Вивьен

…Лошади беспокойно переступили с ноги на ногу, дернули хвостами — и вновь замерли, повинуясь коротко брошенному негромкому слову. Высокая фигура в плотном плаще, цвет которого было не разобрать в надвигающихся сумерках, неподвижно всматривалась в лежащие впереди тени. Большое поместье с десятком зданий — большой центральный дворец, в три этажа, с башенками и многоскатной крышей, окруженное флигелями и изящными павильонами в регулярном, по недавней Вал-Шевинской моде, парке, приземистые хозяйственные постройки и конюшни — выглядело как будто нормально. Так же, как и приветливые крестьяне-арендаторы, встреченные позавчера, вежливые завсегдатаи деревенской харчевни, где пришлось провести ночь, и даже целомудренные пастушки, с час назад указавшие дорогу. Благообразие, довольство и прочие пасторали, словно сошедшие с картин Гийома Монуара. В вечернем небе летали вороны. — Едем. — произнес всадник своему спутнику, не отличавшемуся высотой, зато узкоплечему и — это было заметно там, где дорожные перчатки выглядывали из-под пол плаща и обнажали предплечья — смуглому. Они миновали широкую, обрамленную огромными старыми платанами, неизвестно, как уживающимися со здешним, слишком южным, климатом, и по усыпанным мелким гравием дорожкам регулярного парка неспешно и все так же молча направились к парадному крыльцу, где начиналось мельтешение серых в сумерках тенях — очевидно, об их приезде уже знали, и теперь слуги готовились встретить поздних гостей. *** — И не говорите, мессир Антуан, и не говорите! Порой так и хочется, вслед за записными пессимистами, возгласить: последние дни наступают, и отвернется от нас Создатель по грехам нашим и небрежению заботами Невесты Его… — мощный, с вьющимися серебряными волосами хозяин с праведным возмущением взмахнул руками, так что в отсветах каминного пламени блеснули перстни, унизывавшие крупные пальцы. — Отступники, малефикары, одержимые — и расплодившаяся их стараниями нечисть — заполоняют мир да смущают умы людские. Вот и мать Мари-Аннет, благослови ее Андрасте, на прошлой проповеди говорила… Гость, сидящий во втором глубоком кресле перед ярко пылающим камином, согласно кивал, грея в ладони бокал с легким антиванским вином. После обильного ужина и обязательного светского разговора он, казалось, расслабился, рассеянно смотря вокруг, и лишь в глазах его мерцал какой-то серебряный огонек, который можно было бы принять за блик камина — если не сильно всматриваться. — …а так — совершенно ничего, мессир Антуан, совершенно. Даже брат Гвидо, его светлости двоюродный племянник, по стечению обстоятельств, служащий в наших краях по храмовничьей части, уж на что дотошен и ко всякой ереси с мажеством нечестивым — и тот, хвала Андрасте, найти ничего не смог. Так, длинноухую ведьму какую-то сыскал о прошлом годе, из вольных, не из Круга — да и ту на правеж к Монтсиммар отправили, потому как жечь ее не за что было… Хозяин говорил со степенством, за которым слышалось несколько раздосадованное недоумение — и чего, мол, вздумалось у нас выискивать? — переходящее, впрочем, в раздражение. Потому что поздний гость дородного хозяина был магом, что само по себе было непривычно — и при том магом, посланным на поиски другого отступника. Этого уж никто себе и представить не мог, и если бы не специальное письмо от монтсиммарского рыцаря-капитана, брата Гортензия, подтвержденное властями духовными… — Благодарю вас, лорд дю Гарьен. — мессир Антуан порывисто поднялся из кресла. Казалось, он внезапно вынырнул из дремы, в которую погрузился под переливы хозяйской речи. Его жест мог бы показаться неуклюжим, если бы не точно подловленный момент: дю Гарьен сделал паузу, собираясь с мыслями, что бы еще рассказать непонятному, но наделенному определенными полномочиями, гостю. — Благодарю и за прекрасный ужин, и за приятную беседу. Однако ж мы ехали весь день, и, боюсь, еще немного, и я совсем усну. Позвольте мне теперь откланяться… *** Утром гости встали довольно рано, еще до хозяина, чем несколько смутили слуг. Скандализированный дворецкий распоряжался подачей им завтрака: мессир Антуан со своей спутницей — теперь было видно, что это именно спутница, хрупкая, с непривычными для южан крупными глазами и губами, темная уроженка самого севера Ривейна — мало того, что допоздна нарушали приличия благородного дома, так еще и вышли к столу чуть ли не в дорожных плащах и болотных сапогах. Однако перечить высоким и важным гостям он не стал, а едва услышав их застольный разговор, вообще предпочел притвориться усмиренным: вникать в планы прочесывания окружающих рощ на предмет поиска малефикара… Чур-чур, упаси Андрасте: эдакая-то гнусь… Когда два всадника скрылись в аллее, дворецкий неторопливо отправился наверх: надо будить его светлость. *** — Не надо так напрягаться, Вивьен. Даже наличие рун в конструкции здания говорит лишь о богатстве владельца и мастерстве строителя. — Но, учитель, их ориентация весьма красноречива… — Несомненно, Вивьен, несомненно, — мессир Антуан оглядел небольшую поляну и, на миг замерев, сильным движением вогнал заранее запасенную вешку в землю, так, чтобы она была точно посередине между двумя сломанными перед этим ветвями по обеим сторонам поляны. По коре скользнула искра, и маг кивнул. — Но само по себе это не будет доказательством. Таким доказательством не было бы даже отсутствие лириума в рунах — это можно было бы списать на декоративный характер. А тут лириум точно есть, хотя и в малой концентрации, так что хозяин, если не станет все отрицать, ссылаясь на давность постройки, просто скажет, что это лишь защитные чары. — А парк? Его аллеи образуют… — Образуют. Очевидно, образуют. Но ты же знаешь, что такое парки аристократов: семейные традиции, эстетика предков и гордость поколений… — маг отряхнул ладони о полы плаща, еще раз оглядев поляну. — Гораздо существеннее другое. То, что его до сих пор не выследили храмовники, означает одно из двух. Либо он настолько силен, чтобы пробить их блокировку и контролировать сознание, либо… — он помолчал. — Либо брат Гвидо не просто родственник его светлости, но и покрывает малефикара. Пойдем дальше. — Да, учитель. *** — Постарайся не смазывать карту, Вивьен! — Простите, учитель. — чародейка закрыла глаза, чтобы удержать концентрацию. Созданный ею объемный образ окрестных земель — с полмили диаметром — колыхался перед мессиром Антуаном, пунктиром отмечая проделанный ими путь. Маг, сверяясь с картой, сделал несколько шагов в сторону и вогнал в землю очередную вешку. На карте появилась еще одна точка, замыкая намеченную фигуру — Вивьен не видела, какую, но учитель довольно кивнул. — Ну-с, на этом, пожалуй, все. Осталось подождать, пока знак накопит нужную силу. — Два дня, учитель? — Ты права, Вивьен. Два дня. Все-таки, слишком большое расстояние между опорными точками, много энергии рассеивается… Они неспешно собрали разложенные на поляне амулеты в дорожные мешки, когда ученица решилась спросить. — Учитель Антуан… Вы думаете, малефикар не следит за нами? Ведь не может же он быть столь беспечным… — Скорее всего следит. — чародей улыбнулся. — Но что он видит, подумай? Мы бродим по окрестностям, выискивая какого-то дикого отступника. Ведем разговоры — а слышать их он не может, в противном случае не только я, но и ты почувствовала бы следящие чары. Я наставляю тебя в плетении чар — он знает, что ты моя ученица. Ничего подозрительного… — Но если он приглядится… — А что бы он не приглядывался, сейчас мы покажем ему еще кое-что… Иди ко мне, негодница! — и руки Антуана жадно смяли плащ ученицы. *** Два дня они добросовестно бродили по рощам и лугам поместья, уходя с утра и возвращаясь под вечер. Пока чародей неспешно беседовал перед камином с дю Гарьеном, Вивьен, стараясь не отвлекаться на воспоминания о дневных ласках среди осеннего леса, до которых оказался столь охоч наставник, сосредоточенно следила за прихотливыми извивами рун в поместье, пытаясь обнаружить точку их фокуса. То, что она находится в одном из зданий, сомнений у них не было с самого начала, но искусно наложенные чары и малозаметные линии фигур на таком большом пространстве делали задачу обнаружения нелегкой. Поэтому волшебница прослыла у слуг не только развратницей, но и чистюлей: в теплой ванне было легче сосредоточиться и скрыть свои занятия. *** — Полагаю, лорд дю Гарьен, наше дело здесь закончено. — мессир Антуан как обычно сидел в глубоком кресле перед камином, блаженно вытянув уставшие за день ноги. — И что же, мессир Антуан, каков результат? Маг пожал плечами: — Как вы и говорили в самом начале, здесь все спокойно и тревоги Ордена были напрасны. Завтра мы с Вивьен покинем ваш гостеприимный кров… Хотя, видят духи, как же не хочется вновь возвращаться в Круг из здешних мест! Хозяин на миг замер, после чего осторожно заметил: — Хотел бы я предложить вам остаться здесь подольше, но… — Что вы, что вы, милорд! — Антуан отмахнулся. — Увы нам, даже за доверенными лоялистами учрежден строгий контроль, да и стеснять вас, испытывая ваше гостеприимство, было бы некуртуазно. Дю Гарьен делано улыбнулся, исподволь всматриваясь в мага. — Да, кстати, милорд, не могли бы вы завтра проводить нас немного по вашим землям? Мы заметили одно любопытное местечко, и неугомонная Вивьен хотела спросить о нем владетельного сеньора. Если, конечно, это не слишком нагло с нашей стороны… *** — Будь готова. Мне не удалось уговорить нашего хозяина завтра проводить нас, так что придется брать его здесь, в центре его мощи. Хуже того, боюсь, он что-то заподозрил, и вряд ли у нас есть время ожидать отряд брата Вениамина — возможно, он ударит уже этой ночью. Вивьен кивнула и, поцеловав пальцы наставника, выскользнула из-под одеяла: следовало одеться. Маг, чуть помедлив, тоже решительно поднялся с постели. *** Скрипы ночного дома прорезали тишину — так же, как тени прорезали разлитое лунное сияние, преображаясь сами и преображая окружающее пространство в нечто неизвестное, инаковое, чуждое. То, что было обычным секретером днем, в серебряной тишине обретало вид диковинного замка; столбы балдахина напоминали сначала шпили Вал-Руайо — а затем стройные сосны в тумане-пелерине. Малахит пудрениц и ящиков трюмо струился в отраженном зеркалом лунном свете, и казалось, что завитки инкрустации на двери, так похожие на буквы тевинтерского алфавита, изразцы на стенах, в чьих виньетках можно было бы углядеть пристрастным взором круги и линии, и роспись на потолке, на которой пастушки и вестники Создателя беззаботно восседали на причудливо искривленных венках, по странной случайности слагающихся в третий градиент инвокации… казалось, что всюду в комнате сплетаются бледная зелень и серебро, отчего тени обретают глубину, и можно протянуть руку, коснуться их мягкой шерсти… Под которой скрывается теплая плоть, слегка просвечивающая багрянцем. Переплет окна в зеркале, как алебарды — иногда в Вал-Руайо можно видеть, как шеренги гвардейцев одновременно тонут в тумане и сверкают начищенной сталью на солнце. Ярком утреннем солнце, встающем над миром и приветствующем добрых граждан — как тогда, полтора года назад, когда процессия в роскошных одеждах неспешно привела ту, облаченную в просторные белые полотнища, а добрые граждане столицы благонравно слушали речь герольда. Речь, в которой перечислялись доказанные судом Церкви вины ведьмы-отступницы. И гвардейцы блистали на солнце меньше, нежели холодил — сквозняком из неплотно закрытого окна! — стеклистой мощью недлинный строй храмовников. Вспышка! Пламя в зеркале охватывает страшно изогнутую фигуру отступницы, и толпа бурлит, накатывая на латников внешнего оцепления — и кажется, что откуда-то с небес, где безмятежно играют на свирелях вестники Создателя, тянутся, тянутся обернутые в ядовитую зелень тени от самого Темного города, когтистыми лапами прямо к горлу, обвиваясь… — Вивьен! Чародейка судорожно вздыхает, машинально перехватывая руку с блестящим в лунном серебре клинком, выворачивая ее — и из тонких черных пальцев бьет молния… …темная фигура с шипением падает, бьется в конвульсиях — и другие тени в ужасе закрываются руками от нестерпимо-ярко горящих кольчуг двух чародеев, в чьих десницах бликуют пламенные мечи. *** Бледно-желтый полукруг с гудением оборачивается вокруг размытого силуэта — двое, некогда бывших людьми, а теперь страшно искореженных… существа? — на вершине лестницы ломаются пополам, не успев отпрыгнуть — и их останки падают вниз, оставляя за собой кровавые полосы. — Вперед! — и Вивьен прыгает за ними вслед, выбрасывая руку, с которой бьют синие молнии — в стену, в пол, в проем двери, за которой, она чувствует, скрылись сгустки враждебности: клубящиеся багровые силуэты, острые шипы, бессильно скребущиеся по перламутру ее барьера. Пол несильно касается подошв мягких туфель, и Вивьен мягко отскакивает в бок, уступая место учителю. Откуда-то сзади внезапно прорезается ненависть, ее сполохи тянутся к сердцу чародейки, и та, продолжая движение, разворачивается, припадая на колено. Из вытянутой левой руки опять бьет молния — почти белая, ровная, она утыкается в темную фигуру в обрывках ливреи, отбрасывая очередного врага, разрывая его на горячие запекшиеся куски. Уши сдавливают тиски. Вивьен оборачивается, вскидывая свой бледно-желтый клинок, но опасности нет. Высокая напряженная фигура, черный силуэт на ало-золотом фоне: в фойе за дверями, где прятались последние враги, пляшет огненный столп, разбрасывая капли пламени, сжирающие все, чего коснутся… Короткий нечеловеческий визг ввинчивается в основание черепа, чтобы тут же пропасть. Вивьен видит: скребущая когтями тварь на пороге беспомощно разевает пасть, истаивая в пламени. …за опавшем пламенем открывается ночная тьма: парк и аллеи, ведущие к флигелю, где — они узнали — фокусируются силовые поля, сотворенные малефикаром. *** Учитель с шипением запинается и падает на гравий дорожки, среди срезанных его клинком тел: слипшиеся от крови камни облекают его несколько потускнувшую фигуру, стараясь прорасти между кольцами доспеха, впиться в тело, разорвать его, выпить силы и дыхание. Вивьен кошкой выпрыгивает вперед, поводя полупрозрачным мечом перед глазами пятящихся перед нею существ. Их глаза пылают яростью, лица искажены, но Вивьен чудится: это уже не слуги, те — точнее, то, во что они превратились, — остались в сгоревших развалинах дворца, все, включая погибшего первым дворецкого. Обрывки грубой одежды, сапоги на лапах. Крестьяне-арендаторы. На миг она содрогается от ужаса: скольких же они убьют сегодня… сколькими же овладел малефикар! — и толпа перед ней с ревом бросается вперед, тщась разорвать ее когтями, растерзать клыками, хотя бы схватить… …и с воем отшатывается назад от сверкающей фигуры чародейки, вскинувшей сведенные вместе руки над головой. Перламутр барьера наливается злым сиянием, гудит — Вивьен видит сквозь закрытые глаза плывущие морды тварей, струящуюся от вложенной мощи реальность — и в разные стороны с шипением бьют раскаленные жгуты энергии, пляшут по воющим от боли и ужаса телам, разрывая их на кровоточащие ошметки, и это длится, длится, длится, пока перед ней не вырастает другая пылающая фигура. Учитель оправился и вновь пошел вперед… *** Тяжелый удар сметает со ступеней последних защитников малефикара, разбивает дверь в его заклинательный зал. Вивьен и Антуан вместе шагают в разверстый зев искалеченного здания, навстречу трепещущей багровой мгле, и сияние их барьеров, кольчуг и клинков тонет в ней. Вивьен чувствует, как ноги прилипают к полу — стоит больших усилий оторвать подошву от неровного камня, и еще больших усилий стоит шагнуть дальше. — Умри! — страшный приказ бьется внутри головы, стремясь разорвать ее. — Умри! Умри! Глаза заливает темная пелерина — кажется, какое-то болото засасывает ее, облегая, гася движение, волю, разум: все кончено, Вивьен, все закончилось и все уже неважно… умри, Вивьен… умри… Дернувшись, она на мгновение вынырнула из жуткого омута: языки пламени на полу сплетаются в дуги и прямые рун, на стенах мерцают — в так сердца! — еще руны, а в центре, в трепещущем багровом сиянии стоит… Малефикар! Она наткнулась на острие его взгляда, и затрепетала — бабочка на игле, птица в силках. Теперь точно все. — обреченно подумала она, кожей ощущая, как снимается напряжение с рун кольчуги. — Теперь… — погасло сияние барьера, но окружающий мир не обрел надлежащей четкости: перламутровое марево сменилось багрово-зеленым. — Как же… — Вивьен отстраненно наблюдала, как вокруг нее сплетаются огненные столбы, стягивается огонь, разлитый по полу. — Что же… — Она ощутила, как кусками опадает ее доспех, обнажая тут же затрещавшую от жара кожу, как вспыхнули ее волосы. Ноги Вивьен подломились… — …Учитель?.. *** Сажа и уголь скрипели под ногами. Мокрые камни и обломки — ничего интересного, но что-то тянет сюда снова и снова. Вивьен хромала, но все равно приходила развалины заклинательного зала малефикара. Развалины своего погребального костра. Хмурые храмовники провожали ее взглядами: следили. Она ежилась от их присутствия, кутаясь в теплый, напоенный восстанавливающими чарами, плащ, но холодный ветерок все равно гулял вдоль позвоночника. Рыцари пожимали плечами: служба — и Вивьен соглашалась. Служба. Учитель рассказывал — тела вывозили два дня, телегами испуганных, согнанных приказом рыцарей, владетеля и матери-настоятельницы из соседнего владения крестьян. Пятьсот двадцать шесть человек, включая детей и стариков. Она ужаснулась: неужели?.. Нет, ответил учитель: в основном они сами. Детей, стариков, почти всех женщин — сами. Пришли, разлеглись по рунам, а эти — Антуан изобразил тварь — резали. А мы?.. Слуг. И еще с полсотни крестьян — точнее тех, кто раньше был крестьянами. Остальное — сами. Вивьен это странным образом успокоило — так, что она даже не стала, не захотела, расспрашивать, отчего у учителя седая голова и почему он отводит глаза. …сами… Когда она спросила, победили ли они, учитель пожал плечами. Да, сказал он, мы убили врага.