О бабочках, грозе и счастье

      Дождь зарядил не на шутку. Вид из окна напоминал стеклянную дверцу душа. Вода бурным потоком лилась с небес, превращая знакомые деревья и дома в расплывчатые фигуры. Эльман приоткрыл окно пошире и с удовольствием вдохнул холодный воздух. Стук капель по стеклу навевал желание лечь, завернуться в плед и поспать пару часиков под шум дождя и грохот грозы.       - Эльман.       Талыбов улыбнулся, но сделал вид, что не услышал.       - Эльман.       Голос прозвучал громче. Знаток попытался рассмотреть сквозь пелену дождя окна соседнего дома, поудобнее облокотился на подоконник и прижался лбом к холодному стеклу. Ему хотелось дождаться третьего раза. Обычно статистика не обманывала. И на этот раз всё было сыграно как по нотам:       - Электроник, ну повернись ты уже ко мне!       Ему почему-то нравилось делать вид, что на это дурацкое прозвище он откликается более охотно. Наверное это давало ощущение близости. Мужчина повернулся и всмотрелся в полутьму комнаты. На диване сидел кокон из пледа. Единственное, что было в нём человеческого - растрёпанные рыжие волосы. Юля замёрзла примерно час назад, когда дождь только собирался начаться, но закрывать окно Эльман не захотел. Тогда она принесла из спальни большой плюшевый плед и с наслаждением завернулась в него, потом подтянула к себе поближе вазочку с печеньем и продолжила читать книгу. В название он вникнуть не успел - Лазарева глотала их очень быстро, а эту только недавно купила по совету кого-то из знакомых.       - Когда же ты начнёшь на собственное имя откликаться?       Женщина высунула из кокона только глаза и нос, но было слышно, что она улыбается.       - Я и не переставал. Что случилось?       - У нас есть ещё печенье?       - По-моему, это было последнее, но ты можешь покинуть свою обитель, дойти до кухни и посмотреть.       Кокон недовольно заворочался, но не раскрылся.       - Ну нет так нет. Значит надо записать пачку в список покупок.       - Лучше сразу вагон.       - Ну почему вагон?       Эльману хотелось ответить, но он промолчал, улыбаясь. Когда она задумывалась, печенье уходило в промышленных масштабах. Он реально иногда прикидывал, не лучше ли покупать его оптом фурами. Останавливало только то, что в двухкомнатной квартире пришлось бы выделить целую комнату только под печенье. Кокон пошевелился, видимо, раздумывая над предложением, но всё же подтянул к себе книгу и замер. Как она что-то видит в такой темноте? В комнате действительно стоял лёгкий полумрак из-за серых туч, затянувших небо.       - Может свет включить?       - Не надо. Я вижу.       Можно было бы, конечно, затеять глупый длинный спор на тему того, как быстро можно посадить зрение, но не хотелось. Было как-то очень тепло на душе от вида этого серого кокона в полутёмной комнате.       Мужчина медленно прошёл от окна до дивана и аккуратно присел на него, не облокачиваясь на спинку. Юлька на секунду отвлеклась от очередной страницы, рассеянно взглянула на него, улыбнулась и вернулась к чтению.       Талыбов задумчиво оглядел пустую вазочку. Он никогда не ел печенье в комнате. Он вообще нигде не ел, кроме кухни. Так было заведено с детства. Нарушать не было ни желания ни повода. У Лазаревой таких установок не было, так что она с удовольствием ела печенье, пила чай или кофе прямо на диване в гостиной, а иногда и в спальне. Сначала Эльман думал, что это будет проблемой, но потом сам стал насыпать очередное курабье в вазочку и приносить ей, растерянно смотрящей в ноутбук. Они были очень разные. Конечно, не как огонь и вода, но что-то около. Он очень боялся, что вместе они долго не протянут, но, к счастью, вышло совсем иначе. Если бы огонь и воду можно было бы слить воедино и получить что-то прекрасное, то он бы с удовольствием сравнивал их с собой и Юлькой.       Облокачиваться на спинку дивана было можно, если только ты очень устал. Мама всё детство утверждала, что иначе это неприлично. А он очень устал? Положим, что очень. Знаток расслабленно откинулся назад и не до конца осознанно потянулся рукой к кокону. Сам не понимая, что делает, он остановился за пару сантиметров до плюшевой ткани, не решаясь прикоснуться. Это, конечно, было очень глупо, потому что они были достаточно близки для такого жеста, но в эту самую секунду он показался слишком личным, слишком собственническим. Хорошо, что Юля умела понимать его на подсознательном уровне, поэтому уже через пару мгновений она подняла голову, чуть отползла назад и прижалась к нему всем своим пледом. Эльман обнял её за предполагаемые плечи и затих. Наверное нужно было открыть ноутбук и поработать, но шум грозы за окном очень расслаблял и заставлял забыть о службе хотя бы на время проливного дождя. Лазарева вдруг негромко рассмеялась.       - Ты чего?       - Прочитала, что бабочки это ожившие цветы. Мило, правда? Она подняла глаза, пытаясь увидеть его лицо и оказалась близко-близко. Мужчина улыбнулся куда-то ей в губы и, коротко чмокнув её в нос, сказал:       - Очень.       Женщина снова расслаблено прижалась к нему и углубилась в текст. Эльман, положив подбородок ей на макушку, лениво пробежал взглядом по строчкам. Книга была иллюстрированная, и бабочки, действительно похожие на цветы, летали по краям её страниц.       - Раз нет печенья, может тебе что-то другое принести?       Юля снова зашевелилась под его подбородком, приподняла голову, повернувшись к нему лицом, и мягко поцеловала в щёку.       - Не надо. Лучше посиди со мной, если не занят.       Талыбов мимоходом вспомнил, что бриться сегодня с утра ему было лень.       - Колючий?       - Что?       - Я колючий?       Лазарева засмеялась и снова поцеловала его в щёку.       - Ага.

Нас с тобой никто не расколет. Но когда тебя обнимаю — обнимаю с такой тоскою, будто кто-то тебя отнимает.*

      Эльман, испытав прилив неконтролируемой нежности, обеими руками прижал задушенно пискнувший кокон к себе поближе. Каждый день он боялся, что всё это может закончиться: печенье, пледы, объятья, бабочки, порхающие по страницам очередной книги, мерно шумящий дождь за окном. Юля очень легко впорхнула в его жизнь, легко заняла там ключевое место. Как же он боялся того, что ей ничего не стоит так же просто улыбнуться и уйти. Надо сказать, что она ничем этих намерений не выдавала, но он всё равно боялся. На всякий случай.       Взгляд упал на полку, на которой Лазарева смастерила гнездо для четырёх совместно нажитых сов. Они стояли там рядышком, и он абсолютно не представлял, которая его. Это было неожиданно приятно. Она называла эту инсталляцию "Наше гнёздышко" и говорила, что неплохо было бы добавить туда хотя бы одну бриллиантовую, очень выразительно смотря на мужчину. Он, в свою очередь, с улыбкой разводил руками и говорил что-то про шкуру неубитого медведя.       В процессе безуспешного выворачивания из душащих объятий кокон оказался лежащим на его коленях. Через отверстие, сделанное для лица, было видно, что женщина смеётся. Эльман аккуратно наклонился, коротко поцеловал её в нос и рассеянно пробормотал:       - Как же я тебя люблю.       Юля на долю секунды замолчала, а потом решительно выпуталась из пледа, обняла его обеими руками за талию и проговорила куда-то ему в футболку:       - А я тебя ещё больше.       С ногами забираться на диван было нельзя. Этот запрет придумала мама в далёкие годы, когда Эльман перемазал ботинками бежевую обивку. Сегодня, кажется, он ломал все свои внутренние дурацкие стереотипы. Талыбов поджал ноги под себя, уложил Юлю к себе на колени и укрыл пледом, чтобы не замёрзла. Она обнимала его и рассеянно гладила по спине.       - Что будем делать, когда закончится дождь?       - Мне, вроде, один проект на почту сбросили. Надо бы посмотреть, наверное.       Эльман задумчиво убрал прядь непослушных рыжих волос с Юлькиного лица.       - А что мы будем делать лет через двадцать-тридцать?       Спросил и замер, коря себя за ненужные слова. Его жизненные установки требовали никогда не показывать своей неуверенности, никогда не намекать на свой страх.       Как же было хорошо, что они совпадали настолько, что Лазарева понимала то, что он хочет сказать, даже без правильно сформулированных предложений. Как же было хорошо, что у неё самой не было дурацких установок, правил, запретов, которые она очень медленно, но неотвратимо вытесняла и из его сознания тоже.       - Если не будет дождя, пойдём гулять и смотреть на бабочек.       Эльман хрипло выдохнул, не понимая, прямо она говорит или имеет в виду что-то другое:       - А если будет?       - Тогда, мой любимый Электроник, даже ради тебя я гулять не пойду. Будем пить чай и есть печенье.       Талыбов закрыл глаза и широко улыбнулся.       - Тогда всё-таки печенье будем закупать вагонами. Впрок.       Женщина у него на коленках легко рассмеялась, и тогда Эльман понял, как выглядит и звучит счастье.       Грохот грозы и стук дождя смешивались со смехом Юли. Ни один композитор в мире не смог бы придумать сочетания лучше. Дождь однажды закончится, небо снова будет голубым, а по улицам города, спеша жить, будут порхать разноцветные бабочки, которые похожи на Юлю, которая и есть - счастье.