Яд

       Ягер обладает железной выдержкой. Его выдержка летит к чертям, когда она рядом.        Ягер сдержан в своих эмоциях. Её глаза пробивают эту стену сдержанности насквозь. С ней он чертовски несдержан.        Многие считают, что Ягер и ледяное спокойствие — синонимы. Она — нет.        Ягер закрывает дверь допросной на ключ — им никто не должен мешать. Приказы не обсуждаются, и все вопросы задаются только после того, как он сам откроет дверь и выйдет.        Аня опирается руками на стол и, наклонив голову, смотрит на мужчину. Расстояние между ними — её главное оружие. Отбрасывает пиджак в сторону. Проводит рукой вверх по бедру. Ягер смотрит, не отрываясь. Она знает, как заставить смотреть.        Смотрит на него, и в глазах у неё тысяча чертенят. Ягер глубоко дышит. У Ягера фетиш. Закрытые комнаты и решётки. А она расстёгивает платье и поворачивается к нему спиной, позволяя смотреть, как оно спадает к её ногам, Поворачивается к нему лицом в профиль и распускает волосы. Улыбается победно, видя закушенную губу, знает — он еле сдерживает себя. Прогибается в пояснице — знает, как его это заводит. И Ярцева садится на стол, откидываясь назад, внимательно наблюдая за его реакций.        Аня расплывается в довольной улыбке и слегка прикусывает губу, наблюдая за тем, как он расстёгивает ремень и отбрасывает фуражку. Ягер подходит медленно, пытается не показывать, как сильно она ему нужна. У него не получается. Никогда.        Она знает его как будто наизусть. И чёрное бельё — то самое, от которого ему сносит крышу — надето на ней. Одна из бретелек бюстгальтера сползла, и он с необычайной нежностью и жадностью одновременно целует нежнейшую кожу на голом плече.        Только бельё. Ничего лишнего. Лишняя одежда для Ягера почти как оскорбление. Он подходит совсем близко, и она раздвигает слегка ноги, чтобы чувствовать его ещё ближе. Позволяет дотронуться до себя, обхватывает стройными ногами его бёдра. Ягер рычит, утыкаясь ей в шею.        На ней почти ничего нет. Но для него на ней слишком много лишнего. Вторую бретель он слегка прикусывает зубами и тянет вниз. Оставляет на ключице поцелуй и спускается ниже. Позволяет возиться с его кителем, пока сам занят застёжкой. Клаус нехотя отстраняется, когда чужие руки настойчиво стягивают с него верхнюю одежду, но прижимается своими губами к чужим, не разрывая контакта.        Аня тихо стонет и зарывается руками ему в волосы, притягивая ещё ближе, когда он покрывает поцелуями аккуратную небольшую грудь. Руки Ягера скользят по бёдрам вверх, заставляя волны дрожи пробираться по коже.        Руки добираются до узенькой полоски ткани между ног. Ягер подцепляет мизинцем краешек трусиков и настойчиво тянет вниз. Аня закусывает губу. Ей не стыдно. Стыд такое чувство, которое нужно беречь на старость, а они оба слишком молоды для этого.        У Ягера фантастически прохладные ладони. Даже в самый жаркий день они остаются такими. Аня целует каждый шрамик, пока он оглаживает талию, бёдра, живот. необыкновенно.        Говорят, шрамы остаются столько, сколько человек о них помнит. Клаус запомнил, на всю жизнь запомнил, но вот тут, на лбу, около виска, шрама почти не видно. Может быть, вся боль когда-нибудь забудется?        Ягер входит полностью одним медленным толчком, и она резко выдыхает ему в шею. Да, он был первым мужчиной в её жизни, но она не жалеет. Клаус умел быть грубым и нежным, непостижимым образом собирая эти две противоположности в одно целое. У него бездонные глаза и обезоруживающая нелепость в некоторых делах, суровость, проснувшаяся и окрепшая с войной. В нём можно тонуть. Снова и снова. Он позволяет.        Движения у него текучие, плавные, но в то же время по-мужски твёрдые, серьёзные. При разговоре он может быть мягок, но если разозлить, то в голосе лязгает металл. И даже в гневе бархатные нотки никуда не деваются.        Аня двигается красиво, с грацией кошки. Он смог разглядеть это даже под мешковатыми нарядами. Голос льётся медовый, сладкий, что хочется попробовать.        Он двигается размашисто, и Аня стонет, обвивая его шею руками, притягивая ближе. Клаус боится выпускать её из своих рук, и только утробно рычит в приоткрытые губы.        Напряжение уходит из тела волнами удовольствия. Ягер пытается успокоить сбившееся дыхание. Не может. Аня нежно целует его в висок. Он оставляет засос у неё на шее. Словно в укор, она слегка царапает ноготками затылок мужчины. Тот рассеянно водит рукой по её спине.        Клаус дышит ей в шею, приходя в себя. Нечто постоянное. Проявление нежности, покорности. Это сопение над ушком смешно и совсем не сочетается с серьёзным видом штандартенфюрера. Но не для неё. Ведь перед ней-то никакой серьёзности и в помине не бывает. Это дыхание что-то вроде его маленькой клятвы. Твой сейчас. Твой всегда.        Клаус думает, что странно всё выходит. Но оставляет всё как есть. Всегда. Ему говорили, что она — яд, медленный, губительный, убивающий. Он думал, что нашёл противоядие, но только отравил себя ещё больше. Противоядия нет. Ему оно и не нужно. Пока она рядом, ему ничего не нужно.       

Она яд. Эта детка яд. И плевать, что там про неё другие говорят…