В ее снах горячо

Уже который день подряд мы со Светкой записываем песни на кассету, которую придумали подарить С. на день рождения. Подарок, конечно, тот еще, но с пустыми руками идти нельзя, а денег не хватает даже на гречку. К тому же в гостях точно накормят. Пока что, кроме нас самих и инструментов, у нас нет ничего. К счастью есть крыша над головой, да и та съемная. Правда, основную часть нашей комнаты занимает необъятный бильярдный стол. Стол является неотъемлемой частью нашей жизни, он будто наш третий, но никак не лишний. Под ним лежит ватный матрас, на котором мы спим, а сверху можно накинуть несколько покрывал – тогда кажется, что спишь в палатке, и я почти готова поверить, что над нами не обшарпанный потолок с тусклой лампочкой на веревочке, а бархатное крымское небо с алмазной россыпью звезд. Когда мы ругаемся, и Светка остается одна в нашей импровизированной кровати, я забираюсь на стол, ложусь на спину и раскидываю руки в стороны. Я закуриваю, пытаюсь выпускать дым колечками. Мне быстро надоедает обижаться, папироса не успевает догореть; я тушу окурок, переворачиваюсь на живот, тихонько подползаю к краю стола и перевешиваюсь через борт. Вижу, как Светка задумчиво двигает руками – будто играет на невидимой скрипке, наверняка ей пришла в голову партия для одной из наших песен. Я засматриваюсь на нее, но мои несуразные очки предательски соскальзывают с носа, и картинка расплывается. В попытке поймать их я неосмотрительно разжимаю пальцы. Конечно же, падаю кувырком на пол. «Динка! Вот дурочка!» – восклицает она и сразу бежит меня спасать. Мы миримся. Стол служит нам подставкой для микрофона, точнее, не сама громадина стола, а одна из его луз-бойниц. В нее мы устанавливаем микрофон, петь, правда, приходится изогнувшись и при этом еще играть на гитаре. Светка ухитряется, держа скрипку, ногой подпинывать провод, когда контакт отходит и делает это, кстати, крайне грациозно. Иногда я увлечена процессом, но все чаще – Светкой. Ее идеальный римский профиль плавно и изящно переходит в силуэт скрипки, она закрывает глаза и за несколько взмахов смычка оказывается слишком далеко отсюда, вся растворяется в музыке. Я любуюсь этой ее отрешенностью, возвышенностью. Любуюсь ее красивыми руками с убегающими в разные стороны ручейками вен. Ее кожей цвета топленого молока. Ее длинными быстрыми пальцами. На столе я люблю сидеть по-турецки и читать, пока Светка, наконец дождавшись своей очереди, плещется в ванной. Когда она приходит, от нее самой идет пар. Она всегда моется очень горячей водой, почти кипятком. Она приходит, вся раскрасневшаяся и влажная, в длинной, старой, клетчатой рубашке, больше напоминающей халат, на ходу вытирает полотенцем волосы. Капли воды стекают с волос, бегут наперегонки по шее и исчезают где-то на ключицах за границей воротника. Светка, по всей видимости, что-то говорит мне, я же пребываю в замешательстве - она чудо как хороша вот такая. Она звонко смеется. Я чувствую, как низ живота медленно наполняет тягучей обжигающей патокой. Спрыгиваю на пол, немедленно притягиваю ее к себе и целую. На вкус она, как мед с корицей, и больше я не тороплюсь, а смакую. Провожу языком по небу, то покусываю, то посасываю поочередно ее мягкие губы. Мои руки бродят по ее телу, приподнимают ткань, гладят спину, сжимают грудь. Она расстегивает рубашку, одно мое движение – и эта помеха уже на полу. Не понимаю, как ей это каждый раз удается, но вслед за ее одеждой на пол летит и моя, причем каждый раз неожиданно для меня самой. Светка, смеясь, подталкивает меня к столу, приподнимает – и вот я уже сижу на краю. Она накрывает мою грудь такими теплыми и родными ладошками, целует меня в шею. В меня будто ударяет молния – я не в силах пошевелиться, я вся, как податливый пластилин, который положили на батарею и не забрали вовремя. Я послушно опускаюсь на спину, лопатками чувствую мягкое сукно стола, а грудью – ее грудь. Она давно перехватила инициативу, и ее упругий язык сплетается с моим, а мое тело пружинит об ее. Она что-то шепчет мне на ухо. Ее нежные и сильные пальцы оказываются внутри меня, и, через несколько ритмичных движений, я развожу ноги так сильно, как только могу, принимая ее во всю длину. Я протягиваю руку, размазывая чудом уцелевшие капельки воды на внутренней стороне бедра, скольжу внутрь – дальше мы движемся уже вместе. Я слышу, как ее шепот становится бессвязным, как дыхание совсем сбивается. Меня пронзает разряд тока, из груди вырывается стон, переходящий в рык. Она обмякает, всем своим небольшим весом прибавляется ко мне. И я могу поклясться, что снова вижу над нами крымские звезды. А через двадцать лет, когда я буду коротать свои июльские ночи в гамаке на террасе с бутылкой вина и томиком Достоевского, от нее внезапно придет смс «Я так давно не играла в бильярд. Составишь компанию?»