А вот это уже закат

      Антон просто приезжает. Арсений едва успевает собрать себя по частям по квартире, чтобы выскочить на улицу и попасть в его медвежьи объятия — других не бывает, эти два метра спонтанности обнимают так, что чувствуешь себя то ли в махровом мешке, то ли в мыльном пузыре. И то, и то звучит максимально убого, но зато тепло и уютно, так что за формулировку можно не бороться.       Антон тянет его куда-то в сторону, бурча, что гулять у дороги не намерен, собирает все лужи, которые находит, забегает в магазин за мороженым, высыпает Арсу в ладони штук десять жвачек «Love is» и многозначительно поднимает брови, ожидая, пока тот достанет вкладыш.       Арсений шутит по-особенному тупо, Антон влетает лбом в его плечо, чтобы не упасть, лезет к качелям и, забравшись на крышу детского корабля на площадке, подпрыгивая, как ребенок, тычет пальцем в небо на горизонте.       — Смотри, закат!       Арсений поворачивает голову, флегматично фыркает и тянет его за штанину.       — Сейчас я покажу тебе закат.       Он по своему району может ходить с закрытыми глазами, так что точно знает, куда им идти. Он ловит руку Антона, не обращая внимания на то, что они привычно потные, загадочно улыбается и лишь качает головой на вопросы Антона. Тот канючит, дует губы, угрожает ему расправой — мол, умрет от интриги и будет приходить к нему в образе призрака.       В итоге Арсений указывает ему на скамейку на краю — дальше спуск в реке, — оборачивается и, раскинув руки, довольно улыбается.       Небо как на ладони. Пока еще бледное, чуть подкрашенное пастельным розовым и персиковым. Вода серая, вся в тенях от ближайших домов и моста, но Арсений знает, что скоро оно станет идеальным зеркалом и нетерпеливо смотрит на горизонт.       Антон плюхается на скамейку, перекинув через нее одну ногу, смотрит туда же, куда и Арс, и восторженно открывает рот.       — Еба-а-ать…       — А я что говорил, — гордо отзывается Арсений, словно это его заслуга. Он присаживается на край, поджав ноги под скамейку, и начинает рассказывать про частные съемки всяких фильмов в его районе, активно жестикулирует, шутит, срывается сам из-за себя и иногда виновато прикрывает лицо руками — контролировать себя получается с трудом.       А Антон смотрит. Лыбится, ржет, поправляет челку и так привычно крутит кольца.       В какой-то момент по его щеке ползет нежный оттенок розового, и Арсений, обернувшись через плечо, понимает, что началось.       — Что не сказал-то? — немного наезжает, недовольно сощурившись. — Я тут распинаюсь, а там красота такая.       — Я залюбовался, — просто отзывается Антон и пожимает плечами.       Вот дурачина, а.       Арсений пихает его в плечо, разворачивается, чтобы было лучше видно, скользит глазами по полосатому небу, отмечая яркие оттенки розового и оранжевого, тянется за телефоном — как тут не сделать фото? — поворачивается к Антону и с тоном знатока заявляет:       — А вот это уже закат.       Антон только смеется, закатив глаза — дурак обыкновенный, — и протягивает ему руку.       — Иди сюда.       Арсений медлит, немного потерявшись, а потом поворачивается к нему спиной и ложится к нему на грудь, откинув голову на плечо. Обычно это неудобно — ноги некуда деть, в спину что-то давит, шея затекает, все тело испытывает дискомфорт, а сейчас идеально. Он расслабляется, выдыхает, кладет ладони на его руки, обнимающие его, и не мигая смотрит на закат.       Скоро стемнеет и станет холоднее, Антону ехать через весь город, а еще за курсач бы сесть, а то потом времени на сон не будет. Но сейчас Арсений об этом не думает — ни о том, что Антон вернется к Ире, ни о том, что такие моменты не повторяются, что хочется поставить все на паузу, записать и прокручивать раз за разом.       Он думает о том, что Антон целует его в макушку, то и дело неловко улыбается ему в шею и обнимает крепче.       В молчании слов в разы больше. И Арсений каждым выдохом пишет оды, полностью уверенный в том, что Антон слышит.