Одуванчики

Джен
PG-13
Завершён
62
автор
Размер:
9 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
62 Нравится 7 Отзывы 12 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Перед глазами Ламберта, перекинутого через седло перед всадником, всё ещё стоит искажённое горем лицо матери, глядевшей вслед через порог. Где-то час, или два, или три назад он снова попытался освободиться — закатил истерику и, кажется, даже здорово куснул ведьмака через кое-как заштопанную толстую перчатку. Тогда тот потерял терпение и, связав его как тюк с сеном, просто закинул на шею лошади. Убийца чудовищ, кажется, совсем не понял, что он натворил — что теперь мать Ламберта останется одна и отец, надравшись как свинья, в очередной раз либо повалит её на рассохшуюся кровать и не даст встать до рассвета, либо начнёт лупить всем, что под руку подвернётся. И теперь у неё не будет сына, который, получив свою порцию побоев, выберется через полузасыпанный подкоп в погребе и позовёт на помощь какого-нибудь соседа. Убийца чудовищ пропустил главного монстра, который был буквально у него под носом. Ламберт смотрит вниз, под ноги лошади (больше в таком положении смотреть ему некуда). Перед глазами яркими вспышками мелькают ядовито-жёлтые одуванчики, вызывая тошноту. В те редкие моменты, когда отец выходил из запоя, он шёл на поляну в лесу за деревней, нарывал там каких-нибудь цветов и совал этот веник матери, клянясь в вечной любви. Ламберт хорошо запомнил, что однажды на следующий день после целого букета таких же пушистых и ярко-жёлтых одуванчиков отец сломал ему два ребра. Путь до Каэр Морхена неблизкий, и ведьмак устраивает привал. Ламберт растирает ноющие конечности и шипит, как змеёныш, когда его компаньон пытается осмотреть громадный свежий кровоподтёк на левой скуле. — Он больше не тронет тебя, — говорит ведьмак, и Ламберт скалится в ответ, потому что знает, что это не относится к его матери, которую отец уже давно, приложившись к бутылке, грозился зарубить. Бежать ночью через лес — самоубийство, и они оба это знают, поэтому ведьмак, подложив под голову какую-то из многочисленных торб, укрывает их обоих плащом и быстро проваливается в сон. Ламберт долго лежит, не смыкая глаз и смотря в небо, но в конце концов усталость берёт своё, и он засыпает… …чтобы посреди ночи проснуться от собственного пронзительного крика. Всхлипнув, мальчик яростно моргает, прогоняя ужасное видение из своей головы, но ему не удаётся справиться с картинками, навсегда врезавшимися в его память. Даже тяжёлая грубая ладонь ведьмака на плече, даже уханье совы на ближайшем дереве, даже душный спёртый воздух, говорящий о скором дожде, не в силах вернуть его, застрявшего в кошмаре, в реальность. Ведьмак шепчет что-то, едва заметно взмахнув кистью и сложив пальцы в странный знак. Одурманенный Аксием, Ламберт смотрит в огонь, и пламя маленького костерка отражается в его неподвижных широко раскрытых глазах, пока ведьмак напротив рассказывает ему о ремесле. О фехтовании и монстрологии, кузнечном деле и варке эликсиров, о чтении следов и цеховых медальонах, о двух мечах за спиной — один для людей, один для чудовищ — и о Пути. — Ты сможешь отомстить ему, если захочешь, — говорит ведьмак и замечает живой проблеск в глазах мальчика. Он практически отчаялся привести Ламберта в чувство, но эта довольно необдуманная, вскользь брошенная фраза словно тронула что-то в глубине его исцарапанной саднящей души. С утра завтрашнего дня и до самого прибытия в Каэр Морхен мальчик больше не пытается сбежать — смирно сидя впереди всадника, ухватившись за гриву, он разглядывает окрестности и иногда задаёт вопросы. У Ламберта появилась новая цель, и она кажется ему вполне достижимой.

***

На удивление Ламберта, привёзший его в крепость ведьмак по имени Весемир не уезжает обратно на большак, а остаётся в качестве преподавателя. Иногда мальчику кажется, что охотник на монстров пытается приглядывать за ним, иногда — что он просто подустал от постоянного риска, дырявых сапог и пустого кошелька. Ламберт чувствует на себе пристальный взгляд его змеиных глаз, но упрямо игнорирует Весемира, продолжая раз за разом наносить удары деревянным мечом по соломенному чучелу. Когда становится совсем невмоготу, пот, градом льющийся со лба, неприятно щиплет глаза, а руки каменеют и едва двигаются, Ламберт воскрешает в памяти букет издевательски-жёлтых одуванчиков и последовавшую за ним боль и с утроенной силой набрасывается на чучело. Каждый день похож на предыдущий: он и ещё несколько мальчишек утром едва встают с постели, скрючившись от жгучей боли в забитых мышцах, бегут к старому бастиону — сначала ковыляют, волоча ноги, потом, разогревшись, трусят вялой рысцой, пока их не подгонят громогласным окриком воспитатели. Бесконечные часы тянутся в тренировках, изучении стоек, ударов и защитных позиций. Тысячи раз они падают на колени, глотая пыль, и тысячи раз поднимаются снова — сами или ухваченные за шиворот ведьмаками. Когда Ламберт в очередной раз спотыкается, до крови сдирая кожу, перед его глазами пляшут жёлтые одуванчики. Он едва заметно ухмыляется, нехорошо и совсем по-взрослому, и поднимается, чтобы попробовать снова. Обычно Весемир следит за тем, чтобы никто не нарушал предписанное время отхода ко сну, а иногда, если у него хорошее настроение, рассказывает истории. Они совсем не похожи на сказки матери, но не менее захватывающи, если вслушаться в сюжет. Ведьмак обычно рассказывает их монотонно и сухо, подчёркивая мораль, до которой не засыпают обычно только пара-тройка особенно побитых на тренировках, но это лучше, чем ничего. В ночь перед Испытанием Травами Весемир не рассказывает ничего, только ходит по спальне, изредка вздыхая или останавливаясь возле постели, с которой раздаются придушенные всхлипы. Им всем страшно, им всего по девять-одиннадцать лет, и им всем рассказали, что завтра их подвергнут первым мутациям. Ламберту тоже страшно, но, когда Весемир задерживается около его кровати, он плотно закрывает глаза и притворяется спящим. Через секунду тишины ведьмак двигается дальше, и его выдаёт только бряцание незатянутых серебряных бляшек от ремешков на панцире. На следующее утро их привязывают к столам для мутаций, и, несмотря на отвар, призванный притупить боль, мир взрывается и смазывается, когда первая капля эликсира проникает в кровь. За фейерверком, разъедающим глаза, следует темнота.

***

Ламберт сидит на бревенчатом настиле, сняв сапоги и болтая в воде босыми ногами. У его отражения, которое он только что пустил рябью очередным движением щиколотки, глаза ядовито-жёлтые, как одуванчики, и с тонким кошачьим зрачком посередине. Он нервно мотает головой, заслышав шорох, запоздало понимает, что это всего лишь ополоумевшая белка, скачущая где-то в кроне дерева над ним. Теперь он слышит, видит и чует то, что лежит за сферой восприятия обычного человека; теперь он практически на полпути к тому, чтобы стать настоящим ведьмаком. Это сводит с ума: засыпая, Ламберт слышит звон котлов где-то в кухне и дыхание товарищей, просыпаясь — визжание оселка, которым кто-нибудь из старших ведьмаков правит меч и фырканье лошадей в конюшне. Ему пообещали, что это можно исправить, нужно лишь поработать над самоконтролем. Ламберту, пожалуй, впервые после приезда в Каэр Морхен не терпелось возобновить тренировки, но для этого требовалось сначала полностью выздороветь. Изменённое тело ещё не вполне слушается его, и на то, чтобы держать тренировочный меч, не хватает сил. Не в состоянии просто бродить по мрачному замку, где на каждом углу преследуют воспоминания о тех, кто во время Испытания Травами заснул и больше не смог проснуться, Ламберт попросил (с его точки зрения, потребовал, но на самом деле это было довольно жалкое зрелище) занять его чем-нибудь. Он неплохо ладил с лошадьми, и воспитатели отправили его выполнять несложную работу в конюшне. Сначала ему с трудом удавалось даже двигать скребницей, чтобы почистить коней, но теперь он достаточно окреп, чтобы выезжать верхом к озеру. Растянувшись на подмостках, он по привычке зажмурился, подставляя лицо солнцу, хотя зрачки сами превратились в узкие щёлочки. Солнце медленно, но неуклонно клонилось к закату, а ему ещё предстояло отвести на водопой старого хромого Скалу. По заверениям старожилов замка, его ещё жеребёнком выиграл в карты кто-то из ведьмаков, и с тех пор конь неоднократно показывал свой крутой нрав. Ламберту Скала в первое знакомство чуть не переломал пальцы, и с тех пор мальчишка и жеребец выдерживали вежливый нейтралитет. Казалось, Скала ненавидит Каэр Морхен ничуть не меньше Ламберта, с такой силой он неистовствовал во дворе замка, припадая на искалеченную стаей утопцев ногу и выбивая искры из брусчатки. Свистом подозвав лошадь, которая неохотно оторвалась от сочной травы, Ламберт ухватился за гриву, легко подтянулся и сел, устраиваясь поудобнее. Пожалуй, можно сделать ещё небольшой круг возле Каэр Морхена, прежде чем ему придётся снова чистить, поить, убирать навоз, а перед сном наведываться в лаборатории к чародеям, которые будут пичкать его каким-то варевом. Две недели спустя его отправляют на Мучильню, и бегать по ней — сущий кошмар, особенно когда собственные ноги иногда не поспевают за командами мозга. Ничего удивительного в том, что он постоянно получает нагоняи от воспитателей и штрафные круги, пока совсем не свалится от усталости. В конце концов, в одно прекрасное утро, когда до замка добираются первые заморозки, он поскальзывается и с чудовищным хрустом падает прямо на выставленную правую руку. Выслушав добрую порцию ругани по поводу своей неуклюжести и неосторожности, Ламберт, в сердцах по-взрослому сплюнув себе под сапоги, возвращается в замок с наказом явиться к Весемиру. Весемира, впрочем, на месте не оказывается: он повёл новичков в лес учиться ставить ловушки. Вместо него Ламберта сбагривают одному из молодых ведьмаков, вернувшихся с большака на зимовку. Тот вроде бы тоже не в восторге, но его лицо остаётся таким бесстрастным, пока он перевязывает мальчику распухшую руку, что Ламберт всерьёз задаётся вопросом, не выжгли ли ему мутагенами эмоции. Он очень старается вывести ведьмака из себя, но тот лишь слегка ухмыляется и, закончив с повязкой, садится рядом. На предплечье, под завёрнутым шипастым рукавом, у него алеет свежий шрам. — Что, нож за завтраком уронил? — не отступает от своего Ламберт. — Какой вредный волчонок, — насмешливо хмыкает ведьмак, — мне такие нравятся. А затем он достаёт из-за пазухи промасленную колоду карт и перетасовывает их. — В гвинт играешь, малец? Вернувшийся Весемир застал их в самом разгаре первой в жизни партии Ламберта. Несмотря на своё неумение играть и трудности с колодой, которую ему по доброте душевной одолжил противник, мальчишка взялся за дело как следует, поставив на кон несколько памятных безделушек, валявшихся на дне сундука. Судя по раскладу на лавке, Ламберт терпел сокрушительное поражение, но продолжал барахтаться из последних сил, яростно шлёпая картами по дереву. — Пас, — снова неуловимо ухмыльнулся взрослый ведьмак, и Ламберт издал не то стон, не то рык, выкладывая последнюю самую захудалую карту. — Эт-то ещё что такое? — громыхнул Весемир, запрещавший воспитанникам азартные игры. -…и чтобы больше эта гадость мне на глаза не попадалась! — завершил пламенное поучение Весемир, пока Ламберт и его новый знакомый, скромно потупившись, словно девицы перед свадьбой, смирно стояли перед ним. — И ладно малец, но ты-то, Эскель, должен подавать пример молодому поколению! Брысь оба во двор точить мечи из оружейной! — Так точно, дядюшка Весемир, — бодро отрапортовал взрослый ведьмак, украдкой глянув на Ламберта и красноречиво приподняв брови — этот жест откровенно намекал на приглашение к реваншу.

***

Чутко дремлет Старый Грот, кто разбудит — тот умрёт. Что, в общем-то, оказалось чистой правдой. Тело Вольтера так и осталось гнить в этой вонючей пещере, хотя буквально вчера они с Ламбертом впервые пробовали пиво, получая потом по шапке от Весемира, скакали в лесу наперегонки и мечтали о дне, когда наконец получат эти дурацкие медальоны и от них окончательно отстанут со скаканием по маятникам и гребёнкам. Там же остались изуродованные трупы всех тех, кто вместе с Ламбертом учился, постигая нелёгкое ведьмачье ремесло, набивая синяки и шишки поверх ещё не заживших, каждый день подвергая себя новым испытаниям для того, чтобы вот так закончить свой последний экзамен. Когда Ламберт с гудящим от переполняющей его магической энергии медальоном в виде оскалившейся головы волка добирается до Каэр Морхена, уже светает, а действие принятой Кошки подходит к концу, возвращая миру краски и оставляя привычную сухость во рту. Кроме него, из всей их группы выжил только один человек. Вернувшись в замок, первым делом молодой ведьмак позволяет усталости взять верх и проваливается в беспокойный сон, то и дело прерываемый преследующими его предсмертными хрипами Вольтера. Вторым, кое-как подремав, чтобы совсем не свалиться с ног — опустошает запасы водки, отложенной для варки эликсиров. Даже у Весемира язык не поворачивается читать ему нравоучения — он просто напивается в стельку, снова заваливается спать, а наутро, заседлав коня, которого готовил для себя Вольтер, уезжает на большак, заросший щетиной и пахнущий перегаром. Старик на прощание просит его беречь себя и не делать глупостей, на что Ламберт только хмыкает. Первый год в цехе ведьмаков проходит довольно сумбурно. Для начала, чтобы создать себе репутацию и затем повышать цену, Ламберт берётся за мелкую халтурку вроде сопровождения торговых караванов через реки, кишащие утопцами, или чистку лесов от накеров, пару раз ему приходится избавляться от стаи гулей. Пожалуй, молва о молодом талантливом ведьмаке распространялась бы куда быстрее, если бы Ламберт не ввязывался в неприятности с местными буквально в каждой деревне, но, взвешивая свой кошель с монетами после очередного выполненного заказа, он вполне справедливо решил, что его такое положение вещей устраивает. Может, конечно, он и не так популярен, как Белый Волк, о котором с придыханием вещают некоторые мамзели в мелких имениях, но на вопиющую нищету Ламберту жаловаться не приходилось. В конце концов ему улыбнулась удача, и план, тщательно продумываемый в течение стольких лет, подвернулась оказия воплотить в жизнь. В селении, откуда его когда-то сопляком забрал Весемир, завёлся некий призрак, и жители скинулись на неплохую награду. Отправляясь поговорить о заказе, Ламберт снова и снова воскрешает в памяти перекошенную рожу отца и искренне надеется, что он не успел умереть за всё это время без участия сына. — Покойница бродит, как пить дать, мастер ведьмак, — охотно рассказывает староста, косясь через левое плечо куда-то вдаль. Ламберт приподнимает бровь и поудобнее складывает руки на груди. — Говорите, селян жрёт в полдень? — без обиняков интересуется он. Дождавшись ответного кивка, резюмирует: — Значит, скорее всего, полуденница. Мне желательно знать обстоятельства смерти и иметь при себе какой-нибудь предмет, который может связывать её с миром живых, чтобы изгнать полуденницу. — Дык это недавно случилось совсем. Яков опять допился до белой горячки, давай с топором на стены кидаться, вот и зарубил бедняжку, она и пикнуть не успела, мы его едва усмирили… Староста продолжал охать, не заметив, что взгляд до того внимательно слушающего Ламберта остекленел. Он опоздал, опоздал совсем ненадолго, не задержись он на несколько дней в дороге — быть может, его мать была бы ещё жива. А теперь она не может найти покой даже в смерти, превратившись в полуденницу, и всему виной эта проклятая свинья… — Так что, мастер ведьмак, возьмётесь? — с надеждой спрашивает староста, и Ламберт впервые за этот год не торгуется, сразу соглашаясь на цену, которую ему предложили. Дальше он осматривает знакомую полянку у леса, где полуденница напала на крестьян, а, вернувшись в деревню, стучится в покосившуюся хату, которой сторонятся все селяне. Не дождавшись ответа, бьёт в хлипкую дверь сапогом. Тишина. Тогда, поднажав плечом, Ламберт практически выносит дверь с петель и морщится, когда его встречает затхлый крепкий запах дешёвого спиртного, пота и — чуть менее отчётливый — железистый аромат крови. Яков, всё с такой же красной изрытой оспой рожей, какой её запомнил Ламберт перед Каэр Морхеном, дрыхнет на кровати в обнимку с бутылкой. — Подъём! — гаркает Ламберт ему в ухо, бесцеремонно стаскивая Якова на пол за шкирку. — Зараза, ты ещё кто такой? — пробурчал отец, и ведьмак едва удержался от того, чтобы достать стальной меч прямо здесь и с какой-нибудь фразой вроде «возмездие» или «справедливость» ударить в сердце между рёбер, как его учили, или развернуть пьяную тушу и перебить спинной мозг, чтобы он валялся здесь парализованный в луже собственной крови, пока не умрёт. Но пока ещё не время. — Ведьмак, который собирается разобраться с вашей полуденницей. Покажи мне вещь, которая привязала её к миру живых, — говорит Ламберт, складывая пальцы в Аксий. Надежда на то, что Яков найдёт то, что нужно, была слабой, но отчего-то молодой ведьмак чувствовал небывалое удовольствие от того, что отец, которого он когда-то до смерти боялся, под действием Знака сделает всё, что ему прикажут: например, разобьёт бутыль с самогоном себе об голову или удавится. Тем не менее, Яков уверенно устремился к шкафу и достал оттуда несколько аккуратно высушенных хрупких одуванчиков. Проглотив ком, подкативший к горлу, Ламберт бережно засунул одуванчики себе за пазуху и махнул в сторону двери, хрипло рявкнув: — Покажи мне, где её могила. Селяне сторонятся странной процессии из двух мужчин, перешёптываясь, и ведьмак, пропустив Якова вперёд, оборачивается к старосте, который прямо, словно проглотив палку, стоит возле своей калитки. — Скоро полдень, и призрак снова появится. Закройте все двери и окна, не выходите из хат, если меня не будет к закату, собирайте вещи и уходите отсюда. Яков покажет мне могилу, а я проведу необходимый ритуал. Отец ткнул Ламберту в свежий могильный холм на погосте, и ведьмак, опустившись на колени, застыл, невидяще смотря куда-то за ограду кладбища. До полудня ещё было время, и Ламберт собирался распорядиться им наилучшим образом. — Ну я это… пойду, — засуетился Яков. Действие Аксия начало проходить, оставляя после себя лёгкую дезориентацию. Ламберт слышал сбивчивое частое дыхание, со свистом вырывающееся из груди отца, его быстрый пульс, мерзкий запах страха и липкого пота, покрывающего кожу под грязной холщовой рубахой. Как долго он ждал этого дня. Каким сложным и извилистым путём он пришёл к нему. — Постой. Я просто хочу сказать тебе «спасибо». — За что, ведьмак? — дырявый башмак со скрипом проворачивается в пыли, словно Яков готов дать дёру в любой момент. Ламберт поднимается, распрямляется во весь рост, подойдя вплотную к парализованному страхом крестьянину, смотрит ему прямо в глаза. Когда-то у него была такая же ореховая радужка, до того, как он подвергся мутациям. — Благодаря тебе я стал монстром, — почти нежно говорит Ламберт, одновременно с этим молниеносно вытаскивая меч. Рефлексы ведьмака многократно лучше рефлексов человека: Яков даже не успел понять, что произошло, когда стальное лезвие вошло ему в грудь. Подхватив обмякшее тело, Ламберт взвалил убитого на себя и окольными путями пробрался к поляне, на которой появлялась полуденница — поляне, с которой Яков когда-то принёс букет ядовито-жёлтых ослепительных одуванчиков. Здесь он даёт себе волю и слепо и яростно рубит по трупу, по чему попало, выпуская внутренности, напоминая самому себе озлобленного мальчишку, колотящего тренировочную куклу деревянным мечом. Наконец, когда тело становится изуродованным до невозможности, а солнце практически достигает зенита, Ламберт стягивает с отца окровавленные вонючие портянки, брезгливо засовывая их в мешок с вещами, достаёт засушенные одуванчики и кладёт их на то, что осталось от Якова. Теперь самое время собраться для боя. Масло против призраков обволакивает серебряный меч, по жилам бежит энергия Грома, а Пурга поможет легче уследить за движениями полуденницы. Как говорил Весемир, хорошо подготовленный ведьмак — живой ведьмак. Применив Игни для создания небольшого костра, Ламберт наблюдает, как пламя охотно пожирает одуванчики, и вслед за этим слышит вой полуденницы. Бой был достаточно тяжёлым: несколько раз призрак успел зацепить ведьмака, оставляя несерьёзные, но неприятные раны, от которых по всему телу пробегал могильный холод. Но верный серебряный меч, многолетние упорные тренировки и Знак Ирден сделали своё дело: с истошным криком полуденница распалась на рваные лоскутки, в каждом из которых Ламберту чудился простой орнамент юбки его матери. Сглотнув, он срезает с останков трофей, как положено, и, не оглядываясь, покидает поляну. Деревенский староста охотно поверил в смерть Якова от неожиданно налетевшей на них полуденницы, когда ведьмак продемонстрировал ему портянки. Почём простому человеку знать, что полуденница появилась вовсе не на кладбище, а своих жертв она скорее высасывает, чем разрывает так, что кровью пропитывается вся одежда. — Честно сказать, мастер ведьмак, по нему тут никто плакать не станет, — заметил крестьянин, пока Ламберт взвешивал на ладони мешочек с наградой. Кивнув заказчику на прощание, ведьмак подошёл к коню, поставил ногу в стремя, кинул прощальный взгляд на хату-развалюху, в которой когда-то рос, и, сев в седло, уехал навсегда.

***

Первое знакомство с Геральтом из Ривии Ламберту не понравилось. Он, конечно, мельком виделся с ним, когда седой ведьмак приезжал в Каэр Морхен зимовать вместе с Эскелем и другими, но тогда Ламберт был ещё учеником и был озабочен не общением с разными личностями, а попыткой пережить свои тренировки, особенно когда приходилось бегать по снегу или скакать по обледеневшей гребёнке. Теперь он в статусе полноправного ведьмака, да ещё и не без успеха завершившего свой первый год на Пути, бессовестно надирался в столовой, игнорируя просьбы Весемира прекратить единоличную попойку, на которую в немом изумлении таращились из-за спин воспитателей мальчишки, недавно прошедшие мутации. — Эй, хорош, брат, давай заканчивай, — рыкнули ему в ухо, и чьи-то руки твёрдо отодвинули от него бутыль самогона, к которой Ламберт как раз собирался в очередной раз приложиться. — А т-ты ещё кто, з-зараза? — икнул ведьмак, чувствуя нарастающее раздражение. Подняв голову (отчего мир подозрительно закачался перед глазами), Ламберт обнаружил, что у говорившего были длинные бесцветные волосы и полное праведного негодования (хоть и скрываемого) лицо с заметным шрамом над бровью. — Геральт из Ривии. Виделись уже, — коротко отрубил собеседник, скрестив руки на груди. Наблюдающих за разгорающимся конфликтом становилось чуть больше, так как воспитатели, бросив попытки приструнить подопечных, и сами с интересом наблюдали за тем, как коса с визгом и искрами находила на камень. — В-вот что я тебе скажу, Геральт из Ри… Ривии. Проваливай и дай мне допить. Если я тут в углу наблюю или что разобью, утром сам и при-приберусь. Так и передай дядюшке Весемиру. — Ты дядюшку Весемира не трогай и сворачивайся, — настаивал на своём седой. Больше всего на свете Ламберт ненавидел жёлтые одуванчики, Каэр Морхен и когда ему мешали наслаждаться алкоголем. Поэтому не было ничего удивительного в том, что он попытался встать и как следует начистить эту наглую рожу с такими же, как у него самого, жёлтыми насмешливыми глазищами. К несчастью, где-то на полпути Ламберт позорно споткнулся о лавку и был спасён от конфуза на глазах у всего замка благодаря Геральту, подхватившему его. — Ну ты и з-з-зануда, — буркнул ведьмак, пока его за шкирку выталкивали во двор. Как будто бы этого было мало, Геральт ещё и, оглядевшись и поняв, что за ними из столовой никто не последовал, окунул Ламберта в лохань с ледяной водой, отчего ведьмак стал трезвее, ещё злее и совершенно преисполнился намерений разукрасить ухмыляющуюся белоголовую красавицу. Короткая потасовка завершилась достойной ничьей: Геральт щеголял разбитой бровью, Ламберт уже чувствовал, как наливается порядочный синяк на скуле. Сбросив напряжение, буквально повисшее в воздухе, оба присели на прохладный камень возле входа в замок. — Какая ж ты вредная задница, — беззлобно заметил Геральт, потирая бровь. — Что, мало тебе? — вскочил Ламберт, всё ещё немного нетвёрдо стоявший на ногах, но седой ведьмак примирительно вскинул руки. — Не кипятись, ладно тебе. Со всеми случается. Так и подмывало спросить, случалось ли Белому Волку крошить в фарш собственного отца, а потом избавляться от полуденницы, в которую превратилась мать, но Ламберт промолчал, лишь сплюнув. — И чего ты на Весемира так взъелся? Он, конечно, нудит страшно, но переживает, хоть и по-своему. — Личные счёты, — буркнул младший ведьмак и, не желая продолжать бестолковый разговор, поднявшись, побрёл внутрь замка. А через несколько дней в замок приехал Эскель, и Ламберт обнаружил себя втянутым в настоящую тихую, но безбашенную пирушку с ним и Геральтом возле хаты у озера. При ближайшем рассмотрении Белый Волк оказался вполне подходящим собутыльником, который при достижении определённой кондиции соглашался на любые затеи. Ламберт чуть не лопнул от смеха, наблюдая, как проигравший в гвинт на раздевание ведьмак громко перечисляет все известные ему матерные слова, пытаясь найти свои портки в кустах, куда их после победы зашвырнул Эскель. С тех пор каждая их встреча ознаменовывалась новой игрой или задумкой, осуществляемой после вливания значительного количества алкоголя. Не раз и не два кому-нибудь (или всем троим) становилось очень плохо, и на следующее утро ведьмаки клялись и божились друг другу, что больше никаких совместных пьянок не будет, но проходило немного времени — и каждый привозил с большака не только деньги, трофеи и истории, но и новые идеи, начинавшиеся с «а что, если нам бахнуть Белой Чайки и…»

***

То, что Геральт притащил с собой на зимовку ребёнка, было внезапно. То, что ребёнок оказался ещё и девочкой — внезапно вдвойне. Едва увидев её кукольные глаза, в которых плескался испуг, и слегка вьющиеся светлые волосы, Ламберт почувствовал лёгкую дурноту при воспоминании о собственном детстве в мрачном замке. Ему казалось жестокой насмешкой, что, прекрасно зная о его чувствах по отношению к ведьмачьим тренировкам и ремеслу, именно его Весемир чаще всего отправлял заниматься с ребёнком. Воистину, горбатого могила исправит. — Ламберт! А это то, что нужно? Ведьмак неохотно приоткрыл глаза и выплюнул травинку, которую до этого жевал. Сейчас у него с Цири был урок чтения следов, и, дав ей задание обнаружить старую медвежью тропу, Ламберт с чистой совестью устроился в тени раскидистого дерева и задремал, будучи уверенным, что девчонка будет ещё долго шататься вокруг, размышляя вслух. Со вздохом поднявшись и подойдя к юной ведьмачке, он присел, разглядывая след, на который она указала, и как можно презрительнее цокнул языком. — Малявка, и где же ты видела таких микро-медведей? К тому же, форма следа совсем не похожа на медвежью. Ещё одна такая глупая ошибка — и мы вернёмся в Каэр Морхен, и ты будешь перерисовывать медвежий след сто раз под чутким руководством Весемира. Вернувшись на облюбованную лежанку с чистой совестью, Ламберт снова лениво вытянул ноги и наблюдал за воспитанницей ведьмаков, которая, высунув язык от сосредоточенности, пыталась не то присмотреться, не то принюхаться к ближайшему дереву. — Вот здесь отметины на дереве, высоко. Ты говорил, что медведи любят чесаться о деревья. — Уже лучше, — кивнул ведьмак, подавив зевоту. — И вот здесь есть старый след. Есть! Точно он! Я молодец? — подскочила девчонка, широко улыбаясь. Казалось, даже самые суровые тренировки не способны убить в ней восторженность, и это одновременно удивляло и немного пугало Ламберта. — Ага. Только если ты будешь так возиться со свежей тропой, появится медведь и тебя сожрёт, — цинично буркнул ведьмак, но Цири, кажется, совсем не переживала по этому поводу, весело прыгая вокруг. — Ламберт, а можно я наберу немного цветов? Здесь такая красивая полянка? — Ну бес с тобой, набери. Только учти, если ты влезешь в какое-нибудь гнездо накеров, Геральт мне голову открутит. — Не влезу! — послышалось из-за ближайшего дерева. Спустя буквально полчаса Цири продемонстрировала свою добычу Ламберту, игнорируя тот факт, что ему красота цветов, как и всегда, была до лампочки. — Вот этот веночек я подарю Эскелю… Да-а, Эскель явно нуждается в приободрении после вчерашней ночи, когда в игре в фанты Ламберт загадал ему выпить пять кружек подряд. — Вот этот — для дядюшки Весемира… Как бы старик слезу не пустил на радостях. — Это Геральту… Ну, а что, на белых волосах красавицы, наверное, будет очень даже ничего. — Для Койона… Красное и жёлтое, очень подходит под его не совсем получившиеся во время мутаций глаза. — И это тебе! Ламберт молча уставился на венок из ярко-жёлтых одуванчиков, моргая, чтобы прогнать давно забытое наваждение. Это прошлое, сказал какой-то голос внутри, и лучше бы ему оставаться прошлым. Правда, этот голос молчал, когда ведьмак просыпался посреди ночи от кошмаров и шёл запивать их самогоном в опустевшей столовой. — Ламберт? Тебе не нравится? — простодушно спросила Цири, и ведьмак тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли и принимая подарок. — Я просто задумался. Очень красиво получилось, Цири. В конце концов, он же не ублюдок какой-нибудь, чтобы расстраивать детей, решил Ламберт, чуть позже примеряя венок из одуванчиков и ловя на себе взгляд Геральта — наполовину благодарный, наполовину извиняющийся.

***

Кейра никогда не спрашивает его о жёлтых одуванчиках, или о Каэр Морхене, или о Весемире. Иногда они разговаривают, и Ламберт сам вспоминает какие-нибудь истории из детства, чувствуя, будто тугой комок внутри него, скручивающий внутренности все эти годы, понемногу расслабляется. Кейра и сама прошла нелёгкий путь, о котором не распространяется — в конце концов, Ламберту известно, что даже красавица Йеннифэр была некогда горбуньей. Она может быть дерзкой и язвительной настолько же, насколько и сам ведьмак, но предпочитает относиться к нему с участием, и Ламберт ценит это. В конце концов, когда они проводят вместе первую умопомрачительную ночь, призрак жёлтых одуванчиков покидает Ламберта, и ему кажется, что в его искусственно созданной за него жизни он наконец-то принимает решения сам.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.