Никто

Руки Минхёка в крови. Иногда ночами воспалённое сознание подкидывало мрачные картинки. От них Джихё становилось жутко. Кровь на руках Минхёка, щеках, шее. Чужая, стылая, багряная. Он занимался тем, чем не должен. Нравится Джихё он тоже не должен. На совести Минхёка несколько десятков жизней, и это Джихё не должна знать. Но она знала. Каждый раз, когда он приходил, восторг смешивался с ужасом. Будто Минхёк мог сомкнуть руки на её шее. Минхёк рядом с ней покорный. Опускался в ноги бродячим псом, ластился к холодной ладони и выглядел таким потерянным, будто дома своего не имел. А он не имел. Съезжал с квартиры на квартиру, из постоянного в его жизни только Джихё и смерть. Чужая. Впрочем, Джихё тоже. Минхёк хранил тысячи секретов, душа его и сердце под ржавым замком, ключ от которого давно утерян. Джихё почти ничего о нём не знала и знать не хотела. Тех крупиц хватало на долгие вечера рассуждений и самокопания. Она безропотно принимала всё. Чужую кровь, Минхёка, его молчание. Она знала, почему так, а не иначе, но признавать не хотела. Потому что возненавидит себя. Джихё притягивала греховность Минхёка, опущенность. Но его верность и преданность впечатляли не меньше. Это придавало уверенности, что в мире есть настоящее, важное. Что не всё потеряно. Кроме Минхёка. Потому что остановиться не мог. Слишком много дала эта работа, намного больше, чем он отдал взамен. Джихё знала, отношения их нормальными не будут. Минхёк таким не станет. Он продолжит припадать к её ногам в те вечера, когда совершит страшное. Продолжит жаться мокрой щекой к коленям, словно просит прощение за всех, кого предал. Минхёк медленно приходил в себя. Намного медленнее, чем Джихё. Её переговоры с совестью коротки, лицемерны. Минхёк же себя не оправдывал. Ни перед миром, ни перед Джихё. Порой она не знала кто из них больший монстр. Собственное равнодушие пугало, готовность принимать Минхёка каким бы он ни был - тоже. Нормальные люди пытались бы образумить или вызвать копов. Джихё же впитывала боль Минхёка и не делала ничего. Ужас всё ещё с ней, но ленивый, мерный. Глубоко внутри её монстр жаждал крови, монстр Минхёка гулял на свободе. Пару раз в неделю они оба тащились к Джихё. Минхёк по собственному, монстр - на цепи. Они клубком сворачивались у её ног, а потом соединялись в единое целое, когда Минхёк запускал ладони под длинную футболку Джихё и стягивал бельё вниз. Минхёк мог быть нежным, влюблённым парнем, в глазах которого Джихё замечала восторг и обожание. Единение для него всё ещё невинно. Незапятнано чужой кровью, не изувечено изломом костей. Джихё его трепет не разделяла. Требовала жёстче, чтобы помнить, кто рядом. Не забывать и после, когда придёт черёд прятать покрасневшую шею и следы чужой несдержанности. Минхёк каждый раз шептал надрывное «прости», целовал её руки, а Джихё всем видом показывала: «Посмотри. Это ты сделал. Это - ты настоящий». Они оба отвратительные, Джихё знала это. Оба жадные до чужой крови и слабостей. Только Джихё наносила редкие эфемерные раны, Минхёк же убивал.