кайто смотрит на Шиничи, вместо того, чтобы сказать прощальные слова покойному. Небо медленно затягивается тёмными облаками — явно грозовыми — Хозяин злится, что Падший встретился с Благовейным. — Не начинай, — Шиничи проводит рукой по волосам, тяжело вздыхая. Его лицо по-прежнему молчит, как покойник, не выдавая эмоций. — Я всего лишь говорю то, что думаю, — Кайто поднимает ладони к груди в примирительном жесте. Он выглядит нелепо в своём белом костюме на фоне тьмы грозовых туч. Слишком яркий, слишком живой для этого мёртвого места. — Я скучал. — Я тоже. Но, думаю, мы вкладываем разный смысл в эти слова. Тучи, заволокшие небо, разразились мелким, по началу, незаметным дождём, но с каждой минутой он набирал обороты. Ни Кайто, ни Шиничи не боялись замёрзнуть или простыть, но неприятные холодные капли забирались под одежду, вызывая дрожь — только у Кайто, который слишком уж был похож на настоящего человека, не знай Шиничи о его истинной сущности. — Когда мы увидимся в следующий раз, — начинает Кайто, немного подрагивая от холода, — ты будешь на моей стороне. — Прости, ты слишком самонадеян. — Шиничи стоит ровно, неподвижно, будто бы статуя эпохи Возрождения — хоть на самом деле позировал большинству скульпторов и художников Кайто. — Это ты слишком себя обожествляешь. Но на деле — такой же, как я. Кайто снова не даёт возможности ответить — испаряясь. Шиничи смотрит на оставшиеся следы в промозглой земле от ботинок собеседника, а затем переводит взгляд на могильный камень. И в нём снова зарождается доныне неизвестное чувство — злость — только Кайто мог заставить его испытывать подобное. Весь мир узнал в XIX веке об Арсене Люпене — великом воре-джентльмене из Франции. Прототипом этого самого вора стал никто иной как Кайто. Просто в какой-то момент он подружился с Морисом Лебланом, который писал детективные истории. Только вот, особой популярностью они не пользовались, поэтому Кайто решил помочь. Литература — тоже неотъемлемая часть развития человечества, и хоть Кайто перестал быть тем, кто должен помогать ему следовать Воле Господней, он стал кем-то вроде советника. Для разных людей — писателей, актёров, музыкантов, полководцев — для всех, кто казался ему интересным. И сейчас его выбор пал на Леблана. Кайто предложил ему написать историю не о детективе, который с лёгкостью раскрывает все преступления, а наоборот, посмотреть на ситуацию с другой стороны и представиться в образе неуловимого вора. Морису эта идея понравилась, но опыта и знаний у него было недостаточно, чтобы правдоподобно описать персонажа. Для Кайто Леблан стал первым лучшим другом, ради которого он взял на себя роль того самого вора, чтобы потом пересказать свои чувства и действия писателю. Это был их секрет на двоих — до сих пор никто не знает, существовал ли Люпен на самом деле или нет, но его подвиги знает каждый. Благодаря Кайто Морис Леблан стал самым известным писателем современности, а Люпен — героем общественности. И даже последней волей умирающего Мориса было сокрытие причины его смерти — он желал, чтобы полиция сказала народу, мол, ему поступало много писем с угрозами от Арсена Люпена, из-за чего его подвело сердце. Но Кайто знал, что друг уже долгое время мучается пневмонией. Леблан был первым человеком, который узнал тайну вечной жизни Арсена Люпена — так он сам называл Кайто. — Мы, люди, для такого как ты лишь дети, — заявил писатель как-то раз. Кайто нахмурился. — Такие нелепые и неумелые. Только учимся, растём. — Не говори так, я никогда не считал вас детьми. — А может, ты сам ребёнок ещё? Пошёл против желаний Отца, хотел показаться уже достаточно самостоятельным? — Я не собирался никому ничего доказывать, — начал оправдываться Кайто. Но на самом деле слова друга задели. Он никогда не задумывался о причинах своего поступка, но и обиду на Создателя не держал. Вроде. — Ты счастлив? — спросил, задыхаясь от кашля, Морис. Его минуты уходят. — Не знаю. Думаю, да. — Счастье нельзя обдумать, его можно обрести и прочувствовать. — У меня есть кто-то, с кем я могу считать, что я счастлив, — Кайто не хотел говорить об этом с кем-то, но умирающий друг почему-то смотрел на него с улыбкой и искрой в глазах, которые вот-вот закроются и больше никогда не увидят солнечный свет. — Береги его. Я хочу, чтобы твоя жизнь не была напрасна. Будь счастлив, дитя. Леблан умер как раз во времена Второй мировой войны, когда немцы пошли на Москву. Кайто — после смерти Бонапарта — не особо вливался в такие события, но эта была крайне интересной, по его мнению. Одна из самых затяжных войн за последние несколько веков — грех пропустить. Он знал, что где-то недалеко будет наблюдать Шиничи, но старался не думать о нём. Ещё не время для их встречи. Тот явно ещё не осознал свою сущность. Поэтому Кайто отправляется в блокадный Ленинград, где проводит три года, помогая людям справляться с голодом и желанием сдаться немцам. Кайто заводит себе друга среди блокадников — маленького мальчика, чьи родители погибли во время обстрела вражескими войсками. Тогда парень взял его себе под крыло, хоть и видел много ненависти поначалу от мальчугана в свою сторону. К концу тысяча девятьсот сорок второго года Кайто стал управляющим детского дома, куда приводили детей, чьи родители погибли или пропали. Они все были семьёй, Кайто утешал их как мог, говорил, что скоро всё закончится и они будут свободны — только, видимо, со времён Помпей, ему не пришло в голову, что ему никто не поверит. Война слишком жестока, чтобы верить в хорошее. Но Кайто знал — они выживут и будут счастливы. То ли так предназначено Всевышним, о котором парень уже давно не вспоминал, но всё ещё ведал о его планах на мироздание, то ли чистая интуиция, как свойственно людям. — Кайто, — мальчик, которого тот спас год назад подбежал к нему, — я слышал, что скоро будет бомбёжка, нам надо бежать в бункер. Вышеупомянутый нахмурился, сидя на коленях подле девочки, лет четырнадцати отроду, которую только час назад умудрился выхватить из обрушающегося здания. Он повернулся на голос, потирая переносицу — взгляд был уставшим, но при этом не менее обеспокоенным. — Откуда информация? — Недавно передавали по главным каналам связи в департаменте. — Сколько раз я тебе говорил, не влезать в государственные линии передач? — Но это важно! — мальчишка, Иван, топнул ногой. — Нам срочно нужно эвакуироваться. Кайто понимал его чувства. — Не все могут. — Он обвёл зал с десятками коек, на которых лежали дети разных возрастов — в сознании и без. — Мы не успеем перенести всех. — Тогда надо, чтобы бежали те, кто может. — И предлагаешь оставить остальных? — Иван замолчал, утыкаясь взглядом в пол. — Собери всех, кто в состоянии двигаться. Сколько у нас времени? — Часа три — максимум. — Отлично, — Кайто поднимается на ноги, обращаясь к ребёнку, который уже успел вырасти — в моральном плане. — Вот ключ, — он протягивает железяку, смутно напоминающую обычную отмычку, — объяви всем общий сбор в зале. И веди их в бункер. — А ты? — мальчик берет ключ, но не уходит, глядя грустными зелёными глазами на Кайто. — Я останусь с ребятами. — Вы же погибнете! Я не брошу вас! — Иван старается выглядеть мужественно, выпячивая грудь. Но его детское лицо и волнение, отражающееся в нём — то, что Кайто предпочёл бы в будущем забыть. — Иди. Спаси тех, кого возможно. Я защищу остальных. — Но… — Ты не веришь в меня? — Кайто наклоняется ближе к ребёнку. Тот смотрит на него осуждающе, с долей боли. — Верю… — неохотно отвечает, опуская взгляд. — Умница. А теперь — беги. Времени у нас немного. И Иван бежит. Через несколько минут слышится его тонкий голос в динамиках, потрёпанных временем. И Кайто вздыхает — защитить детей — не в его силах. Остаётся только надеяться, что их не зацепит. Бомбёжка начинается неожиданно для всех — раньше предполагаемого срока. Кайто слышит, как взрываются снаряды где-то в городе. Он выходит на улицу, следя, как Ленинград горит. Почти как Помпеи, только не от природы погибает, а от самих людей. — Навевает воспоминания, да? — рядом раздаётся голос — такой до боли родной и знакомый, но тот, который давно не слышали. Шиничи поворачивается в сторону Кайто, который садится на лестницу. — Позлорадствовать пришёл? — спрашивает он. Собеседник садится рядом, молча. — Нет, — в итоге отвечает. — Наблюдаю. — Опять, — Кайто усмехается, закуривая. Он не особо курил, но, когда нервы на пределе — почему бы и нет? Всё равно никакого влияния на его здоровье курение не принесёт. — Ты не должен быть именно здесь. Почему? — Парень выпускает клуб сизого дыма из лёгких, поворачиваясь на Шиничи. — Захотел. — Отвечает тот, пожимая плечами. Неужто? — Ты стал больше похож на человека, — замечает Кайто, на что второй лишь фыркает. — Учусь у лучших. — Ещё и сарказм? Прогресс. Сколько ушло у тебя на то, чтобы научиться этому? — Завали. Я пришёл помочь. Первый и последний раз. — Помочь? — Кайто искренне удивляется, туша окурок. — Я видел, как ты привязался к этим детям. Не хочу, чтобы они умерли. — Шиничи… — Рот закрой. — Ты становишься человечным. — Ты меня слышишь? — Парень смотрит в глаза — у Кайто живые сапфировые, у самого Шиничи — блеск мимолётный, но осознанный. — Заткнулся. Что там насчёт помощи? Впервые за тысячилетия Шиничи и Кайто используют свои силы, чтобы защитить тех, кто должен умереть. И это даже не по уговорам, а по желанию самого Шиничи. И Кайто это действительно ценит. Бомбёжка проходит без жертв среди детей. Как и последующие. Спасибо Шиничи, что помог установить барьер. Они встречаются только после окончания войны, когда Кайто и Шиничи были среди тех приближённых, кому позволено присутствовать при заключении акта о капитуляции немецких войск. Тогда они только посмотрели друг другу в глаза, ничего не сказав. Кайто находит Шиничи у главного входа в штаб восьмой гвардейской армии буквально через час после подписания договора. — Спасибо, что помог тогда. — Ага, — Шиничи явно собирается уходить, но Кайто удерживает его за запястье, заставляя обернуться. — Ты всё больше становишься похожим на меня, — он смотрит куда-то вдаль, после чего переводит взгляд в голубые глаза напротив. — И я не про внешность. — Тебе кажется. — Ты боишься признать, потому что боишься тоже стать падшим. — Кайто отпускает руку Шиничи, тот потирает запястье. — Я не боюсь, — он смотрит себе под ноги, тихо добавляет, — просто не хочу. — Хочешь. Меня, может, ты и пытаешься обмануть, но не себя. Ты уже давно решил, но не можешь признать это. — Ты ничего обо мне не знаешь, поэтому, позволь, покину тебя. Кайто дёргает Шиничи за галстук дорогого костюма, приближая его лицо на непозволительно близкое расстояние к своему. Шиничи смотрит на него слегка напугано, но чувственно. — Позволю, но знай, я немного устал ждать тебя. Кайто выдыхает ровно в губы Шиничи, а смотрит — прямо в глаза. Ни капли сожаления, ни толики вранья. Он ждёт его ещё со времён Помпей, но тогда ему и самому это казалось лишь дефектом. Или даже раньше — Кайто уж и не помнил, когда впервые почувствовал. И почувствовал из-за Шиничи. Кайто не видит Шиничи еще семьдесят лет. Они встречаются в Токио — тут нет никаких войн в данный момент, но Шиничи, избегающий «тихих» времён, почему-то решил остаться именно в этом бурлящем жизнью городе. За всё это время, что он осмыслял слова Кайто со времён Второй Мировой Войны, парень решил попытаться влиться в общество — чего никогда до этого не делал. Одиночка — что тогда, то и сейчас, только с определённым местом жительства. Он уже лет двадцать находится здесь, даже дом себе прикупил. Откуда деньги взял — одному Богу известно. И лет пять уже является самым знаменитым детективом страны. Даже, вроде как, друга себе завёл — Хаттори Хейджи — ещё один детектив, только из Осаки, — с которым раскрыл не одно дело. То же мне, — думает Кайто, дочитывая статью, — одиночка. Сейчас Шиничи обзавёлся ещё и фамилией — Кудо. Ни одного заголовка газеты не найдётся, в котором не мелькнуло бы: «Кудо Шиничи, знаменитый детектив из Токио, раскрыл ещё одно сложное дело» — и подробная история о его похождениях. Ощущение, будто он каждый день в какие-то преступления влезает. Кайто был уверен, что именно в это время они выйдут на новый уровень. Чем занимался всё это время Шиничи? Ответ прост — рефлексией. Он не понимал мотивов поступков Кайто, не понимал и своих поступков. Почему он тоже должен быть таким? Зачем пытаться быть человеком? Его устраивало быть существом, отделённым от всего мира — присутствовать, но не быть частью. Но что-то в его голове перемкнуло после поступков Кайто. Они были созданы одинаковыми — внешне и внутренне, не имеющими собственных желаний, а только запрограммированные, если такой термин применим к ним, на одну миссию — следить за событиями со стороны. Но что такого произошло, раз Кайто решил пойти другим путём? И почему Шиничи желает нырнуть за ним? Ответ — на поверхности, — но принимать его тяжело до сих пор, хоть парень уже и определился в своих потугах быть на стороне того, кто ему дорог. И дорог, на удивление, ему оказался далеко не Создатель. Помните Арсена Люпена? Того самого великого вора-джентльмена из Франции? Так вот он вернулся спустя сто с лишним лет. Но не во Францию — там и без него хватает воров, — теперь Люпен был в Японии. И под другим именем. Кайто Кид — вот Арсен Люпен современности. Имя парень решил не менять, оставил своё, а псевдоним взял из-за последних слов покойного лучшего друга. Леблан называл Кайто ребёнком — и хоть ему это не нравилось, для своего нового образа он взял именно такой. Зачем Кайто снова принял на себя образ вора? Он сам это расскажет. — Кайто, — голос, взявшийся из ниоткуда, пока Кид осматривал драгоценный камень на крыше одной из высоток Токио, окликнул вора. — Шиничи, — улыбаясь, он поворачивается к детективу, который всё же явился на его преступление. Кайто ждал этого два года, крадя различные драгоценности, но не получая результата в лице пришедшего Кудо Шиничи, возвращал их обратно. — Ты пришёл. — Я не мог больше игнорировать твои воровские замашки, — Шиничи обвёл взглядом небо — чистое, усеянное миллиардами звёзд, — а затем посмотрел куда-то за вора — избегал взгляда глаза-в-глаза. — Ты не мог больше игнорировать меня, — ласково отвечают ему, подходя ближе. — Самомнение у тебя всё ещё огромное. — Ох, не больше, чем этот камешек, — вор слегка кланяется, протягивая открытую ладонь с розовым алмазом Лоуренс Графф. Кудо забирает его, слегка касаясь обтянутой белым шёлком руки. — А теперь, — вздыхает он, — потеряйся из виду полиции. Желательно — навсегда. — Только если ты скажешь то, чего я ждал столько тысячилетий. Шиничи вздыхает — он понимает, что Кайто имеет ввиду. И он осознает, что давно уже проиграл. Бегать от себя же — невозможно, он проверил это, стараясь убедить себя в своей правоте всё это время. Но с каждым годом, столетием, тысячилетием становилось всё сложнее держать слово, данное самому Богу. Он сдался — не сегодня, не вчера, даже не в прошлом году и десятилетии. Даже в прошлую их встречу Шиничи уже был на стороне Кайто, но признаться ему в этом не мог. — Не заставляй меня ждать ещё столько же, — Кид прерывает поток мыслей Кудо, беря его руку и подходя ближе. — Что ты делаешь со мной? — Вместо ответа задаёт вопрос тот. — Стараюсь сделать тебя счастливым. — Если быть счастливым — значит быть павшим, — Шиничи поднимает наконец-таки глаза — в них нет пустоты — больше нет. В этих голубых океанах плещутся киты и дельфины, над ними летают, щебеча, птицы и светит незаходящее солнце, озаряя и делая ярче. — То ты добился своего. — Не я добился своего. Ты сам добился принятия себя таким, каким являешься. Кайто уже стоит вплотную, любуясь. Он слегка улыбается, обнимает Шиничи, целуя в висок. Сам Шиничи готов расплакаться — быть падшим — значит чувствовать. Он обнимает парня в ответ, сжимая ткань белоснежного пиджака, и утыкается в плечо. — Кайто, — слегка раздражённо и укоризненно обращается к обнимающему его парню Шиничи. — Понял, — отвечает тот, поднимая свои ладони с деликатного места обратно на спину Кудо. Ну поторопился, с кем не бывает. И вообще, в фильмах и сериалах этот жест — нормальная ситуация, периодически даже для малознакомых людей. А они уже больше тысячи лет знают друг друга. Но Кайто всё равно улыбается — счастливо. Им плевать, что уже давно глубокая ночь, плевать, что под ними где-то раздаётся вой сирены полицейских машин — это всё не важно. Здесь и сейчас начинается отсчёт новой истории — их истории. И впервые в жизни так — правильно.