The Sense Of Me

Когда это произошло в первый раз, её разрывало на части. Гладкий, обжигающий удар пронзил ее тело, в груди всё похолодело, а сердце будто упало вниз. Ее тело непроизвольно двигалось, обходя угол туалетной кабинки и протягивая руку вперёд: довольно быстро, но как казалось тогда — невероятно медленно. Она видела, как кровь просачивалась сквозь тонкую белую ткань майки Хлои, как она падала на забрызганный кафель. Кожа девушки уже побелела, как воск, а в горле поднималась желчь. И лишь затем девушка осознала, что это была Хлоя, её Хлоя, умирающая прямо на её глазах. Макс хотела разорвать Натана на кусочки. Просто… полностью его уничтожить. Она хотела видеть его боль. Голова девушки кружилась от сдерживаемого гнева и живого ужаса, губы содрогались в искажённом вскрике. Рука все еще тянулась, а Макс не знала, что хочет схватить: его или Хлою. Но прежде чем она успела это сделать, у времени, как она уже хорошо теперь знает, появились на неё другие планы. Время было под её контролем. Меняло всех. Меняло всё. Когда Макс вернулась в уборную в тот чёртов день, когда миру практически приходит конец, все было по-другому. Она садится на холодный кафель, прячась и скрываясь из виду, запустив руки в волосы и схватившись за голову чтобы не закричать, не зареветь. Она вздрогнула, услышав, как открывается дверь и входят Нейтан с Хлоей. До дрожи знакомые голоса и раскалённая добела словесная перепалка, которую Макс знает наизусть. К горлу подступала тошнота. Ее глаза наполнились жгучими слезами, а в голове пошёл воображаемый обратный отсчет, идущий только в ее собственном сознании. Нейтан прижимает Хлою к стене. Страх, смешанный с некоторым недоверием, заставил голос девушки дрогнуть. Нейтан в отчаянии. Раздражён. Конец приближался со свистом в воздухе. Буквально мчится. Последняя фраза Хлои, последний толчок, резкий шаг Нейтана назад… Оглушающий звук выстрела. Бум! Глухой стук тела, упавшего на кафель. Вот всё и кончено. Это новое начало. Так и должно быть. Это был конец, новый шанс исправить все, что вышло из-под контроля. Её новый шанс снова править всем этим, дергая за изношенные струны, втягивая реальность обратно в кадр и связывая его. Хлоя улыбалась открыто и широко, когда чудовищный торнадо скользил все ближе и ближе к Аркадии Бэй. Хлоя говорила ей, что она делает правильный выбор… Макс бросает короткий взгляд в сторону голубой бабочки, изящно присевшей у окна. Хлоя мертва. Всё решено. Макс спасла всех от мрачной, неизбежной гибели. Все, кроме той, что была важнее всего. Слезы все еще текут по щекам девушки, когда в уборную врывается директор Уэллс. Когда прибывает полиция, Макс все еще прячется и слушает, как они прижимают Нейтана к стене и надевают на него наручники. Она слышит, как его уводят прочь, пока тот задыхался от рыданий и криков, и медленно подтягивает колени к подбородку. Макс всё ещё казалось, что это конец. ------------------------ Похороны прошли как в тумане. Макс понятия не имела, как заговорить с Джойс или Дэвидом, хотя она пыталась, пробормотав тихие слова утешения, которые они, должно быть, так устали слышать. Бессмысленные слова, такие как «время», «храбрость» и «покой», слова, которые не дают никакого настоящего утешения или надежды. Джойс крепко обнимает ее, впиваясь ногтями в плечи, и Макс осознаёт, что она никогда не видела Джойс такой разбитой, даже после смерти Уильяма. На похоронах мужа она была сильной, занятой подготовкой, с поджатыми губами обещая себе следить тем, чтобы Хлоя никогда не оставалась одна. Сегодня, без Хлои, Джойс едва может стоять на ногах. Ее грудь тяжело вздымается от глухих, безутешных рыданий, и руки Дэвида, обнимающие ее, когда похоронная процессия взбирается на крутой холм кладбища, едва удерживают ее от падения. Макс следует за ней, опустив голову, а в горле у нее застрял ком. В этой вселенной Дэвид едва знает ее, и это первый раз, когда Джойс видит ее с тех пор, как она уехала в Сиэтл. Холодная реальность этого заставляет Макса чувствовать себя чужой и странной. Это самая необычная и тревожная вещь в мире — смотреть на кого-то и знать его так хорошо, знать о нем то, что он когда-либо рассказывал вам в другой вселенной, иметь бесчисленные разговоры, но сейчас видеть его в самые мрачные моменты, разделяя с ним этот момент. У Макс начиналась мигрень всякий раз, когда она слишком много думала об этом. Казалось, будто весь этот мир страдает амнезией. У Макс все расплылось перед глазами, когда она взглянула на гроб. Единственный человек, который мог бы понять, единственный человек, который действительно понимал… ушел. Единственный человек, с которым Макс хочет поговорить сейчас — это человек, с которым говорить она никогда больше не сможет. Служба начинается на рассвете. В конце концов, девушка растворяется в шуме. Макс слышит тихий плач, отдаленный звук газонокосилки, монотонную речь священника, но ничего её не отвлекает. Макс мысленно общается с Хлоей. Она снова и снова извиняется, задает вопросы, на которые никогда не получит ответа, представляет себе руки Хлои на своих плечах и ее глаза; ее утешительные слова о том, что эта жестокая и искажённая реальность — и есть правильный выбор. Она гадает, где сейчас Хлоя. Она представляет себе что-то вроде панк-рокерского Рая, с теплыми бельгийскими вафлями, точно такими же, какие делала Джойс; Рая где Хлоя рисует пальцем граффити в облаках, где она танцует под радио и может делать все, что ей заблагорассудится, и когда она захочет. Она там с Уильямом, и Рэйчел Эмбер, и даже с чёртовым Бонго. Макс никогда не была религиозна, во всяком случае, в традиционном смысле этого слова. До этого дня глянцевые иконы с небесами и хоры сияющих ангелов никогда не имели для нее особого смысла. Но теперь что-то изменилось. Теперь Макс не может заставить себя увидеть Хлою где-нибудь еще, кроме места в ее сознании, места в раю, где всяко намного лучше, чем здесь. Она не лежит в гробу. Ее нет в ветре, нет на стеблях травы под ногами. Хлоя танцует на кровати с косячком в руке и улыбкой на лице. Всё должно было быть именно так. У Макс снова встаёт ком в горле, когда она видит крошечную, ярко-синюю бабочку, порхающую вниз и приземляющуюся на гроб Хлои, чтобы немного посидеть там в тихой гармонии. Ее глаза щиплет от новых слез. Крылья бабочки вспыхивают перед ней как свет полароида, когда она хлопает своим крылом. Бабочка словно подмигнула. Макс улыбается. Я знаю, Хлоя. Я знаю. ---------------------------- После похорон Макс сидит за столом в «Двух китах» между Кейт и Алисой, напротив Уоррена и Брук. Все остальные ушли купить клубничные молочные коктейли, выглядев в подобном заведении совсем неуместно в своих официальных костюмах. Солнце струится сквозь широкие стеклянные окна, освещая оживленную закусочную теплым послеполуденным светом. Слишком спокойно, слишком заурядно. Телевизор в дальнем углу комнаты показывает ведущего новостей, обсуждающий финансовые дела; хозяйка, заменяющая Джойс, усердно вытирает посуду за стойкой. Другие посетители сидят за своими столиками и читают новости, громко разговаривают по телефону, смотрят в окно на проносящийся мимо мир. Еще один обычный день в Аркадии Бэй. Вот только все это неправильно. Макс водит пальцем по узорам на столе и задается вопросом, когда все это перестанет казаться ошибкой. — Так странно, — говорит Уоррен, ни к кому конкретно не обращаясь. Он заказал куриные крылышки, но так и не притронулся к ним. — Я не могу поверить, что она ушла, — соглашается Алисса, — Я имею в виду, я не знала ее, но она казалась мне классной. — Макс, — Кейт кладёт свою тёплую ладонь на руку Макс. - Я не могу себе представить, что ты чувствовала, когда… когда ты поняла, что девушка в уборной была твоей бывшей подругой. Бывшей подругой. Была. Конечно, хах. Каждый здесь уверен, последний раз Макс видела Хлою пять лет назад. Единственное, что каждый здесь знает о ней, — это то, что Хлоя была студенткой в Блэквелле, хотя и недолго. Макс молча слушает, как все обмениваются короткими историями о её поведении, о шалостях которые она делала, как она говорила с учителями, какой беззаботной она была. Джастин и Тревор знали ее лучше всех, и через некоторое время они подошли к столу, чтобы поддержать беседу. Они кажутся потрясенными, даже когда Тревор рассказывает о случае, когда Хлоя просверлила отверстия в дне всех кофейных кружек директора Уэллса. Макс чувствует, как Уоррен смотрит на нее, вероятно, ожидая, что она расскажет свою собственную историю, какую-нибудь историю из тех времен, когда они были детьми и все было проще и ярче. Но она не могла заставить себя заговорить. Она не может думать о восьмилетней Хлое, или десятилетней Хлое, или пиратке-Хлое, качающейся на качелях из покрышек с деревянной шпагой, которую сделал ей отец. Такие воспоминания Макс хочет оставить себе, как бы эгоистично это ни было. Ей казалось, что если бы она поделилась воспоминаниями, то потеряла бы их. Она хочет, чтобы всё это было только между ней и Хлоей; это была последняя нить, удерживающая их вместе. Словно единственная вещь, которую сила перемотки Макса может и одновременно никогда не может испортить. Она будет держать Хлою внутри, в голове, в сердце или в воображаемом ящике воспоминаний, который она всегда будет держать взаперти. Только её. Только их. Воспоминания, к которым можно вернуться когда даже стены давят, а последнее, что Макс может видеть, слышать, чувствовать, — это звук выстрела и тело Хлои, падающее на окровавленную плитку. — Вы слышали о Нейтане Прескотте? — спрашивает Джастин. — Из-за него на днях арестовали мистера Джефферсона. После того как копы надели на Нейтана наручники, он во всем признался. Сказал, что Джефферсон вертел им как хотел. — Но это он её застрелил, — хмуро парирует Алисса, — Не Джефферсон. — Но что насчёт проявочной… — медленно бормочет Кейт, и все автоматически замолкают. Кейт немного побледнела и добавила: — Джефферсону нравилось иметь власть над людьми, а Нейтан был неустойчив. Нейтан привык к руководству над собой, поэтому Марк воспользовался этим, чтобы иметь преимущество. Он использовал его. После того как во время обыска бункера Прескоттов обнаружились снимки Кейт, ей пришлось провести несколько тяжёлых дней в полицейском участке, снова и снова повторяя рассказ о том, что с ней случилось. Но на этот раз Блэквелл проявил настоящую инициативу. Они оплатили терапию Кейт, и позволили ее церковной группе собираться в одном из классов, а также оказали ей и ее семье всю возможную поддержку. Пока все говорят о том, как академия прекрасна, Макс тоже радовалась что Кейт наконец обрела свой покой, но всё же была немного зла. Ведь только инцидент с убийством бывшей ученицы заставил управление снова начать интересоваться своими учениками. Ещё более циничным Макс считала факт того, что ректор Уэллс использовал этот инцидент для создания новой хорошей рекламы Блэквелла. — Нейтан всё ещё псих, ни смотря ни на что! , — сказал Тревор. — Он хладнокровно застрелил бедную девушку, и даже не собирается предстать перед судом! Это я ненавижу больше всего. — А где он сейчас? — поинтересовалась Брук. Тревор закатил глаза. — Его поместили в психиатрическую больницу в пригороде. У него было что-то типа нервного срыва после того, как он во всем признался, так что он не способен предстать перед судом. Всех собак повесили на Джефферсона… Когда-нибудь его признают, чёрт возьми, вменяемым, — Тревор нахмурился. — И когда этот день настанет, прятаться уже будет некуда. Его посадят за решетку, где ему самое место. Макс чувствует, в заднем кармане что-то вибрирует, и отодвигается, чтобы достать телефон. На экране появляется сообщение от Виктории. «Мы можем встретиться?» — Я извиняюсь, — Макс встает, и маленький узел беспокойства сжимается в ее животе, когда она проходит мимо Алиссы, — Думаю, мне нужно подышать свежим воздухом. — Макс? — Уоррен через пару секунд вскочил на ноги, готовый последовать за ней. — Все в порядке, Уоррен. Я буду здесь через минуту. В воздухе все ещё витает запах фирменных гамбургеров и жареной картошки, когда Макс выходит на улицу, огибая закусочную и направляясь в глухой переулок. К асфальту перед Макс прилипла мокрая, измятая газета. На первой странице помещена большая фотография Хлои, довольно старая, где у нее все еще были светлые волосы. Макс мысленно представила, как Хлоя злится, оказавшись на странице газеты. Макс берет бумагу и складывает пополам, скользя пальцами по лицу Хлои, а затем кладет газету на ближайший ящик. Она не сводит с фотографии глаз, словно так общается с Хлоей. «Недалеко от двух китов, если несложно» Виктория не ответила, но Макс знала, что она придет. Она прислонилась к одному из мусорных контейнеров и смотрела на фотографию Хлои, пока изображение не расплылось перед глазами. Хлоя снова оказывается в голове голове девушки, комично повествуя о том, что Джойс не должна была выбирать это фото. Виктория появилась, когда поднялся ветер, треплющий края бумаги и разносящий мусор по земле. Она выглядела непривычно робкой, все ещё одетая в бархатное черное похоронное платье, ее обычная импозантная надменность сменилась плоской настороженностью. Макс пытается улыбнуться ей, но Виктория не отвечает ей тем же. — Привет, Виктория. — Максин… — она делает шаг вперед, неловко опустив руки. — Спасибо, что пришла на похороны, — сказала Макс, чтобы разбавить напряжённую тишину. Виктория только кивает. Переплетая пальцы в замок блондинка отворачивается. Её взгляд падает на газету, на сияющую улыбку Хлои. Что-то мелькает в выражении ее лица, но Макс не замечает, что именно. — Я пришла, чтобы… Боже, я действительно не знаю зачем… — Виктория тяжело вздыхает, — Я… я просто чувствую себя такой… — Какой же? — Смущённой? Уязвлённой? Я не знаю. Нейтан… — ее голос дрогнул. Пауза. — Ты была там, когда всё случилось. В новостях сказали, что ты спряталась, когда Нейтан зашёл. Это та история, которую предположила полиция; история, в которую Макс позволила им поверить, потому что это было самое простое объяснение, которое они затем передали прессе. Макс молча кивает. Виктория делает еще один шаг вперед. — А он действительно… Мне нужно, чтобы ты мне сказала— — Он правда застрелил Хлою. Он был зол, и все вышло из-под контроля. Я пряталась за кабинкой, пока не появился Уэллс и не приехала полиция. — Он болен — шепчет Виктория, — Ты ничего не понимаешь. У него есть… проблемы. Его семья… Он не убийца.» Макс, конечно, понимала. Она знала все, по крайней мере, больше, чем Виктория могла себе представить. К своему удивлению, Макс поняла, что знает о Прескоттах и Нейтане то, чего не знает даже Виктория. — А Мистера Джефферсона арестовали, и он отправился в тюрьму, — торопливо говорит Виктория, и ее лицо все больше и больше краснеет. — Я приехала в Блэквелл ради него, а оказалось, что он какой-то… психопат? Он– Рэйчел Эмбер и Кейт… — она внезапно замолкает и тяжело сглатывает. — Я удалила все ссылки на видео с Кейт, которые смогла найти. Все, что случилось, все это чёртово дерьмо… Я не хочу больше в таком участвовать» — Я рада это слышать, Виктория. Кейт становится все лучше. — Ещё я хочу сказать ей, как я… как мне жаль. Но я не думаю, что когда-нибудь смогу искупить свою вину достаточно. — Кейт ничего другого и не ждет. — Макс с твердой любовью смотрит в сторону вывески «Двух китов», — Ты бы очень удивилась, но она сильнее, чем выглядит. Я думаю, с ней все будет в порядке. Нижняя губа Виктории дрожит. Она выглядит сейчас маленькой и хрупкой. — Нейтана поместили в больницу Святой Димфны. — говорит она едва слышным шепотом. — Ему там не место. Все началось с Нейтана, и закончилось им же. Макс никогда по-настоящему не задумывалась об этом раньше, но сейчас, резко вдыхая, она видит уборную и вспоминает этот образ в ярких красках. Красный цвет джемпера Нейтана, угрожающие блики на пистолете, его неудержимая паника. Как он упал коленями на плитку и отчаянно тряс Хлою, ругаясь бранью и задыхаясь, пока его тело сотрясали дрожь и рыдания. К тому времени, когда Уэллс и Дэвид ворвались внутрь, он уже кричал, колотя кулаками по кровавой плитке. Он даже не заметил присутствия Макс. Нейтан — это связующее звено с Хлоей. Сам того не ведая, в тот день они с Макс обрели кое-что общее. Нравится ему это или нет, но он может стать ключом к тому, чтобы Макс каким-то образом обрела покой. Она должна понять, должна знать. Время больше не играет никакой роли. Это ее новая реальность, это, по-видимому, лучший выбор. Она должна довести дело до конца. ---------------------- Клиника Святой Димфны находилась в двадцати минутах езды на автобусе от Блэквэлла. Строгое темно-синее кирпичное здание, окруженное деревьями, густыми кустарниками и извилистой дорожкой из щебня стояло на вершине холма с видом на залив. Макс была единственной, кто вышел на этой остановке. Чем ближе она подходила к парадным дверям, тем сильнее пахло свежескошенной травой и белизной, а под ногами приятно хрустела галька. Стереотипно неверные, но все же навязчивые образы смирительных рубашек и свирепых санитаров, которые она представляла себе во время поездки в автобусе, теперь кажутся ей нелепыми. Она наклоняется, чтобы сорвать с травы кремово-желтый нарцисс с длинным стеблем, и вертит его между пальцами, когда замечает вход. Войдя в парадную дверь, она оказалась в теплой приемной пастельных тонов. Это не смертельная тишина, это не жутко. Это совсем как обычная старая больница. Секретарша, которая встречает ее, одета в ярко-розовый кардиган и соответствующей розовой юбкой, что делает её похожей на гордую фламинго, но улыбка, которую она посылает Макс, искренняя и успокаивающая. — Пришли кого-то навестить? — спросила она. — Эм, да. Нейтан Прескотт. Тонкие брови секретарши приподнимаются в удивлении, но больше она ничего не говорит. Она поворачивается лицом к довольно старому компьютеру для 2013, и ее пальцы быстро щелкают по клавишам. — Это займет всего пару секунд. Не успела Макс опомниться, как ей вручили глянцевую карточку-пропуск, удостоверяющую, что она «гостья». Ее пальцы вспотели и слегка скользили по бумаге, когда она прикалывала ее к своей толстовке. — Он в номере 228. — говорит ей секретарша, — Имейте в виду, что один из сотрудников должен будет сидеть и наблюдать за вашим визитом.» Макс ожидала этого, но ее желудок все еще сжимался при мысли о том, что дежурный надзиратель будет присутствовать рядом. Планировалось одно из самых неловких и неудобных событий в ее жизни. Но она пришла сюда ради Хлои, и в меньшей степени — ради себя самой, и, возможно, даже чуточку — ради Виктории, поэтому она вежливо улыбается секретарше и поворачивается к лифту. К стенам лифта приколоты яркие листовки и бодро написанные плакаты, призывающие к позитивным мыслям и оптимизму. Макс задумчиво смотрит на них после того, как нажимает кнопку второго этажа. Лифт играет что-то мягкое и меланхоличное, вроде того, что Хлоя могла бы играть включала в своей комнате, и Макс восприняла это как символ. Двери раздвигаются, и девушка оказывается в ослепительно-белом коридоре, молочно-белого, бледно-серого и голубого цветов. Макс приобнимает себя руками, когда выходит. Вокруг есть и другие люди, не такие пациенты, как она, входя и выходя из комнат с воздушными шарами, открытками или просто с пустыми руками. На стенах развешано еще больше плакатов, и некоторые люди немного старше нее сидят на скамьях. Кажется… все в порядке. Определенно не так страшно, как она себе представляла. Санитар в форме военно-морского госпиталя толкает тележку с наполовину съеденными тарелками ужина, подходит к ней и кивает: — Кого ты ищешь? — спрашивает он. — Комната 228, — говорит Макс. В отличие от секретарши, санитар выглядит более чем удивленным. Он выглядит практически… смущенным. После странной паузы он берет стопку папок и отвечает: — Прескотт. Ну да, конечно. Следуйте за мной. Макс идёт за санитаром. Скрип ее туфель по резиновому полу заставляет ее вздрагивать каждый раз, и очень скоро дверь номера 228 оказывается прямо перед ней — её невозможно не заметить. У Макс нет времени подготовиться или даже придумать, как подготовиться, потому что санитар взялся за ручку, повернул ее, и вот дверь открылась. Макс оказалась в маленькой комнате с мягкими желтыми стенами и широким видом на залив, комодом, тумбочкой, односпальной кроватью с выдвижными ящиками и двумя стульями у окна, на одном из которых сидит Нейтан Прескотт и смотрит в окно. Макс снова чувствует в горле ком. Санитар стучит в дверь костяшками пальцев: — Нейтан, а вот и твой первый посетитель. — он оборачивается и посылает Макс извиняющуюся улыбку. — Я должен быть рядом целых полчаса, надеюсь, ты понимаешь. Это ради твоей и его безопасности. — Нет-нет, я знаю. Все нормально. — Макс наблюдает за Нейтаном, пока говорит, окаменев от страха, что услышав и узнав голос девушки он может закричать чтобы она ушла или вроде того. Но он этого не делает — Нейтан даже не шевелится. Санитар опускается на край кровати с папками в руках и начинает читать их, держа ручку в руке. Ну, по крайней мере, он хоть немного отвлечётся. Макс двигается осторожно, каждый вдох размерен и спланирован. Она предпочитает просто стоять, но это еще более неудобно, и она не хочет делать это в течение тридцати минут. Затаив дыхание, она опускается в кресло у окна напротив Нейтана и ждет. Ждет, что он скажет что-нибудь, посмотрит на нее. Но он не шелохнулся. Он выглядит по-другому без пиджака, выглядит по-другому, когда находится где-то, кроме Блэквэлла. Наверное, младше. Он сидит в свободном лазурно-голубом больничном халате, туго завязанном на талии. Его волосы растрепаны, один маленький локон падает на лоб. На костяшках его пальцев видны следы событий предыдущих дней: покрытые пятнами засохшей крови, порезы и синяки. Его руки исцарапаны, как будто он долгое время ковырял свою кожу. Его глаза, смотрящие куда-то мимо окна и мимо всего этого мира, остекленели и отдалились. Он выглядит почти спящим. Макс судорожно сглатывает. — Э-э, привет, Нейтан. Это я, Макс. — Затем, поняв, что Нейтан никогда ее не видел, потому что в этой реальности на парковке не было никакой драматичной ссоры, она поспешно добавляет: — Эм, Макс Колфилд. Я была в классе фотографии Мистера Джефферсона.» Ничего. Даже не моргнул. У Макс в животе снова стягивается большой узел. — Нейтан? — спрашивает она. — Ты меня слышишь? Санитар пробубнил: «слышит, но он такой со вчерашнего дня. Не беспокойся об этом. Он, вероятно, не ответит тебе.» На самом деле, это не так уж и плохо. Макс усаживается на стуле, кладя ногу на ногу, но потом снова их выпрямляет. — Я не знаю, зачем я здесь на самом деле, — говорит она. — Это… наверное, очень сложно. Это была действительно запутанная пара дней. В каждой временной линии. Нейтан моргает — раз, другой; но никаких других признаков того, что он слушает, нет. Макс слегка наклоняется вперед, стул под ней скрипит. — Как бы то ни было, — мягко говорит она, — я надеюсь, что тебе здесь станет лучше. Тебе очень повезло, хотя мои слова наверняка сейчас для тебя пустые глупые звуки. Я видела, как такие люди, как ты, кончают гораздо хуже. Правая рука Нейтана дергается. Похоже на нервный тик — ногти у него обкусаны до самого основания и местами обломаны. — Я бы хотела навещать тебя каждую неделю, — говорит Макс, — Но только если ты не против. И… — она пытается улыбнуться. — Поскольку ты еще не сказал мне, чтобы я отвяла, я считаю, что это хороший знак.» Нейтан сжимает и разжимает правую руку, пытаясь унять дрожь. Это сильные судороги. — Я дам тебе немного отдохнуть. Но я обязательно вернусь. В то же время на следующей неделе. — она оглядывается через плечо на санитара, но тот, похоже, поглощен своими бумагами. Макс снова поворачивается к Нейтану. — Мне сказали, что ты пробудешь здесь очень долго, но ты… ты не должен видеть в этом ничего плохого. Тебе это нужно. Поверь мне, тебе нужно поправиться.» Дрожь прекратилась. — Тебя все использовали, — говорит Макс. — Так что поправляйся, и это будет твоим способом отомстить им. Она встает, кивает санитару, тот кивает в ответ и складывает свою бумажную работу. На подоконнике стоит маленькая пластиковая ваза с полевыми цветами, наполовину наполненная водой. Макс ставит в неё нарцисс, который до этого держала в руках, и направляется к двери. Она не успела дойти до двери, как резко обернулась, и санитар тут вскочил на ноги, разбросав повсюду свою бумагу. Макс видит брызги воды и листья на противоположной стене, а затем прямо под ногами, где цветы лежали в мокрой луже, наполовину выпавшие из вазы. Бутон нарцисса склонился. Нейтан сжимает кулаки вокруг колен, его спина сгорблена и напряжена. Он не оборачивается, просто смотрит в окно. Санитар вздыхает, наклоняясь, чтобы убрать упавшую вазу и ее содержимое. Натан, безусловно, обладает мощным броском. Санитар качает головой, глядя на Макс со смесью недоверия и вины. — Извини, — говорит он, — не принимай это близко к сердцу. Макс задерживается в дверях, глядя на Нейтана. Где-то в своем воображаемом раю Хлоя, вероятно, закатывает глаза и говорит ей, чтобы она просто ушла и никогда не возвращалась. Но Макс не собирается этого делать. Предполагалось, что это будет новое начало, лучший из возможных вариантов. Она собирается сделать так, чтобы Хлоя гордилась ею, и сделать так, чтобы эта вселенная получилась как можно лучше. Она хочет доказать и себе тоже, что ее способности не всегда должны все портить, причинять хаос и страдания. Макс может извлечь из этого пользу, как бы грязно и бесполезно все это ни было. Но это легче сказать, чем сделать.