***
Снисходительная ухмылка — это, пожалуй, лучшее его описание. Рост, вес, цвет волос — всё это уходило на второй план по сравнению с выражением его лица в тот момент, когда говорил кто-то, кроме него. Религия, политика, увлечения, спорт, музыка — не важно, о чём конкретно говорил собеседник, он выказывал несогласие одним своим внешним видом. Одним своим существованием он показывал, что никогда не будет согласен ни с кем и ни с чем, кроме себя и своей точки зрения. И, знаете, что-то в этом было. Если бы я могла описать его одним словом, то определённо выбрала бы слово «ярость». Если бы я могла описать его одним цветом, то это был бы красный. А если событием, то этим событием была бы война. Мы с ним редко разговаривали после выпуска. Мы, можно сказать, вообще почти не разговаривали. Всё наше общение сводилось к пьяному сексу в ночь с пятницы на субботу, после которого я собирала разбросанные по полу вещи и уходила, не прощаясь. Когда мы пересекались на миссиях, мы взаимодействовали скорее интуитивно, будто чувствуя друг друга, предугадывая любую мысль и последующее ей поведение. Нам действительно не нужны были разговоры. Когда-то мы вместе учились в академии в одном классе, ходили на одни и те же уроки, тренировались на одних и тех же площадках, сдавали одинаковые экзамены у одних и тех же учителей. Дружили. По крайней мере первые года два это было похоже на дружбу. Славное было время, но даже тогда мы не особо общались, если не считать подготовку ко внеклассным занятиям или поединки на арене, когда нас ставили в пару. Фразы «бьешь, как девчонка» или «не поддавайся» вообще можно назвать общением? Не суть. Не помню точно, в какой момент всё началось, да и это, в принципе, не важно. Просто однажды заваливаться друг к другу в комнаты после особо тяжёлых дней стало для нас нормой. Первое время мы просто молчали, сидя по разным углам и, я клянусь вам, это было самое понимающее молчание в моей жизни. То, до чего мы дошли позже, не вписывалось ни в один школьный устав, но какая, к чёрту, разница, если это помогало отвлечься от пожирающих нас изнутри мыслей и хоть ненадолго избавляло от ночных кошмаров? Последний год в академии напоминал ад, и, видит бог, хотела бы я, чтобы это было из-за экзаменов или дополнительных тренировок. Одно дело — мысли о геройских миссиях, и совсем другое — реальные смерти тысяч людей на руках у школьников (да, почти выпустившихся, но всё же школьников). Я буквально возненавидела профессию героя, свою твердолобость и глупость, из-за которой я решила, что это лучший способ заработка. Лучший, как же. Думаю, я сломалась бы ещё до сдачи финальных тестов, где-то в промежутке между началом учебного года и осенними псевдо-каникулами, если бы не он. Дело было даже не в сексе. Дело было в том, что он ощущался мной как единственный человек, который всегда прикрывал мою спину и помогал двигаться дальше. Не словами, действиями. Горячий чай после очередной убивающей меня миссии или глупые пластыри с героями мультфильмов — у него всегда было что-то в запасе для меня. Кроме слов, которые и так были абсолютно не нужны. Всё изменилось через полтора года после окончания школы, когда он стал героем номер один. Быстро, да? Я всегда гордилась им сильнее, чем собой, поэтому вечером пришла к нему с бутылкой чего-то алкогольного. И знаете, что случилось? Ничего. Он захлопнул дверь перед моим носом, впервые оставив меня одну наедине со своим плавящимся сознанием. Через неделю всё повторилось. Я продолжала видеть его в новостях и сталкиваться с ним на миссиях, но он больше не подпускал меня ближе. Сначала я подумала, что он нашёл себе кого-то другого для «пятничных интрижек», но я знала его слишком хорошо. Как я уже говорила, дело было далеко не в сексе. Спустя ещё два года он сам завалился ко мне грязный, в разорванном практически в клочья геройском костюме, ужасно уставший, пахнущий копотью и мясом. Человеческим мясом. В ту ночь из него непрекращающимся потоком лились ругательства вперемешку с объяснениями всех его поступков, все его переживания и истинные желания. Это была долгая ночь, полная взаимных откровений и страхов. Он говорил, говорил и говорил, а я молча курила в форточку, с жадностью вслушиваясь в его голос и ловя каждый его вдох. «…я так сильно дорожу вами…» «…просто боялся, что злодеи нацелятся на моих близких из-за нового статуса…» «…первый раз в жизни признаюсь в своём страхе…» «…я скучал по твоему присутствию…» «…ненавижу их…» «…пожалуйста, не прогоняй меня…» «…в их глазах было столько отчаяния…» «…они ненавидят меня за то, что я не могу спасти всех…» «…ненавижу себя за то, что не могу спасти всех…» «…я обещал…» «…я просто хотел быть лучшим и спасать жизни…» «…не хочу подвергать вас опасности…» «…ты можешь побыть со мной ещё немного?»***
— Мне пора, — Урарака делает последнюю затяжку и выкидывает окурок в мусорку, — запасные ключи там же, где всегда, закроешь, когда будешь уходить. — Но мы не договорили, круглолицая, — Бакуго немного растягивает слова, а последнее произносит нараспев, словно смакуя. — У меня работа. — Хуёта. Я тебе душу полночи изливал, чтобы сегодня ты от меня съебалась с утра пораньше? Хуй там. — Спасибо, — Урарака накидывает куртку и завязывает шнурки. — Чё? — За то, что будешь ждать, — Очако всё-таки знала его слишком хорошо, — и ещё… Я думаю, я скажу, что… — Урарака не оборачивается, — по причинам личного характера я стану Сатаной, — и выходит из квартиры. В спину ей несётся одобрительный, чуть хрипловатый смех.