Felix culpa

*** Теплое приветствие *** — Это что еще за хуйня? — спрашивает Тим, загораживая дверной проход. — Что с вами двумя произошло-то? Кто вы вообще такие? Готичные курицы? Космические пираты? Джон снимает свои возмутительные солнечные очки. Джинджер слегка пошатывается и вздыхает. — Дай пройти, — говорит Джон и пытается протиснуться мимо Тима. — Не надо опять эту волынку заводить. Мы совсем вымотались. Мы не хотим твоих ебучих выступлений. Мы хотим— — Жрать, ебаться на четвереньках и мусолить мою морду, я знаю. Господи, пиздец. Ладно уж. Заходите, вы, мохнатые уебки. Волосатая чета проходит внутрь, и Тим подпрыгивает и вздрагивает, когда Джинджер случайно задевает его плечом. Потом они сидят на диване друг возле друга и жуют его великолепный, но в настоящий момент несколько недооцененный ужин, как парочка заторможенных детсадовцев, но таких, у которых тестостерон просто зашкаливает. Тим хлебает кофе, отвернувшись от них. — Настолько плохо? — спрашивает он. — Блядь, да, — говорит Джинджер и трет руками свое лицо, на которое Тим без слез взглянуть не может. — Я не уверен, жив ли я еще или уже подох. Джон роняет вилку на пол и выругивается. — Ну, по крайней мере вы, неразлучные птеродактили, были вдвоем, — говорит Тим. — Вам надо было меня видеть неделю назад. Я точно подох. И вовсю разлагался. Ебаный Брайан. — Ты всегда можешь уйти, — замечает Джон, облизывая пальцы. Тим побыстрее отворачивается от него. — Ты тоже можешь стать предателем. — Ага, нет уж, я этому ублюдку клятву верности принес. Я свое слово сдержу. — Тим, можешь дать мне сигарету? — обращается к нему Джинджер, и теперь Тиму надо подходить к нему поближе. — Блядь, — выплевывает он, запихивая пачку Джинджеру в руку и вздрагивая. — Я ни за что не уйду. Не хочу закончить так же печально, как вы. Блядь, ну серьезно, что это вообще такое? — Как будто эти дохлые змеи у тебя на башке чем-то лучше, — говорит Джон, стягивая с себе куртку. — Они хотя бы полезные, — возражает Тим и тоже закуривает. — Ты можешь тянуть за них, пока ебешь меня в задницу. Эта омерзительная хуйня у вас на ли— — Господи, — говорит Джинджер и отхлебывает свой зеленый чай, который Тим сделал для него несмотря на его вопиющее вероломство. — Мы, блядь, побреемся. Мы прямо завтра побреемся, ладно? Перестань уже, ради всего святого. — Вот именно, — вторит ему Джон, поднимаясь с дивана и расстегивая свой идиотский ремень. — Хватит. Не будь таким мудаком. Мы друг друга целых два месяца не видели. — Ладно, — соглашается Тим и наконец-то снова смотрит на парочку. — Профессиональные риски никто не отменял. Так что, кого из вас мне первым выебать? Джон непристойно стонет, когда Тим толкается в него. — Джиндж, ты уверен, что хочешь ждать? — ухмыляется Тим. — Джон тут вовсю балдеет от моего злого хуя. Можешь просто встать раком рядом с ним и я обе ваших дырки трахну. Ну, знаешь, минутку там, потом минутку здесь, потом еще минутку там. Пока ты благодаришь богов за свое невероятное везение. Джон снова стонет, а Джинджер посылает Тима нахуй, сжимая руки в кулаки. Тим отпускает смешок и с усердием принимается за Джона, вжимая его лицом в подушку и таращась на его красивую обнаженную спину, сраженный этой картиной так сильно, будто видит ее в первый раз в жизни. — Давай, — настаивает Тим и запихивает себе в рот два пальца, облизывая их. — Я разомну твое заветрившееся, всеми забытое дерьмо. Я знаю, что тебе ничего такого не перепадало с этим ноющим идиотом. Джон продолжает стонать, подаваясь бедрами назад, а Джинджер еще раз отправляет Тима нахуй. — Ну ладно, — говорит Тим. — Как пожелаешь. Страдай. Бестолковый стоический кальмар. Тим покрепче перехватывает Джона за бедра и нагибается, вбиваясь в него, будто трахает его отбойным молотком, и постоянные стоны Джона звучат симфонией для его ушей, а его бестолковая болтовня про анальное уничтожение, которую он знает наизусть, выступает кульминацией и чрезвычайно вдохновляет его, и он чувствует себя кровожадной акулой, которая преследует добычу, и заодно ядерной боеголовкой, которая вот-вот сотрет город с лица земли, и он тоже делится с Джоном своими соображениями и напрочь запутывается в метафорах. Джон кончает, впечатавшись лицом в подушку и распластавшись по кровати, пока Тим держит его за бедра, кончает кипятком, беспомощный, сжимаясь вокруг члена Тима так долго, сколько, Тим думает, не тянулась даже их действительно бесконечная разлука. Тим отпускает его и выпрямляется резким движением, как раскаленный радиоактивный свинец, вылетевший из дула пистолета, он лупит себя по лицу, не считая удары, и таращится на измученное тело Джона, перенапрягая руку на члене и скаля зубы. Тим валится на Джона сверху после того, как кончает, и Джон ахает, переживая столкновение, а потом, несколько секунд спустя, когда слух, потерянный во взрыве, возвращается к Тиму, он слышит приглушенный вой, исходящий с кресла, и не еще один музыкальный шедевр ли это. Он скатывается с бездыханного тела Джона, ухмыляясь с мрачной решимостью. — Что, благодетели все-таки оказалось недостаточно для счастья? — спрашивает он, перебираясь от кровати к креслу на нетвердых ногах, оглядывая побелевшие руки Джинджера, которыми он крепко зажимает себе рот. — Давай, вытаскивай свой жалкий член. А свои блядские руки держи на месте, отвратительный ты йети. Он толкает Джинджера, чтобы тот выпрямился, и обхватывает пальцами его жалкий ноющий член, с силой отдрачивая ему, таращась на подергивающиеся мышцы его бедер, уговаривая себя не впиваться в них зубами со всей дури, и рот его до краев переполняется кровью. — Понравилось смотреть, как я Джона ебу, ты, говнюк? — спрашивает он, раздвигая Джинджеру ноги другой рукой. — Хочешь, чтобы я в твою грязь тоже вломился? Джинджера встряхивает, и Тим запихивает руку ему между ног, вжимая сухие пальцы ему в дырку, и его смертоносный кулак расправляется с членом Джинджера со скоростью космического корабля, преодолевающего земное притяжение. Джинджер кончает, дрожа всем телом, раскаленный добела и в слезах, потерявший все свое достоинство и всю свою бледную, полупрозрачную кальмарную кожу, которую Тим очень хорошо умеет с него счищать. А эта поговорка, однако, не врет, думает Тим, ухмыляясь, возвышаясь над братской могилой, в которую превратилась его кровать после того, как он затащил в нее останки Джинджера, чтобы они лежали там, обнимаясь с останками Джона, и закуривает. В гостях хорошо, а дома лучше. Спать, впрочем, он ложится на диване в другой комнате, спасаясь от оперения на их лицах, но оно все равно настигает его в лихорадочных кошмарах. Утром Джинджер заходит в комнату, пока Тим валяется на диване вверх ногами, свесив с него голову, а с губы - сигарету, и Тим смотрит на него и улыбается, не увидев ни единого следа ебучей шерсти, скрывавшей его бестолковые черты лица, лица, по которому он так скучал, так что он в тот же момент скатывается с дивана и требует, чтобы Джинджер немедленно подошел поближе, превознося лобковые волосы в сравнении с растительностью на лице, восхваляя их в такой красочной речи, что это удивляет даже его самого, а потом он забирает член Джинджера в рот, стоя на коленях в полном восторге, как будто его посвящают в рыцари. И, может быть, так оно и есть. Минуту спустя Джон тоже заходит в комнату и спрашивает голосом, полным возмущения, почему его не пригласили на вечеринку, так что Тим на секунду отпускает свою добычу и просит и Джона подойти поближе, и в этот раз действительно ставит свежепобритую парочку плечом к плечу и отсасывает им обоим, минутку здесь и минутку там, и Джон тянет его за дохлых змей у него на голове, насаживая его на оба их члена, и Тим давится, пока Джинджер не кончает в его голодную пасть, трясясь как эпилептик, и пока Джон тоже не кончает в его все еще не сытую пасть, беспрестанно повторяя его имя и заикаясь, хотя произнести ему надо всего лишь один слог. Затем он отдрачивает себе, стоя перед ними на коленях, и Джон все еще тянет его за дохлых змей на голове, а сам Тим широко раскрывает пальцами свою умиротворенную пасть, выставляя окровавленные зубы напоказ, сжимая член в кулаке, и кончает, беспомощный и потерявший весь контроль над своей системой обороны, и Джинджер все еще трясется как эпилептик, а Джон теперь хихикает, но тоже сбиваясь с ритма. Чуть позже, когда и завтрак, который он им сооружает, и его собственная блаженная морда оказываются проглочены, завтрак — обоими придурками, а морда — лично Джинджером, который никак не может перестать трястись, они усаживаются перед компьютером и покупают билеты, и Тим показывает им дома, которые он присмотрел, и бары, которые будут рады их принять, и студии, в которых он будет тянуть струны и поворачивать рычажки в течение следующих четырнадцати миллиардов лет, которые они все вместе проведут в марихуановой столице мира. *** Любовь с первого взгляда *** — Господи, Джон, нет, — говорит Тим, хватая Джона за руку и оттаскивая его от витрины. — Мы не будем покупать эту уебищную шляпу. Джон начинает ныть, так что Тиму приходится несколько раз встряхнуть его и отдать ему парочку приказов, а потом набить его ноющий рот мороженым, потому что первые два приема работают на нем только в спальне. — Я, блядь, не понимаю, что тебе так не нравится, — дуется Джон. — У тебя есть шляпа. Ты ее носишь, я видел. Тим презрительно оглядывает его с ног до головы. — Ага, моя шляпа сообщает людям, что я рад любым сексуальным домогательствам и что я приму любое предложение, которое только придет им в голову, — поясняет он. — Эта шляпа, которую ты хотел, говорит людям, что ты хочешь напомнить им о трех вымышленных персонажах одновременно без всякой на то причины. Причем один из этих персонажей — главный герой ебаного мультфильма. — Отвали, — смеется Джон, спихивая его со скамейки. — Я не шучу. Мне не нравятся эти недавние изменения в твоем стиле, — говорит Тим, наваливаясь на него всем своим весом. — Ты ходишь по очень тонкой грани между сутенером и примадонной. И в последнее время ты слишком сильно заваливаешься в сутенера. Тебе нужно больше перьев. Меньше жилетов. Блядь, ты теперь носишь жилеты. — Отпусти меня, ты, тупая акула, — требует Джон, и Тим убирает руки. — Ладно. Нахуй шляпу. Но тогда мы поедем в какой-нибудь торговый центр на этих выходных. Ты мне купишь что-нибудь сексуальное. И еще мы купим что-нибудь сексуальное для Джинджера. — Разумеется, — соглашается Тим. — Чулки с подвязками для тебя, чтобы все истекали слюной, завидев твое охуенное тело, и штаны с перманентно расстегнутой ширинкой для Джинджера, чтобы выставить на обозрение единственную его часть, которая может вызвать слюноотделение. Джон хихикает, и они толкают друг друга еще какое-то время. — Так, — заявляет Тим, поднимаясь. — Пойдем. Хватит этого идиотского осмотра достопримечательностей. Давай-ка займемся тем, зачем этот город вообще предназначен. — Не буду я курить твою блядскую траву, — возражает Джон, пока Тим стаскивает его со скамейки. — Ты будешь есть мою блядскую траву, — говорит Тим. — И тебе пиздец как понравится. И в любом случае, мы сегодня вечером идем смотреть, как Джинджер играет на пианино. Нам надо хорошенько обдолбаться, чтобы пережить это. Джон продолжает возмущаться, пока они не добираются до кофешопа, но там Тим знакомит его с концепцией спейскейка, и Джон тут же по уши влюбляется в каннабис, набивая себе рот кексами. Когда они наконец оказываются в баре, где играет Джинджер, Тим думает, что ему самому тоже стоило сунуть себе что-нибудь в пасть, потому что как только Джинджер появляется на сцене, Джон принимается пиздеть, комментируя все подряд, начиная с того, как Джинджер выглядит и как Джинджер двигается, и заканчивая каждой музыкальной особенностью его выступления, и все это, по мнению Джона, полная умора, Тим же согласен с ним только частично, потому что музыка очень даже хороша. Но Джон продолжает трепаться про невероятно смешные ноты, которые наигрывает Джинджер, беспрестанно вертясь на месте рядом с Тимом, везде и всюду суя свои пальцы и заливаясь смехом, милый, но невыносимо раздражающий. Тим задумывается на пару секунд, не стоит ли ему прогуляться по бару, чтобы разжиться какими-нибудь таблетками. Впрочем, шевелиться ему лень, поэтому он просто концентрируется на ебучем джазе Джинджера и пропускает пиздеж Джона мимо ушей. Потом Джон выпрямляется и вздыхает. — Джинджер, блядь, классный, — объявляет он и отпивает коктейль через трубочку. — Я, наверное, целый год только тем и занимался, что трахал себя пальцами и представлял, что они его. Тим кашляет, поперхнувшись дымом, удивленный внезапным поворотом беседы. — Господи, — говорит он, прокашлявшись. — Как долго вы молча изнывали друг по другу, пока я не исполнил ваши заветные мечты? — Не знаю, — говорит Джон и укладывается головой ему на плечо. — Такое ощущение, что целую вечность. — Блядь, — говорит Тим, нюхая его волосы. — Это какая-то задачка сфинкса. Я имею в виду, я понимаю, почему он тебе ничего не сказал. Он ебаным девственником не остался только потому, что каждый член группы может выебать довольно ограниченное число людей, тогда как поток озабоченных фанатов практически не иссякает, так что этих бесконечных запасов в конце концов хватает и на ритм-секцию. Джон хихикает и обхватывает его руками. — Но ты та еще дрянь, — продолжает Тим, даже не пытаясь освободиться. — Ты хуи просто обожаешь. И заигрываешь со всеми подряд. Что, блядь, тебя-то остановило? — Блядь, — ноющим голосом произносит Джон. — Я думал, что он натурал. Тим хохочет. — Ага, прямо до той транссексуальной вечеринки на твой день рождения, конечно. Вы сколько к тому времени уже были знакомы? Четыре года? — Что-то вроде того, да, — отвечает Джон, снова вздыхая. — И ни разу за все эти четыре года Джинджер не нажирался до беспамятства и не начинал слюнявить морды всем присутствующим, независимо от того, что там у них в штанах, разумеется. Джон опять хихикает и пытается залезть к Тиму на колени. — Нет, конечно, потом я узнал, что он би. Но, знаешь, я не был уверен, что я ему тоже нравлюсь… Что он меня захочет. Тим фыркает. — Чувак, ты себя в зеркало-то видел? — спрашивает он, поворачиваясь к Джону, чтобы посмотреть на его миловидное обдолбанное лицо. — Тебя все хотят. Я мог бы свое самое лучшее анальное представление давать, но если бы ты заглянул в комнату, мне бы тут же сказали «ой, извини, Тим, нам нужен тот красавчик и нужен он нам прямо сейчас, так что пока». Джон ерзает у него на коленях, производя беспрецедентное количество бестолкового смеха. — Блядь, ну не знаю я, — говорит он. — Тогда это уже было бы странно. Мы уже дружили. Он меня про моих родственников постоянно спрашивал. Помогал заполнять ебучие бумажки, с которыми я терпеть не могу возиться. Смотрел, что случилось с моей машиной. Звонил мне на Рождество. — И что? — говорит Тим. — И то, что это неловко. Как ты вообще себе это представляешь — заигрывать с другом, который знает, как зовут твою тетю? — Хм, — говорит Тим, снимая Джона с себя. — Давай-ка я проведу тебе инструктаж. На случай, что тебе еще раз так сделать понадобится. Джон смотрит на него своими затуманенными глазами, полными марихуановых кексиков. — Все очень просто, — объясняет Тим. — Даже такой недоумок как ты сможет это сделать. Ты сначала убеждаешься, что лицо этого человека повернуто к тебе, понятно? А потом ты открываешь рот и говоришь: потрахаться не хочешь? Вот так это и делается. Джон заливается смехом и пихает его своими волшебными руками. — Ага, конечно, — говорит он, когда их потасовка заканчивается. — То есть, сегодня я рассказываю ему, что меня бросила подруга, а завтра я предлагаю ему выебать меня пальцами. — А это неплохая идея, — ухмыляется Тим. — У тебя разбито сердце, и поэтому тебе срочно необходим товарищеский анальный секс. Это тоже отлично сработает. — Отвали, — говорит Джон и показывает ему язык. — Иди сам это попробуй… Иди попробуй это с Брайаном, а я на тебя посмотрю. Тим фыркает. — С Брайаном? — переспрашивает он. — Хуй Брайана я вообще без всякого труда могу выловить. Мне даже рот с ним открывать не надо. Я могу просто стянуть штаны и раздвинуть свои булки, и через три секунды он уже вовсю будет меня трахать, нашептывая мне, что я его маленькая шлюшка, и спрашивая, хочу ли я, чтобы он кончил мне на лицо. — Блядь! — тявкает Джон и тыкает его пальцами в бок. — Какой ты мерзкий. Ты так говоришь, как будто ты об этом думал. — Ну, знаешь… — говорит Тим, отпихивая его руку. — Когда меня больше никто не захочет, потому что из-за всей этой ебли с вами двумя моя жопа вконец раздолбалась… Тогда можно и попробовать, почему нет. На меня же даже ошейник наденут, и я смогу называть его Папочкой. Так что… — Фу, блядь, заткнись, — говорит Джон, зажимая ему рот ладонью. — Я не хочу, чтобы эта хуйня была у меня в голове. Тим усмехается и переводит тему, и вскоре оба они снова погружаются в выступление Джинджера, который неистовствует за пианино как полный придурок. Когда они возвращаются домой, после того, как Джон заканчивает рассказывать Джинджеру, как охуенно он играл и какой охуенный он сам, все еще бестолково хохоча без остановки, а Джинджер заканчивает любоваться обдолбанным состоянием Джона, Тим говорит им раздеться и забраться в постель. Тим усаживается в кресло с сигаретой во рту, готовый наблюдать за ними, и призывает их поделиться друг с другом всем, что им хочется сказать об этом бесконечно длинном периоде взаимной сексуальной фрустрации. Они так и делают. Джон укладывается на спину на кровати, задрав ноги, и время от времени хихикает, болтая ступнями в воздухе, а Джинджер садится рядом с ним и трахает его пальцами, и восхищение разливается огромной теплой лужей у него на лице, а сам Тим слушает их и понимает, что они уже все это не раз обсуждали, и тихо смеется над собой, потому что, разумеется, они все это уже не раз обсуждали. Но они с удовольствием заводят эту беседу снова, описывая все в мельчайших подробностях, сначала для Тима, потом — просто уставившись друг на друга, совсем позабыв о нем, и Джон изредка разражается смехом и постанывает, пока Джинджер сидит рядом с ним с раскрытым ртом и благоговением в глазах, а Тим просто наполняет комнату дымом, безмолвный невидимый наблюдатель. Джинджер нагибается и забирает член Джона в рот, когда Джон говорит, что сейчас кончит, и сглатывает его сперму, а потом Джон зовет его к себе, чтобы сделать то же самое для него, и Джинджер следует его указаниям и вслед за ним же погружается в пост-оргазмическое блаженство, и оба они целуются и обнимаются, обмениваясь признаниями в любви, а Тим смотрит на них и думает, что вдобавок ко всем тем бесчисленным уродливым грехам, которые он совершил, он также приложил руку к созданию этой прекрасной, восхитительной, волшебной вещи, и хотя этого точно недостаточно, чтобы он заслужил прощение, этого более чем достаточно, чтобы на него снизошла абсолютная эйфория. *** Мечты сбываются *** — Джон? — слышит Тим голос Джинджера, раздающийся со второго этажа. — Это ты? — Неа, — кричит Тим, проходя в комнату и откладывая бас-гитару. — Всего лишь я. Этот придурок вернется только в семь. То есть, он сказал в семь, так что припрется он скорее всего только в восемь. Чем ты там занимаешься? — Музыку слушаю. Очень крутую. Я вчера альбом купил. — Отлично. Мне надо ответить на кое-какие письма. Наслаждайся, — кричит Тим, включая компьютер и закуривая. Джинджер спускается часом позже, немного шумит на кухне, а потом заходит в комнату со своим зеленым чаем и спрашивает Тима, хочет ли он послушать про его поездку. — Конечно, — отвечает Тим, не оборачиваясь. — Только не прямо сейчас. Ты же все равно еще и Джону будешь уши заливать, когда он вернется. Так что… Джинджер мягко смеется. — Ладно, — говорит он. — Я тогда просто альбом еще раз послушаю. Он реально классный. — Без проблем. Делай что хочешь. Я потом приготовлю ужин. А ты можешь посидеть со мной на кухне, поиграть с ебаными вилками и все такое. — Иди нахуй, — говорит Джинджер и укладывается на диван. Тим выключает компьютер и смотрит на часы. — Эй, ты как, проголодался? — спрашивает он, усаживаясь на корточки перед Джинджером, стянув с него наушник. — Нет, не особенно, — говорит Джинджер и смотрит на него. — Я целую гору селедки сожрал. Тим усмехается. — Замечательно. Сейчас только пять. Я тогда шинковать чуть попозже начну. Джинджер согласно мычит и улыбается ему, облизывая губы. — Чем ты там таким заслушался? — спрашивает Тим, подхватывая наушник и засовывая его себе в ухо. Они слушают песню вместе, и Тим начинает трясти головой через несколько секунд, а Джинджер просто таращится на него, и взгляд его путешествует по лицу Тима. — Ага, очень здорово, — говорит Тим. — Только заканчивай с этим молчаливым попрошайничеством. Чего ты хочешь? Джинджер вытаскивает оба наушника и опирается на локти. — Я по тебе скучал, — говорит он. — Господи, — ухмыляется Тим. — Тебя не было-то всего три дня. Джинджер неловко пожимает плечами. — Можно я тебя поцелую? — спрашивает он. Тим корчит рожу, сморщивая нос и кривя губы. — Иди нахуй, — говорит Джинджер. — Давай лучше пойдем в спальню, и ты там кончишь как идиот моими стараниями. Нам с тобой еще как минимум час надо убить. У меня есть кое-какие идеи. — Держи, — говорит Тим и бросает Джинджеру подушку после того, как они опрокидывают три стула и разбивают два стакана, гоняясь друг за другом. — Подложи под спину. Джинджер так и делает, все еще красный и задыхающийся, но восхитительно обнаженный на кровати. Тим усаживается рядом с ним и прикасается к его бедрам. — Колени согни. Ага, вот так. — Блядь, — говорит Джинджер. — Что ты теперь со мной будешь делать? — Да ничего особенного. Проводить исключительно ненаучные исследования. А ты, с другой стороны, хорошенько заебешься, чтобы меня позабавить, — отвечает Тим. Джинджер вымученно стонет. — Хочу посмотреть, как быстро у тебя может встать, — поясняет Тим. — Я не уверен, что я когда-нибудь видел весь процесс от начала до конца. Мне стоит только на секунду отвлечься, а потом повернуться обратно, как твой хуй уже начеку. — Иди к черту, — говорит Джинджер. — Давай, — настаивает Тим. — Потрогай что-нибудь. Потрогай свои идиотские соски. А я посмотрю. Джинджер просто неподвижно сидит несколько секунд, а потом вздыхает и кладет руки себе на грудь. — Как? — спрашивает он. Тим пожимает плечами. — Мне все равно. Как ты хочешь. Джинджер сглатывает и начинает медленно водить пальцами по соскам, рисуя полукруги на коже. — Миленько, — говорит Тим. — Так вот как ты это делаешь? — Отвали, — говорит Джинджер, закрывая глаза. Затем он делает глубокий вдох и слегка сжимает пальцы, потирая свои соски. Тим видит, как дергается его член, и в груди у него немедленно начинается обратный отсчет. Джинджер продолжает двигать пальцами еще с минуту, чередуя нежные прикосновения с осторожными потягиваниями, и его дыхание постепенно становится все громче, и член у него тоже встает. — Охуеть, — говорит Тим, не зная, на что смотреть. — А ты уникальный, блядь, экземпляр, Джинджер. — Иди ты нахрен, — открывает глаза Джинджер. — Я знаю, что ты на меня пялишься. Чего ты вообще ждал? Тим усмехается. — Не останавливайся, — говорит он. — Выглядит просто охуенно. Обожаю, когда жертва сама себя пытает. Ну, знаешь, чистые руки — чистая совесть. Джинджер не останавливается. Джинджер стонет и снова закрывает глаза. Тим чувствует, как у него пересыхает во рту. Он несколько раз сжимает руки в кулаки, оглядывая тело Джинджера перед собой сверху вниз и снизу вверх. Он проводит пальцем по левой ступне Джинджера, и тот вздрагивает и сразу же открывает глаза. — Блядь, Тим, — говорит он. — Перестань. Тим улыбается. — Черт побери, — он поднимает руку и проводит тыльной стороной ладони по бодро торчащему на всеобщем обозрении члену Джинджера. — Тебе что, только пальчик покажи, и ты сразу кончишь? Джинджер пытается пнуть его пяткой, и член его покачивается от резкого движения. — Эй, а это прикольно, — говорит Тим и легонько щелкает Джинджера по головке члена, крепко ухватив его за колено. — Хуетрясение. Джинджер смеется, одновременно проклиная его на чем свет стоит. Тим тоже отпускает смешок. — Ты охуительный. Блядь, Джинджер, ты просто охуительный. Только давай, не бросай свои соски на произвол судьбы. Я тут вовсю развлекаюсь. — Блядь, — выдыхает Джинджер и опять кладет руки себе на грудь. — Ладно. Хорошо. Как скажешь. — И глаза не закрывай, — добавляет Тим. — Охуеть, — заговаривает он минуту спустя, таращась на то, как Джинджер выкручивает себе соски и задыхается, и в голосе его слышно искреннее удивление. — Кажется, я реально вдохновляю тебя на всякие мазохистские странности. — Отъебись, — отзывается Джинджер, но своих занятий не прекращает. — Блядь. Я хочу кончить. Тим ощупывает карманы в поисках сигарет, но находит их пустыми. — Погоди-ка, — говорит он, и Джинджер тяжело стонет. — Мне нужна ебаная сигарета. Ты, блядь, тот еще извращенец. Он быстро поднимается и оглядывается по сторонам, а потом подходит к этажерке у окна и хватает пачку, валяющуюся на ней. Потом он замечает смазку на нижней полке. Потом у него появляются идеи. — Не шевелись, — распоряжается он и засовывает сигарету себе в зубы. — Чтобы никакой мне тут преждевременной эякуляции. Мы сейчас тебе в задницу пробку запихнем. Он выходит из спальни под аккомпанемент ругательств Джинджера и усмехается. К счастью, находит искомое он достаточно быстро, так как знает, что рыться ему надо не где-нибудь, а в безразмерной косметичке Джона — традиционном месте пребывания анальных пробок — хотя конкретно эта пробка довольно-таки новая, и купили они ее здесь. Тим ненадолго отвлекается, перебирая воспоминания о том дне в голове, но потом быстро сбегает по лестнице вниз. — Прошу простить меня за задержку, — он садится рядом с Джинджером. — Сейчас я тебе все возмещу. Выложусь на все сто и разберу тебя на мелкие кусочки. — Ебаный пиздец, — говорит Джинджер и смотрит на задранную руку Тима с анальной пробкой в ней. — Просунь локти под колени, — командует Тим. — Отлично. Блядь. Ты у меня тут просто в труху рассыпешься. Он наливает смазку на дырку Джинджера, и Джинджер дергается и ноет, что она, блядь, холодная. Тим пожимает плечами и принимается заталкивать в него пробку. — Блядь, Тим, — вздрагивает Джинджер, поджимая пальцы на ногах. — Ты можешь хотя бы палец сначала внутрь засунуть? — Заткнись, — говорит Тим, продолжая запихивать пробку ему в задницу. — Все и так залезет. Не стоит беспокоиться. Только, блядь, не зажимайся. Говноразговорчиков надо? Джинджер стонет, и звук этот никак не помогает Тиму решить стоящую перед ним задачу. — Нет, все нормально, — мягко выдыхает Джинджер. — Наверное. Блядь, я реально какой-то ебанутый. Тим коротко смеется и целует его голень. — Расслабься, — говорит он, пялясь на раскрывающуюся под давлением пробки дырку Джинджера, и проводит языком по зубам. — Никакой ты не ебанутый. Все с тобой в порядке. Но я тебе обещаю, что надолго ты таким не останешься. Ты уже совсем скоро последние мозги растеряешь. — Спасибо, — отвечает Джинджер, а потом вздрагивает всем телом. — Блядь. Ты можешь… Можешь меня немного потрахать? Тим делает ему такое одолжение, двигая пробкой туда-сюда. — Немного, — ухмыляется он. — Какая рассудительная просьба. Я так рад, что между нами царит полное взаимопонимание. — Иди нахуй, — отзывается Джинджер. — Я же, блядь, знаю, что ты мне так просто кончить не дашь. — Так, — заявляет Тим секунд через тридцать. — Я свой долг выполнил. Опусти ноги. Давай-ка вернемся к издевательствам над сосками. Умираю, как хочу узнать, как далеко ты с ними зайдешь. Джинджер вознаграждает его небольшим припадком, и Тим смотрит на него, а грудь у него сжимается, и мерцающий плутоний внутри нее источает энергию, а он сам думает, чем бы ему отплатить Джинджеру за все это, упиваясь вкусом крови, заливающей ему рот. — Ого, — говорит он несколькими минутами позже, пялясь на Джинджера, который превращается в дымящуюся кучу извивающегося кальмара со скоростью света и беспорядочно дергает бедрами, пытаясь насадиться на пробку и с позором проваливаясь, забираясь с издевательствами над сосками в самые отдаленные и экзотические уголки планеты. — Охуеть вообще. Ты так кончить можешь? — Блядь, — Джинджер кусает губы — Теперь ты, сука, спрашиваешь. Я так сдохнуть, блядь, могу. — Прекращай ныть, — Тим тоже кусает губы. — Просто подумай о моем негнущемся хуе. Безумие, блядь, какое-то. Я тут по самые уши ошеломлен. Потрясен до глубины души. Громом, блядь, поражен. Джинджер жалобно стонет и трясется. — Хватит уже словами играть, — произносит он ломающимся голосом. — Сделай что-нибудь. Тим. Я хочу кончить. — Ладно, — говорит Тим. — Так уж и быть. Но мы точно еще так делать будем. Блядь, обожаю, когда ты изводишься. — Блядь, Тим. Тим. Я больше, блядь, не могу. — Чего ты хочешь? — Не знаю. Что-нибудь. Что угодно. Просто дай мне, блядь, кончить. — Блядь, — выплевывает Тим, сжимая руки в кулаки. — В этом меню слишком много блюд. — Черт побери, — говорит Джинджер. — Я сейчас заплачу. Я, блядь, сейчас заплачу. — Правда? — спрашивает Тим, переводя взгляд на его начинающее крошиться лицо. — Ты меня только зря не обнадеживай. — Иди нахуй, — отвечает Джинджер, выкручивая себе соски и всхлипывая, и на глазах у него действительно выступают слезы. Тим улыбается. — Вот теперь я доволен, — говорит он и наклоняется, нависая над членом Джинджера. — Давай. Покажи мне, на что ты годен. — Блядь, блядь, блядь, — заикается Джинджер. — Тим. Блядь, Тим. Тим лижет головку его члена языком, медленно и нарочито осторожно, едва прилагая усилия. Этого все равно оказывается достаточно. Этого оказывается более чем достаточно. Джинджер кончает, подвывая и содрогаясь, и ноги у него разъезжаются, а мышцы живота подергиваются, пока Тим облизывает головку его члена, блаженно ухмыляясь, а разрушительная катастрофа разворачивается у него в груди. Он падает на кровать рядом с Джинджером и убирает ладони Джинджера с его заплаканного лица, он опирается на локоть и обхватывает его раздробленное тело другой рукой. — Теперь можешь меня поцеловать, — говорит он, разглядывая его. — Или с этим тебе тоже помощь нужна? — Отъебись, — говорит Джинджер, уставившись на его самодовольную усмехающуюся морду. — Да. Тим вылизывает его раскрытый рот так долго, как только может вытерпеть, не взорвавшись. — Так, — отстраняется он. — Мне серьезно надо проверить, что там с моим хуем. У меня такое ощущение, что в моих штанах Антарктический ледяной щит растаял. Он быстро садится, расстегивает ширинку и вытаскивает свой заброшенный член, вздрагивая от собственного прикосновения. — Тим, — зовет его Джинджер. — Кончи… Кончи мне в рот. — Блядь, — говорит Тим, тут же принимая предложение и придвигаясь ближе. — Заткнись. Ты что вообще за хуйня такая? Ебаная влажная мечта. Ебаная ночная поллюция. Подручный, блядь, инструмент для онанизма. Он обхватывает член ладонью, крепко сжимая его, и надавливает Джинджеру на затылок другой рукой, и мягкие, теплые губы Джинджера ложатся на головку, а влажное дыхание Джинджера ласкает его кожу, и Тим кончает через несколько секунд, а плотная, горячая масса распирает ему грудь, разрывая его на части. — Нахуй ужин, — говорит Тим, валясь на постель рядом с Джинджером как выпотрошенная акула. — Джон может нас с тобой сожрать, когда вернется. Мы, блядь, на блюде поданы. *** Стрельба стрелами *** — Мне тут вообще кто-нибудь может протянуть блядскую руку помощи? — вопит Тим, открывая входную дверь ногой и пытаясь протиснуться внутрь, не уронив подарка для Джона. Очевидно, никто этого сделать не может, так что он тащит арбалет и мишень в комнату самостоятельно, а два придурка, которые потенциально могли ему подсобить, рассиживаются там на диване, держась за вышеупомянутые руки, и слушают ебаный джаз в наушниках. Тим сбрасывает свою добычу на пол, привлекая их внимание. Джон подпрыгивает и хлопает в ладоши, завидев его. Джинджер вздыхает, но не очень-то выразительно. — Так, хорошо, ты, ноющий уебок, мы можем приступать, — заявляет Тим, повесив мишень на стену своей нетвердой рукой, которая все еще покрыта остатками того, что он запихивал себе в рот в клубе прошлой ночью. — Давайте стрелять ебучими стрелами. — Подожди, — говорит Джон. — Я хочу вести счет. — Ладно, — соглашается Тим. — Джиндж, принесешь нам блокнот и ручку? — Конечно, — отвечает Джинджер, поднимаясь со стула. — И еще я хочу, чтобы были призы. — Хм… — произносит Тим, хватая Джинджера за плечо и не давая ему уйти. — И какие такие призы ты имеешь в виду? Джон хихикает. Джинджер пытается вывернуться. — Все понятно, — говорит Тим. — Джинджер, стой смирно. Никакие ручки нам не нужны. Ты и без них охуенно считать умеешь. — Отвали, — говорит Джинджер. Джон опять хихикает. — Так что? — спрашивает он. — Хм, — произносит Тим. — Ну, давай скажем, что в качестве награды будет выступать полноценный бутерброд, который мы устроим. Чтобы и задняя, и входная дверь были хорошенько оприходованы. Как тебе моя идея? Устраивает? — Вполне устраивает, — кивает Джон с кокетливой улыбкой, и Тим, блядь, не уверен, как она у него вообще получается, когда внутри он — такая ужасная дрянь. — Я в этом участвовать не буду, — говорит Джинджер с ужасом на лице, и Тим уверен, что он никогда не перестанет чувствовать его, и не отдельная ли это награда. — Ну-ка не дергайся, — Тим перехватывает его за плечо покрепче. — Так вот, бутерброд — это трофей, и победитель получит его первым. Потом, конечно, мы его вручим и всем остальным участникам. Товарищеский дух и все такое. — Хорошо, — говорит Джон. — Джиндж, давай. Будет здорово. — Блядь, — выдыхает Джинджер. — Как будто я тут что-то решаю. Результаты подсчетов Джинджера оказываются совсем не теми, что Тим ожидал. — Черт побери, Фортуна оставила меня, — восклицает он, закончив угрожать Джинджеру всеми известными ему видами пыток и требовать, чтобы тот перепроверил все еще раз. — Какое же я, блядь, позорище. Джон хихикает. — Может, теперь ты перестанешь глотать столько всякой дури, — предлагает он, пытаясь потрепать Тима по щеке. — Господи, нет уж, не после этого. После этого мне придется себя всякой дурью полностью уничтожить, — возражает Тим, отпихивая его руку. — Блядь, нет, я понимаю, как ты мог меня обставить. Дивный ты, блядь, эльф. Ты и твои божественные, блядь, руки. Ты и твоя напускная нетерпимость к насилию. Но кальмар? — Да ты же совсем обдолбанный, — говорит Джон. — И вообще, теперь уже поздно. — Я не против поменяться с тобой местами, — влезает Джинджер. Тим хохочет как ненормальный и сваливается на пол, где ему самое место за то бесчестие, которое он на себя навлек. Распределение призов тоже проходит не совсем так, как изначально планировалось. Они следуют правилам с Джоном. Джона хорошенько жарят с обоих концов, и Джинджер трахает его сзади, а Тим запихивает свой член ему в рот, и Джон давится им, стоя на четвереньках между ними и подаваясь бедрами назад, насаживаясь на член Джинджера, потому что этому жалкому придурку необходимо поощрение, и кончает с непристойным стоном, резонирующим вокруг члена Тима, а Джинджер следует за ним прямо там и тогда, потому что в вопросах достижения оргазма ебучее поощрение для него излишне, Тим же поспешно лупит себя по лицу, и рука его движется со скоростью пуль, вылетающих из пулемета, но производит все-таки несколько менее щедрый объем крови, чем произвел бы вышеупомянутый пулемет, а сам Тим кончает в разъебанный до боли рот Джона. Когда приходит время жарить кальмаров, возникают затруднения. И нельзя сказать, что никто не ожидал наступления их начальной фазы. Они ставят Джинджера на четвереньки, как и Джона, и Тим поручает Джону трахать его сзади, так как понимает, что ничего даже отдаленно похожего на настоящее разрушение фасада со ртом Джинджера Джон сделать не сможет, тогда как его задница любого спровоцирует на снос зданий. Джон воодушевляется таким поворотом событий сверх всякой меры и ни на секунду не отрывается от выгнутой спины Джинджера, гладя ее руками и плюясь сахаром, которым у него весь рот набит, и тем самым усложняя стоящую перед Тимом задачу обеспечивать Джинджера высоконеобходимым монологом про дерьмо. Таким образом, возникают затруднения. Но потом Тим все же демонстрирует достойную степень чудовищности и превращает Джинджера в ерзающую лужу киселя, так что Джинджер даже начинает подаваться бедрами назад, насаживаясь на член Джона. Тогда Тим наконец занимает свою позицию, более чем готовый набить широко раскрытый рот Джинджера своим хуем, и все проебывает, сначала отвлекаясь на его мягкие, теплые губы, затем вспоминая о делах давно минувших дней, вдохновляясь своими собственными вопросами, которые он задает Джинджеру и которые кажутся ему неуловимо знакомыми, и в конце концов отдаваясь ностальгии полностью, выдавая Джинджеру инструкции сосать ему пальцы в том порядке, который он ему диктует, чтобы заработать себе хуй во рту, и Джинджер с позором проваливается и получает по лицу, кончая с рыданиями, весь в слезах, пока Тим лупит его своей рукой, стреляющей очередями, и Джон тут же следует за Джинджером, хотя вряд ли в тот момент то, чего он хочет, это кончить. К счастью, Тим все-таки не погибает от насильственного удушья. Вместо этого Джон говорит ему встать на колени перед ними и бить себя по морде столько раз, сколько он ударил Джинджера, что Тиму вполне по силам благодаря одержимости Джинджера ебучей математикой и что Тим делает, отдрачивая себе другой рукой в полной уверенности, что так он и кончит, не приготовив полноценный бутерброд, но нет, он кончает совсем не так, он кончает в рот Джинджеру, вскакивая на ноги одним резким движением и запихивая член между приоткрытых губ Джинджера, именно потому, что Джинджер их, блядь, приоткрывает, а потом, сука, еще и облизывает. Джон не подпускает его к кровати после этого, пихаясь ногами, и Тим постепенно засыпает на полу, где ему самое место, пока Джинджер и Джон как обычно перешептываются, целуясь и обнимаясь. Награда Тима чуть не уплывает у него из-под носа, так как, во-первых, Джон все еще взбешен из-за того спектакля, который Тим устроил с Джинджером, и, во-вторых, Джон все еще расстроен недавним исчезновением с башки Тима дохлых змей, за которые он мог тянуть, и свое недовольство Джон высказывает в невероятно наглых выражениях, заявляя, что Тима он ебать больше не желает. Тим думает, что такого он не переживет. Тим думает днями и ночами и находит ебанутое решение. Тим поручает Джинджеру трахнуть его в задницу и укладывается на спину, пока Джон возвышается у него над головой, запихав ему член в глотку так глубоко, что Тим даже начинает волноваться, причем волноваться так сильно, что он считает нужным попросить Джона быть немного осторожнее — осторожнее! — когда хуй Джинджера оказывается у него в дырке, и объясняет, что он, вообще говоря, ничуть не против прямо так и подохнуть, захлебываясь собственной блевотиной и сжимаясь на члене Джинджера, тем самым даря ему самый лучший оргазм в жизни, потому что Джон не смог усмирить свою жестокость и просто продолжил драть его в глотку несмотря ни на что, но только не в этой пизданутой стране без единой пустыни, в которой от его гнусного тела избавиться будет затруднительно. Тим объясняет им все это и задумывается, не проебался ли он и в этот раз, а стонущие придурки превращаются в побелевших как мел, вспоминая о делах давно минувших дней и не испытывая ни малейшего удовольствия от этого приступа ностальгии, но потом его все же прощают, Джинджер ебет его в черный ход омерзительно нежными толчками, а Джон разносит его крыльцо чрезвычайно эффективно и довольно-таки жестоко, а Тим вертится между ними на шампуре как счастливая обеденная акула, издеваясь над своим членом, чтобы позабавить Джона и заодно - чтобы вселить побольше ужаса в Джинджера, который никак не заткнется про то, что Тим любим до гроба и прекрасен как королева красоты. Тим свято убежден, что так он и кончит, но тут проебывается Джинджер. Не то чтобы Тим возражает, потому что то, что Джинджер делает, так это отдается целиком своим ебучим чувствам или на несколько минут сходит с ума, или оказывается под влиянием языческих богов, которым до сих пор, блядь, мало всех тех жертвоприношений, которые Тим им преподносил последние три, сука, года. Что Джинджер делает, так это нагибается и начинает вылизывать набитый членом Джона рот Тима и сам член Джона вместе с ним, так что плутоний в груди у Тима детонирует в ту же секунду, а дырка Тима сжимается вокруг члена Джинджера, пока сам Тим кончает кипятком, и Джинджер следует за ним, а Джон орет, что они нездоровые уебки, и тоже от них не отстает. Единственное, против чего Тим все же возражает в конечном счете, это то, что он оказывается вынужден выплюнуть некоторую часть шокированной спермы Джона, корчась на кровати и заходясь кашлем, потому что Джон не успевает ничего поделать, прежде чем кончает, даже пошевелиться, не то что проявить нетипичную для себя осторожность, и Тим не очень-то доволен, что такой отменный продукт пропадает зря. Подводя итоги, Тим решает, что нытье Джона, которое ему пришлось слушать целых три дня, пока он все-таки не пошел и не купил ему этот ебучий арбалет, на который Джон так внезапно и так страстно запал, принесло стоящие результаты. А арбалет он потом выкидывает, и с того дня они готовят бутерброды полюбовно, без всяких, блядь, соревнований. *** Расширение горизонтов *** Тим просыпается, чувствуя как утренний стояк Джинджера упирается ему в бедро. Тиму никуда не надо прямо сейчас тащиться в первый раз после их приезда. Теплые радиоактивные пузырьки формируются у него в груди. Многословные панегирики языческим богам формируются у него в голове. Полная зубов кровожадная ухмылка формируется у него на губах. Он зажигает по сигарете для них обоих и садится, опираясь плечами на спинку кровати и подтягивая Джинджера повыше, усаживая беспомощную плазму его тела к себе на бедра и рассматривая его спину, проводя рукой по его невозможным позвонкам и дальше, ниже, забираясь пальцами между ягодиц. — Так, кальмар, — говорит он, выдыхая дым. — Я слишком долго ждал. Я проявил невообразимое терпение. Джинджер вздрагивает от прикосновения, и Тим нажимает другой рукой ему на поясницу, вынуждая его прогнуть спину. — Я сейчас буду заново знакомиться с твоим складом теплого поноса, — говорит Тим, убирая руку с задницы Джинджера и хватая с тумбочки смазку, которую он, мысля стратегически, разложил по всем возможным поверхностям в доме. — Раздвигай ягодицы. Будешь трахать свое дерьмо моим хуем, а я буду на тебя смотреть. Ебучим пейзажем любоваться. Как заново на велосипед забраться, думает Тим, усмехаясь, разглядывая мурашки, бегающие по перепуганной, встревоженной спине Джинджера. Разучиться просто невозможно. — Блядь, а ты тугой, — выдавливает Тим несколько минут жалкого дрожания спустя, таращась на то, как его член постепенно погружается в дырку Джинджера, на его побелевшие, потные пальцы, лежащие на ягодицах. — Мы больше никогда так твою дренажную трубу забрасывать не будем. Мы будем работать над твоими позорными способностями садиться на член Джону. Мы тебе утренние процедуры по анальной мастурбации пропишем. Твое омерзительное говно надо каждый день ебать. — Господи, блядь, боже мой, — стонет Джинджер, неловко падая дыркой на член Тима, насаживаясь до самого конца и вздрагивая, весь потный, и его влажные волосы липнут к его трясущимся плечам. — Тим. Блядь, Тим. Тим отпускает смешок, чувствуя, как кровь начинает хлестать у него изо рта, заливая подбородок, шею, грудь. — Ага, я по тебе тоже скучал, — говорит он. — Давай. Выеби себя. Кончи у меня на члене. Давай утонем к хуям в твоей вонючей грязи. Несколько минут значительно более жалкого дрожания спустя Тим сжимает зубы, чувствуя себя необычайно оголодавшим огненным шаром термоядерного газа, любуясь тем, как Джинджер делает ровно то, что он ему сказал, делает это самым нелепым образом, спотыкаясь и матерясь, на разные лады повторяя его имя плачущим, прерывающимся голосом, плавясь и дымясь перед его глазами, невыносимо тесный и нежный как желе, и такой долгожданный у него на члене. Тим перехватывает потные волосы Джинджера и дергает за них, оттягивая его голову назад, так что Джинджер выгибает свою несчастную ноющую спину еще сильнее, подаваясь бедрами назад как полный идиот, бьющийся в конвульсиях. Тим подносит другую руку к заднице Джинджера и трет его пульсирующую дырку, проталкивая пальцы внутрь и задевая свой член. — Ебаный пиздец, Джинджер, — говорит он. — Я, блядь, тебя целиком проглотить хочу. Он поднимает руку и запихивает пальцы в свою прожорливую пасть. — Блядь, — задыхается от ужаса Джинджер. — Что ты, блядь, делаешь? Тим глухо рычит и повторяет свои действия. — Ты мой ебаный завтрак, Джинджер, — говорит он, вытаскивая пальцы изо рта и снова пытаясь засунуть их Джинджеру в дырку. — Я твое свежее утреннее дерьмо пробую на вкус. Тим удерживает Джинджера на месте за волосы, впиваясь ему в бедра другой рукой, пока Джинджер бьется в своем жалком припадке, ерзая у него на члене и подвывая в запинающейся элегии. — Сейчас кончу, — говорит он, и Тим слышит нотки слез в его голосе. — Боже мой, Тим. Не отпускай меня. Сейчас кончу. — Ага, — говорит Тим. — Только дай-ка мне сначала выписать тебе поощрение. Дай-ка мне занырнуть поглубже в твое жидкое говно. Он быстро забирает пальцы в рот, а потом снова пихает их в дырку Джинджера без всяких колебаний, не зная пощады, эффективно, безжалостно, успешно, так что дырка Джинджера раскрывается, впуская его пальцы внутрь, а бессильное тело Джинджера сдается. — Боже мой, — всхлипывает Джинджер, дергая трясущимися бедрами и выгибая спину, пока Тим тянет его за волосы. — Я тебя люблю. Блядь, сейчас кончу. Тим. Тим. Только не отпускай меня. Я так тебя люблю. Он кончает, сжимаясь вокруг члена Тима и двух его пальцев, которые Тим вогнал в него, кончает раскаленный, разбитый в пыль, стертый с лица Земли. — Нет, нет, нет, ты, говнюк, — говорит Тим, когда он начинает было заваливаться на кровать. — Я с тобой еще не закончил. Я еще свой блядский завтрак не доел. Он хватает Джинджера за бедра и задирает его задницу вверх, и мокрое лицо Джинджера упирается ему в колени, его растрепанные волосы рассыпаются по ним, а его тело растекается по телу Тима беспомощной кипящей плазмой. — Я тебя вылижу, — говорит Тим. — На локти обопрись. Я вылижу твою дырку. Подрочу на то, какое ты кальмарное дерьмо на куске хлеба. Смотри на мой хуй. Смотри, как я дрочу на тебя. Джинджера встряхивает несколько раз, а потом он опирается на локти, подставляясь, и его растянутая дырка оказывается прямо перед кровожадной мордой Тима, а его голова низко свисает у него между плеч. Тим вжимается в его задницу, запихивая язык как можно глубже внутрь, и со всей дури лупит свой член. Высшая, блядь, мера наказания, думает он, слушая тихий плач Джинджера. Последнее, блядь, пристанище. Он кончает себе в кулак, вылизывая подрагивающую дырку Джинджера, раскаленный, стертый в пыль, разбитый на элементарные частицы. — Курить хочешь? — спрашивает Тим несколько минут изнурительного разорения могил спустя, поглаживая спину Джинджера пальцами и разглядывая его раздробленное тело перед собой, а Джинджер лежит головой у него на бедрах, поджимая ноги. — Да, — выдыхает Джинджер. — Блядь, да. Тим улыбается и зажигает сигарету. — Держи, — говорит он и запихивает ее между мягких, полуоткрытых губ Джинджера. — Ты уж извини, кальмар. Я сегодня сам себя превзошел. Джинджер мягко смеется. Они курят какое-то время, и Джинджер лежит головой у него на бедре спиной к нему, а Тим прижимается плечами к спинке кровати. — Я… — вздыхает Джинджер. — Что ты сделал пальцами… — Ага? — говорит Тим, убирая волосы с его шеи и рассматривая ее. — Когда ты их внутрь засунул… — Ага? — повторяет Тим, почесывая ему затылок. — Понравилось? Джинджер вздрагивает. — Блядь, — говорит он, и Тим видит, как дым поднимается над его головой. — Да. Тим коротко смеется. — Ну, я рад, что мои труды не пропали даром, — говорит он, оставляя в покое волосы Джинджера и снова принимаясь гладить его по спине. — Я… — опять начинает Джинджер. — Я Джону так делал… Ну, знаешь, в туре. Он меня попросил. — Ебучий Джон, — отзывается Тим. — Жадный уебок. — Он сказал, что скучает по тому, как мы его вдвоем трахаем, — продолжает Джинджер, и голос у него немного ломается. Тим делает затяжку. — Это ты мне сейчас просто устную эротику цитируешь или ты так пытаешься что-то у меня попросить? — интересуется он, расплываясь в криминально зубастой ухмылке. Джинджер снова вздрагивает. — Блядь, — говорит он. — Я… — Ты хочешь, чтобы мы с Джоном твою дрянную дырку одновременно выебали, — заканчивает за него Тим и пишет frosseri пальцем у него на спине. — Ты хочешь, чтобы я запихнул свои бессердечные пальцы в твое жалкое отверстие вместе со своим хуем и растянул тебя хорошенько, чтобы Джон смог ко мне присоединиться. Джинджер заходится кашлем. — Сигарету, блядь, не урони, — хохочет Тим. — Отвали, — говорит Джинджер, продолжая дрожать. — Я… Блядь, да. Я хочу попробовать. Ебаный пиздец. — Ладно, — соглашается Тим и тушит сигарету. — Давай попробуем. То есть, мы, скорее всего, опозоримся, потому что это предприятие требует сноровки, а ты самый неуклюжий придурок в мире, какого я только видел, и… — Иди нахуй, — говорит Джинджер и пытается сесть. — Я, блядь, вообще-то серьезно. — Да я тоже, — говорит Тим и подтягивает его поближе к себе. — Иди сюда. Не дуйся. Расскажи мне, как сильно ты меня любишь, и обслюнявь мне морду. — Лучше? — спрашивает Тим после того, как Джинджер проклинает его на чем свет стоит, а потом рассказывает, как сильно он его любит, и целую, блядь, вечность слюнявит ему морду. — Мы попробуем. Хотя я ничего не обещаю. Но я уверен, что мы в процессе здорово повеселимся. Джинджер смеется, и его высыхающие плечи трясутся под руками Тима. — Давай, пойдем уже, — толкает его Тим. — Я хочу кофе. Мне нужно твое дерьмо чем-нибудь запить. Я тебе этот французский салат с яйцами-пашот, про который ты никак заткнуться не можешь, сделаю, ладно? Он встает с постели и стаскивает штаны со стула. — Тим, — зовет его Джинджер, сидя на краю кровати, свесив ноги на пол. — Чего? — спрашивает Тим, поворачиваясь к нему и застегивая ширинку. — Можно только мы Джону расскажем? Ну, знаешь, сразу, — говорит Джинджер и смотрит на него этим своим взглядом Моны Лизы. — Да запросто, — кивает Тим и пересекает комнату. — ДЖОН! — кричит он, открывая дверь, и утренний блюграсс, которым они против воли наслаждались с самых первых минут жалкого дрожания, наполняет воздух, спускаясь со второго этажа, а затем резко прерывается. — НУ ЧТО?! Я ИГРАЮ! — У МЕНЯ ДЛЯ ТЕБЯ НОВОСТИ! — продолжает орать Тим. — МЫ С ДЖИНДЖЕМ РЕШИЛИ РАСШИРЯТЬ ГРАНИЦЫ! ОН ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ЕГО ДЕРЬМО В ДВА ЧЛЕНА ВЫЕБАЛИ! Ровно через секунду он слышит громкий удар чего-то тяжелого об пол, доносящийся сверху, и громкое ебаный пиздец, доносящееся сзади. Синхронность, думает он. Очень важна, когда вопрос касается музыки. *frosseri (швед)— алчность *** Темные материи *** — Тим, можно мне зайти? Мне с тобой поговорить надо, — слышит Тим голос Джона из-за двери. Он отряхивает песок с лица и поворачивается на бок. — Да. Комната на секунду наполняется тусклым светом, который обрамляет темную фигуру Джона, а потом Джон заходит внутрь и закрывает за собой дверь. — Я просто хотел тебе сказать, что я сегодня играю, — говорит Джон минутой позже, не пытаясь подойти к нему поближе. — И я обещал, что после концерта пойду на вечеринку. Так что я, наверное, только утром вернусь. Все нормально будет? Ты же не начнешь… ну, знаешь… — Нет, — отвечает Тим, и плесень разрастается по его сухому языку. — Не волнуйся. Я просто тут останусь, пока ты не вернешься. Повисает пауза. — Блядь, — говорит Джон. — Тебе ничего не нужно? Ты вообще ешь? Это бред какой-то. — У меня тут целая куча арахиса и хуйни, которая уничтожает мои внутренние органы, — говорит Тим. — Уж как-нибудь, блядь, не сдохну. Повисает еще одна пауза. Затем Джон подходит поближе и садится на пол рядом с ним. — Почему ты прямо сейчас не выйдешь? — спрашивает он. — Его это с ума сводит. Это нас обоих с ума сводит. — Прости, но нет, — Тим сжимает руки в кулаки. — Блядь, я не понимаю, в чем твоя проблема, — говорит Джон раздраженно. — Все ведь в порядке. — Проблема в том, что мне стыдно за свои проебы, в которых только я и виноват, и мне этого чувствовать не хочется, так что я спихиваю все на него, что в свою очередь приводит к тому, что мне становится стыдно еще больше — и поделом, — с готовностью поясняет Тим. — Я сейчас на третьей стадии, если ты хочешь знать. — Но ведь все в порядке, — настаивает Джон. — Ты в этот раз ничего не сделал. Тим угрюмо усмехается. — Ну, я припомнил кое-что из прошлых раз, — говорит он. — Ты же помнишь, почему мы вообще сюда приехали? — Блядь, Тим, — говорит Джон и трогает его за руку. — Ну хватит. Это черт знает когда было. Тим снова усмехается и накрывает руку Джона своей. Он выплевывает часть пыльных листьев изо рта и опять открывает его. — Он так тебе и не сказал, что я ему тогда наговорил, да? — спрашивает он. — Я… Не знаю. Он сказал, что ты больше не хотел его видеть. Что-то в этом духе, — вздыхает Джон. — А, — через боль улыбается Тим, растягивая пересохшие губы. — Ну, я одной этой фразой не ограничился. И это еще была только самая верхушка айсберга из дерьма, который у меня тогда в башке плавал. — Тим. — Если бы он тебе рассказал, ты бы сейчас таким всепрощающим, блядь, не был, уж поверь мне. Ты бы меня из окна вышвырнул. Несмотря на то, что тут нет окон. — Черт побери, — Джон сжимает его пальцы крепче. — Ладно. Может быть. Но, знаешь, эта хуйня сейчас тоже ничем не лучше. Он, блядь, совсем извелся. Он тебя, суку, вообще-то любит. Тим отпускает смешок. — Ну, может, ему стоит прекратить. Джон бьет его по руке. — Иди нахуй, — говорит он. — Может, тебе тоже стоит начать его любить. Тим вздрагивает всем телом и садится, услышав это. — Что? — переспрашивает он. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, что он тебя любит, а ты его нет, — говорит Джон. — Вот почему все время случается какой-то пиздец. — Что? — еще раз переспрашивает Тим, пытаясь подавить ярость. — Ты что, блядь, издеваешься? Разумеется, я его, блядь, люблю. — Тогда почему ты ему не скажешь? — Сука, — выругивается Тим. — Я сказал. Дело вообще не в этом. — Ничего ты не сказал, — возражает Джон. — Ты только про эту свою термоядерную хуйню, в которой я ничего не понимаю, распинаешься. — Джинджер понимает, — говорит Тим. — Он умнее, чем кажется. А ты тупой. Джон мягко смеется, и Тим сплевывает еще немного пыли, а холодная дыра в его груди сжимается. — Все равно это какой-то бред, — упорствует Джон. — Почему тебе надо это именно так говорить? Почему ты обычными словами ему сказать не можешь? Тим берет его руку в свою, поглаживая пальцы. — Потому что моя необъятная любовь к нему — это всего лишь мизинчик, тогда как весь объем моих, блядь, чувств заполнит собой сосуд размером с его ебучий член. Джон смеется, и они обнимаются. — Ладно, ну тебя, — говорит он. — Но я все равно думаю, что тебе надо просто сказать ему прямо. Тим пожимает плечами. — Я подумаю над твоим предложением. Но дело, блядь, вообще не в этом. — Ну и в чем тогда оно? — В том, что я кошмарный мудак и виню его за все те вещи, которые я сам и сотворил? — предлагает Тим. — Что-то в этом духе. Ты уж прости, я подробнее объяснять не буду. Мне всегда всего мало, и ни с чем своим я расставаться не намерен. Не хочу, чтобы ты меня нахуй послал. Даже если мне тогда больше не придется слушать твои идиотские разговорчики про любовь. — Иди ты, — говорит Джон. — Ладно. Делай, что считаешь нужным. Только делай это как-нибудь побыстрее и выходи уже отсюда. Ты пиздец как воняешь. Мы по тебе скучаем. — Я постараюсь. — И не навороти ничего тупого, пока меня дома нет, — Джон встает на ноги. — Пожалуйста. — Не наворочу. Джон выходит из комнаты, оставляя Тима лежать на полу в темноте, и Тим лежит на полу в темноте, задыхаясь и давясь перьями, а в груди у него кольцами извивается что-то холодное, мерзкое и скользкое. Он встает много часов спустя, когда понимает, что просто потеряет сознание, если сейчас же что-нибудь не съест. Он выходит из комнаты и бредет на кухню, на минутку останавливаясь возле дивана и разглядывая вырубившегося на нем Джинджера, уткнувшегося лицом в книгу. Он быстро выпивает несколько стаканов холодной воды и запихивает сосиску и кусок хлеба в рот. — Тим? — слышит он сонный голос Джинджера, нарушающий тишину дома, и подпрыгивает на месте. — Это ты? Блядь, думает Тим и вытирает руку о штаны. — Да, — кричит он. — Прости, что разбудил. Только не вставай. Он трет рукой затылок, наполняет водой еще один стакан и идет обратно в комнату, чтобы предстать пред заспанные очи Джинджера. — Пить хочешь? — спрашивает он, нависая над ним как башня. — Ага, — говорит Джинджер, садясь, и берет стакан, а одеяла соскальзывают с него. Тим забирает у него стакан и просто стоит как вкопанный, наблюдая, как Джинджер шарит вокруг себя в поисках пачки сигарет и в конце концов закуривает. Джинджер делает несколько затяжек и смотрит снизу вверх на Тима. Блядь, думает Тим. — Блядь, — говорит Тим. — Ну хорошо. Подвинься. Я с тобой посижу. Джинджер немного ерзает, освобождая место, и Тим падает на диван рядом с ним, и ему кажется, что он оказался в чане с кипящим молоком. Он тоже зажигает сигарету, и они молча курят. Джинджер тушит свою и вздыхает. Тим поступает так же и трет лицо. Затем он закидывает свою онемевшую руку Джинджеру на плечи. — Ладно, — притягивает Тим его к себе поближе. — Джон считает, что мне стоит рассказать тебе все-все-все про мои ебаные чувства, и тогда все будет в шоколаде. Джинджер вздрагивает и мягко смеется. — Ага, он на самом деле просто распущенный и чрезмерно впечатлительный подросток-эмо, — говорит Тим. — Неважно. Я решил, что так и сделаю. — Это необязательно, — говорит Джинджер, прижимаясь к нему. — В смысле, ты же мне уже говорил. Я ничего такого от тебя не жду. Я просто хочу, чтобы ты вышел оттуда. — Выйду, — Тим крепко обнимает его. — Но попозже. А сейчас я тебе мои любовные метания опишу, хорошо? Во всех подробностях. Если ты, конечно, не слишком сонный. Джинджер качает головой. — Ну тогда поехали, — говорит Тим и шумно выдыхает. — Я люблю тебя. Я люблю делать тебе больно и ломать тебя, я люблю забираться тебе в голову и вытаскивать оттуда все то, что ты хотел бы спрятать, и совать свои бессердечные пальцы в то, что я там обнаружил, и сминать это в труху. Я люблю тебя за то, что ты мне что угодно позволяешь. Я люблю тебя за то, что ты мне еще больше разрешишь, если я только попрошу. Я люблю тебя за то, что ты не просто мне что угодно позволяешь, а еще и таращишься на меня, словно я ебаное божество, пока я тебя по стене размазываю. Словно ничего лучшего, чем я, с тобой за всю жизнь не происходило. Словно ты до сих пор поверить не можешь, что я хоть чем-то в тебе могу быть заинтересован. — Блядь, Тим, — шепчет Джинджер, вздрагивая в его объятьях. — Ага, мне все время всего мало. Я просто обожаю, что ты так пресмыкаешься. Не хочу, чтобы ты когда-нибудь сбежал. Я тебе никогда не дам сбежать. Если ты, блядь, попробуешь, я внутрь тебя целиком залезу и найду еще какой-нибудь способ держать тебя там, где я того хочу. Я тебя, блядь, заживо сожру. Я прожую тебя и проглочу, и выплюну, и снова прожую. И знаешь, что в этом всем самое лучшее? Что ты только рад будешь. Что ты мне еще больше поклоняться начнешь. Я, блядь, это просто обожаю. Как будто любое мое слово — это заповедь. Как будто я, блядь, всей вселенной правлю. — Ебаный пиздец, Тим, — шепчет Джинджер и снова вздрагивает. — Ага, я знаю. Я люблю тебя за то, что в первый раз я просто взбесился и от скуки до тебя дотронулся, что это была всего лишь прихоть, а ты прямо там на месте сдался и с тех самых пор так ничего и не смог с собой поделать. За то, что ты настолько меня любишь, что ничто тебя не разубедит. За то, что ты до конца своих дней будешь меня боготворить. Эта хуйня про ядерную бомбу, которую я тебе рассказал? Я, блядь, обожаю, что я действительно именно она и есть, а ты — просто город, который я вот-вот сотру с лица Земли, ты напрочь перепуган и паникуешь, но все равно даже не собираешься спасаться. Смотришь на меня и ждешь. Дождаться, блядь, не можешь. Молишься, чтобы я с тобой расправился. За это я тебя и люблю. Я люблю тебя. Я люблю тебя именно так, — заканчивает Тим, проводя языком по зубам, и чувствует, как горячее, потное тело Джинджера трясется рядом с ним. После этого повисает пауза. — Мне нужна ебаная сигарета, — наконец выдавливает Джинджер. Тим вытаскивает две и зажигает их. Они курят, сидя на диване, прижимаясь друг к другу, и Тим постепенно плавится, а языки пламени, бегающие по телу Джинджера, охватывают и его. — Блядь, это пиздец какой-то, — говорит Джинджер и тушит сигарету. — У меня стоит. Тим усмехается, и Джинджер тоже тихо смеется. — Иди сюда, — говорит Тим, выбрасывая бычок в пепельницу. — Давай я что-нибудь для тебя сделаю. Я буду хорошо себя вести. Джинджер смещается. — А ты? — спрашивает он. Тим снова усмехается. — Я скоро сдохну, — говорит он. — Я три дня, блядь, ничего не ел. Ты просто охуенный, и я обожаю над тобой издеваться, как я и сказал, не пойми меня неправильно. Но я сейчас ходячий полутруп. В моих штанах сегодня ничего не встанет. Впрочем, если хочешь, можешь выебать мою жопу. — Господи, — вздрагивает Джинджер. — Нет. Так нельзя. Ты совсем ебанутый. — По-видимому да. — Просто обними меня, ладно? Просто делай что хочешь. Тим стягивает с Джинджера свитер, и они оба смещаются, и Джинджер ложится спиной Тиму на грудь, а Тим обхватывает его руками. Он убирает его волосы в сторону и лижет ему шею. Он гладит его плечи. — Знаешь, я бы тебя реально, блядь, сожрал, если бы тебя это не прикончило, — говорит он. — И если бы мне за это тюрьма не светила. — Отвали, — выдыхает Джинджер. — Сделай уже что-нибудь. — Я и делаю, — говорит Тим, проводя руками по его телу. — Я просто в кои-то веки прилично себя веду. Джинджер мягко смеется, а потом стонет, когда пальцы Тима задевают его соски. — Нравится? — спрашивает Тим, повторяя движение, в этот раз намеренно. — Блядь, — Джинджер сползает ниже, и голова его ложится Тиму на плечо. — Какого черта ты вообще спрашиваешь? Тим ничего не произносит и водит ладонями по телу Джинджера, по его груди, рукам, плечам, прослеживая вены и ключицы пальцами, разминая мышцы. Джинджер начинает дрожать, и Тим снова кладет руки на его соски, трогая их как можно более легкими касаниями. — Блядь, — говорит Джинджер. — Хочешь, чтобы я тебя еще погладил? Или подрочить тебе? — выдыхает Тим ему в волосы. Джинджер стонет. — Просто обними меня, — говорит он. — Блядь, Тим. — Хорошо, — отвечает Тим, с усилием сглатывая. Он водит руками по телу Джинджера еще какое-то время, а потом обхватывает его член ладонью и начинает осторожно двигать ею, не сжимая пальцев. — Как ты хочешь? — спрашивает он. — Со слюной или без? — Блядь, — стонет Джинджер. — Мне все равно. Тим. — Хорошо, — говорит Тим и немного ускоряет движения, и кожа Джинджера под его пальцами невыносимо мягкая и нежная. — Не хочу сделать тебе больно. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Джинджер снова стонет, выгибаясь, упираясь головой ему в плечо. — Боже, Тим, — задыхается он. — Я сейчас кончу. Обними меня. Тим притягивает его к себе поближе, продолжая дрочить ему. — Конечно, — говорит он. — Давай. Не волнуйся. Я никогда тебя не отпущу. Джинджер кончает через несколько секунд, вздергивая бедра и толкаясь Тиму в руку, тихо подвывая, а потом расслабляется, и его горячее тело в объятьях Тима становится мягким и податливым, а его тяжелое дыхание срывается. — Спасибо, — запинаясь, произносит Джинджер. — Я тебя люблю. Тим обнимает его еще крепче. — Хочешь, поцелуемся? — спрашивает он. — Да, — отвечает Джинджер, и Тим подтягивает его повыше и вылизывает его теплый, влажный рот четырнадцать миллиардов лет подряд, и стоны Джинджера уносят прочь покрытые плесенью сухие листья, которые застряли у него глубоко в глотке. — Ты теперь обратно в ту комнату пойдешь? — спрашивает Джинджер, когда Тим отстраняется. — Да, — говорит Тим. — Извини. Мне нужно еще немного поразмышлять о моем мудацком поведении. Джинджер ерзает, выпрямляясь. — Можно мне с тобой? Тим обдумывает его просьбу несколько секунд, когда понимает, что то, что он услышал, не было слуховой галлюцинацией. — Блядь, Джиндж, — говорит он. — Хорошо. Ладно. Джинджер засыпает, обхватив его конечностями, через пять минут, обнаженный и горячий, а Тим проводит еще несколько часов, слушая стук его сердца в темноте, и мерзкое нечто, извивающееся кольцами в его груди, постепенно уползает прочь, а черная дыра в его голове заполняется сновидениями. Он просыпается, чувствуя, как сияющее существо, сотканное из заоблачного света, целует его в лоб. Затем оно хихикает, и Тим понимает, что его аскетическое изгнание подошло к концу. *** Подсознательное *** — Объявляю процесс открытым! — слышит Тим хриплый голос, раздающийся сверху. — Обвиняемый предстанет перед судом. Тим секунду-другую бестолково таращится на кандалы у себя на запястьях, а потом четыре чрезвычайно грубые руки поднимают его на ноги. — Сегодня перед нами стоит задача определить, является ли Тим Скольд дьяволопоклонником и ведьминским отродьем, — произносит Брайан, оглядывая его сверху вниз с кафедры в центре студии, разодетый как ебучий Папа Римский. Тим хохочет. — Блядь, Брайан, — говорит он. — Ты что, совсе— — Обвиняемый будет хранить молчание! — прерывает его Брайан и лупит гигантским дилдо, который болтается у него в руке, по пюпитру. Черт побери, думает Тим. Насколько же он обдолбался? — Ты будешь отвечать на вопросы искренне и прямо, — продолжает Брайан, рассматривая его с презрением. — Ты понимаешь эти требования? Тим пожимает плечами. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, продал душу дьяволу, желая овладеть колдовскими чарами? — Э… — тянет Тим. — Чувак, души не существует. — Ты ответишь на поставленный вопрос! — вопит Брайан и опять лупит гигантским дилдо по пюпитру. — Блядь, ладно, — говорит Тим и переминается с ноги на ногу, чувствуя усталость каждой клеткой тела. — Нет, я не продавал своей блядской души дьяволу. Которого тоже нихуя не существует. Брайан кивает и что-то записывает. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, применял колдовские чары, чтобы готовить зелья и отравлять ими благочестивых прихожан? Ебать, думает Тим. Я тоже хочу такой дури попробовать. — Неа, — отвечает он. — Не готовил я никаких, блядь, зелий. Брайан снова кивает и опять что-то записывает. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, применял колдовские чары, чтобы собирать благочестивых прихожан вокруг себя, и повел этих несчастных за собой в пучину греха, нашептывая им на ухо дьявольские заклинания? Пучина, думает Тим. Пиздец, пучина. — Единственное заклинание, которым я владею, это английское правописание, но да, обучал меня ему самый настоящий дьявол, — усмехается Тим. Брайан кивает еще раз и делает еще одну пометку. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, применил колдовские чары, чтобы пробраться в дома юных непорочных дев и обесчестить их? Тим прищуривается, оглядывая Брайана и начиная подозревать, что его ответы ни на что тут не влияют, и он окажется приговоренным к казни в любом случае. — Неа, — говорит он. — Это не в моем стиле. Я только с совершеннолетними сексом занимаюсь. По обоюдному согласию. Брайан и это отмечает записью. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, просто охуенный? — неожиданно запинается Брайан. — Чего? — подпрыгивает на месте Тим. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, заключил сделку с дьяволом?! — кричит Брайан, пялясь на него сверху вниз. Тут у Тима без всякого предупреждения твердеет член. Мне срочно надо отсюда съебаться, думает он, паникуя. — Чувак, извини, тут какая-то непонятная хуйня творится, — говорит он. — Давай мы с тобой в другой раз в испанскую инквизицию поиграем, ладно? — Молчание! — вопит Брайан. — Правда ли это или ложь, что ты, Тим Скольд, хочешь, чтобы я трахнул тебя пальцами? — Пиздец, блядь, — срывается Тим. — Нет, блядь, не хочу. Волна жара прокатывается по его спине, и он позорно вздрагивает. Блядь, это уже вообще никуда не годится, думает он, переживая острый приступ стыда. — Правда ли это или ложь, что я тебя люблю? — выговаривает Брайан ломающимся голосом. — Блядь, я так тебя люблю. Мне здесь ни секундой больше нельзя оставаться, думает Тим и пытается развернуться, но в этот момент двери студии распахиваются с громким лязгом, и горячая волна расплавленного шоколада захлестывает сначала Брайана, а потом и его самого, и он тонет, беспомощно барахтаясь, а кипящая жидкость переполняет ему глотку, выжигая его изнутри. -…шь так? Конечно, хорошо, — слышит Тим шепот Джона рядом с собой. Боль постепенно распространяется по его спине. — Блядь, Джон, — слышит Тим задыхающийся голос Джинджера. — Боже мой, как же здорово. Обожаю твои пальцы. Тим заново обнаруживает свой язык во рту, сухой и словно омертвевший. Джинджер стонет, низко и глубоко. Тим чувствует, как трясется под ним кровать, и ноги у него тоже внезапно оживают. — Да? — спрашивает Джон. — Это охуенно. Ты такой классный. — Господи, Джон, — говорит Джинджер. — Сделай так еще раз. — Конечно, — говорит Джон. — Черт, ты такой тесный. Джинджер снова стонет. Тим пытается повернуть свою тяжелую голову на подушке, но не преуспевает в этом. Шею у него ломит так, будто острый металлический клинок упал на нее со значительной высоты. — Хочу тебя поцеловать, — говорит Джинджер. — Иди сюда, — отзывается Джон, и затем Тим слышит приглушенное хныканье, а его изнывающий член дергается, вжатый в матрас весом его тела. — Блядь, Джон, — снова заговаривает Джинджер, когда их поцелуй прерывается. — Я хочу… Хочу, чтобы ты в меня вошел. Джон делает резкий вдох. — Черт, — говорит он, запинаясь. — Джиндж. Кровать слегка трясется. — Пожалуйста, — шепчет Джинджер. — Блядь. Я тебя люблю. — Хорошо, — говорит Джон, и тон у него довольно-таки нервный. — Ладно. Давай попробуем. Тим прислушивается к ерзанью и шороху простыней, пытаясь пошевелить своим гниющим языком. — Господи, Джинджер, ты такой классный, — говорит Джон. — Я так тебя хочу. Джинджер стонет, и Тим слышит влажный хлюпающий звук, за которым следуют очередной период колебаний кровати и ругательства. — Боже, — говорит Джинджер. — Джон. Джон. — Все в порядке, — говорит Джон. — Не волнуйся. Я тебя люблю. Джинджер стонет, и кровать опять качается. Джон жалобно хныкает. Неуклюжий ты еблан, думает Тим, и грудь у него стремительно нагревается. — Блядь, — выплевывает Джинджер. — Блядь, блядь, блядь. Почему у меня никогда не получается? — Все в порядке, — повторяет Джон. — Дай я тебе помогу, хорошо? Тим снова слышит влажный хлюпающий звук и улыбается. — Боже мой, — лепечет Джинджер. — Блядь… Нет. Подожди. Подожди. Блядь. — Джиндж, — говорит Джон. — Все нормально. Там ничего нет. Я тебя хочу. Они целуются. — Черт, — говорит Джинджер. — Давай я еще раз попробую. Только… Только не трогай меня, ладно? — Конечно, — говорит Джон. — Прости. Я тебя люблю. — Ты ни в чем не виноват, — отвечает Джинджер. — Я тоже тебя люблю. Секундой позже кровать опять трясется. — Блядь, — говорит Джинджер, и голос у него натянутый как струна. — Мы можем чем-нибудь другим заняться, — говорит Джон, и голос у него испуганный. — Только не плачь. Блядь, я пиздец как боюсь. Не плачь. — Я хочу, чтобы ты меня трахнул, — говорит Джинджер. — Ебаный пиздец… — Иди ко мне, — произносит Джон. Они опять целуются. Тим с усилием сглатывает, и в груди у него тянет, а все его тело напрягается как камень. — Ладно. Хорошо, — говорит Джон. — Давай еще раз попробуем. Не волнуйся. Только не волнуйся. Все в порядке. Кровать снова начинает шататься, и Тим прислушивается к влажным звукам. Давай уже, думает он. Я в тебя верю, ты, бестолковый, блядь, кальмар. — Боже мой, Джон, — стонет Джинджер. Джон хныкает, и Тим чувствует вкус крови на языке. — Джинджер, — говорит Джон. — Господи, ты такой тугой. Хочу тебя трахнуть. Боже, я так хочу тебя трахнуть. Волна жара проходит по раздробленной спине Тима, а потом еще раз, и кровать начинает трястись под ним в очень знакомом запинающемся ритме. Вдруг ритм замирает. — Блядь, — выдавливает Джинджер. — Подожди. Боже. Подожди. Я… Я не… — Ты потрясающий. Я тебя люблю, — настаивает Джон в приступе паники. — Все в порядке. Все хорошо. — Блядь, — повторяет Джинджер, и кровать снова трясется, нервно и жалко, и Тима охватывает ярость. — Прости меня. Я не могу. Прости. Я просто не могу. — Хорошо, — говорит Джон. — Не плачь. Все хорошо. Блядь, думает Тим. — Ничего, блядь, подобного, — говорит он, ворочая своим давно погребенным языком и своим давно разложившимся телом, садясь на кровати. — Нихуя хорошего тут нет. Он осматривает трясущихся, белых как мел придурков тяжелым взглядом, и голова у него гудит, плечи онемели, а его морда, вне всяких сомнений, никого не возбуждает. — Ебаный ты говнюк, Джинджер, — говорит он, придвигаясь ближе и перехватывая Джинджера за волосы. — Как ты вообще посмел пообещать Джону свою дрянную задницу, а потом сбежать с его ноющего члена? Это, блядь, Джон. Джону ты даешь все, чего он хочет. — Черт побери, Тим, — говорит Джон, пытаясь сесть. — Не на— — Заткнись, — Тим толкает его обратно на кровать и крепко сжимает руки Джинджера — Ты его сейчас ебать будешь. Ебать его теплые фекалии. Давай, кальмар. Залезай обратно на свое место. Джинджер стонет, и его пару раз встряхивает. Тим хватает член Джона и надавливает ладонью на плечо Джинджера. — Давай уже, сядь ему на хуй, — выплевывает он. — Подставь Джону свое вонючее дерьмо. Ты пиздобольный, блядь, говнюк. — Ебаный пиздец, Тим, — начинает было Джон, но потом просто хныкает, и его член проскальзывает обратно в дырку Джинджера, а Тим насаживает Джинджера на него. — Боже мой, — ахает Джинджер. — Боже. — Ага, — кивает Тим, впиваясь в него пальцами. — Шевелись. Я знаю, что тебе это нравится. Я знаю, что тебе нравится, когда твое говно ебут. Давай. Выеби себя хорошенько. Выеби себя для Джона. Пусть он в твой ебаный понос спустит. Джинджер содрогается всем телом и начинает трепыхаться на члене Джона. Тим крепко держит его за руки и подталкивает его вверх и вниз. — Господи, Джинджер, — ноет Джон. — Блядь. Ты такой тесный. Боже. Тим смеется. — Еще какой, — говорит он. — Тесный, скользкий и горячий, и весь, блядь, пульсирует. Он будет давать тебе себя драть, пока ты не кончишь в его вонючую, дрянную дырку. Он тебе все свои отверстия подставит. Кусок дерьма. Только на это он и годен. Джинджер стонет, и в голосе его слышны слезы. — Ебаный пиздец, Тим, — возмущается Джон. — Хватит. Он же заплачет. Блядь. Блядь, Джинджер. Тим хохочет и перехватывает Джинджера за волосы покрепче, нажимая другой рукой ему на поясницу, насаживая его на член Джона еще глубже. — Какая нахуй разница, — говорит он. — Пусть хоть захлебнется своими соплями. Он просто дырка для твоего хуя. Просто поганая, дерьмовая дырка, в которую ты спустишь. — Блядь, Тим, — мямлит Джинджер и весь трясется, прогибая спину. — Заткнись, — говорит Тим. — Закрой свой бестолковый рот и выеби себя для Джона. Въеби свое жидкое говно обратно в дырку. Оно уже из тебя вовсю сочится, блядь. Втрахай-ка его обратно. — Господи боже мой, — вскрикивает Джон. — Тим. Ты совсем, блядь, ебанулся. Прекрати. Блядь. Блядь, Джинджер. Джинджер. Я тебя люблю. Боже. Тим смеется. — Расслабься, — говорит он. — Расслабься, Джон. С этим куском удобрений именно так и надо обращаться. Жалкое кальмарное дерьмо. Ничего не может сам сделать. Только пиздит. Забывает, зачем он вообще нужен. Фекальное позорище. — Боже мой, Тим, — говорит Джинджер, и его потная спина дрожит под ладонью Тима. — Я, блядь, сейчас кончу. Блядь, Тим. О боже. Джон хныкает и пытается притянуть Джинджера поближе к себе, поцеловать его. — Ну-ка ляг, блядь, обратно, — толкает его Тим. — Это вонючая дырка не заслуживает, чтобы ее целовали. Так ведь, Джинджер? Грязный ты уебок. Давай. Выеби себя. Не вздумай останавливаться, пока Джон не кончит. Не смей, блядь, останавливаться. Джинджер кончает, рыдая и содрогаясь всем телом под руками Тима, спотыкаясь на члене Джона, пока Тим дергает его вверх и вниз, не переставая, не давая ему никакой передышки. — Блядь, блядь, блядь, — говорит Джон. — Боже мой. Джинджер. Джинджер. Блядь. Отпусти его. Отпусти его, ты, ебаное чудовище. — Закрой рот, — выплевывает Тим. — Он не слезет с твоего члена, пока ты не кончишь. Если слезет, ему просто придется его сосать. Ему просто придется жрать свое говно. Так ведь, Джинджер? — Блядь, Тим, — трепыхается Джинджер. — Да. Блядь, да. Блядь, Джон. Джон. Я хочу, чтобы ты в меня кончил. Чтобы ты кончил в мое говно. Джон издает роскошный вой, протестуя, и тоже начинает трястись, и кровать под ними ходит ходуном, отплясывая канкан. Тим отпускает волосы Джинджера и толкает его в объятья Джона. — Выеби его, Джон, — говорит он, и кипящая кровь хлещет у него изо рта. — Выеби его как тебе хочется. Не волнуйся. Я тебе помогу. Он хватает Джинджера за бедра обеими руками, наклоняется и вжимается мордой ему в задницу, вылизывая его дырку и торчащий в ней член Джона, а боеголовка в его груди несется к цели, не разбирая дороги. — Господи, блядь, боже мой, — вопит Джон. — Какого хуя ты творишь? Тим рычит и удваивает свои усилия. — Трахни меня, — запинаясь, произносит Джинджер. — Джон. Просто трахни меня. Я тебя люблю. Господи. Хочу, чтобы ты кончил. — Я тоже тебя люблю. Я тебя люблю. Блядь, — тараторит Джон, и все его тело напрягается, выгибаясь. — Блядь, сейчас кончу. Боже, ты такой тесный. Я так тебя хочу. Джон вздергивает бедра вверх и стонет, низко и глубоко, и Тим чувствует, как пульсирует его член у него под языком. Тим спихивает Джинджера с него, даже не стараясь быть осторожным, и глаза ему заливает кровь, а сам он тоже весь трясется, он забирает член Джона в рот так глубоко, как только может, и Джон кончает ему в глотку, подвывая, не в состоянии произнести ни слова. — Ты вообще ебанулся, что ли?! — верещит Джон, уставившись на Тима, и лицо у него выглядит так, будто по нему били кувалдой. Джинджер вздрагивает, лежа на нем. Тим скалит зубы и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Хватит уже ныть, — говорит он, обхватывая член рукой и просовывая пальцы другой между ягодиц Джинджера. — Ты свое уже получил. Дай теперь мне, блядь, мой завтрак дожевать. Он отдрачивает себе, выкручивая член, и запихивает пальцы в дырку Джинджера, и таращится на прекрасное, раскрошившееся лицо Джона, и на то, как Джинджер растекается рядом с ним жалкой лужей кальмарной размазни, и кончает через несколько секунд, сжимая зубы, даже не пытаясь что-нибудь сказать. Он оседает на кровати как пустой мешок, кончив, и опирается своей перемазанной рукой на бедро Джона, он вытаскивает пальцы из дырки Джинджера и облизывает их, и на губах у него играет широченная, полная зубов ухмылка. — Блядь! — визжит Джон, пялясь на него огромными глазами. — Мерзкая ты скотина. Тим хохочет. — То есть, когда Джинджер смакует свое дерьмо на моем хуе, это классно, и ты кончаешь как ненормальный, любуясь на это, — говорит он, пихая кучу студня, чтобы прилечь. — А когда я пробую тот же деликатес, это внезапно мерзко. Это, знаешь ли, нехуевые такие двойные стандарты, Джон. — Отъебись, — говорит Джон, кривя губы. — Не приближайся ко мне. Ты совсем ебанутый. — Я просто оказываю дружескую поддержку Джинджеру, — возражает Тим, снова запуская пальцы в дырку Джинджера. — Чтобы он знал, что мы его не бросим наедине со всеми этими его бесчисленными извращениями, которые мы постоянно обнаруживаем. — Ебаный пиздец, Тим, — говорит Джинджер, поворачивая свое лихорадочное лицо к нему. — Перестань. Пиздец как противно. — Да мне плевать, — говорит Тим и снова облизывает пальцы. — Ты, блядь, вообще понимаешь, что там нихуя на самом деле нет? Я очень сильно преувеличиваю, когда рассказываю тебе, что твоя дырка до краев говном набита. — Блядь, Тим, — вздрагивает Джинджер. — Там все-таки может что-то быть. Она же, блядь, не стерильная. А ты никогда даже не смотришь. — Похуй. Могу пойти блевануть, если хочешь. — Ты пойдешь и вымоешь свою поганую пасть с мылом, — вклинивается Джон, пылая гневом. — И почистишь свои дрянные зубы. И отодвинься от меня. Тим снова хохочет. — Блядь, ну вы даете. Неблагодарные ублюдки. Я вам помогаю, и что я получаю взамен? Оскорбления и еще больше нытья? Кстати, я, блядь, рад, что вы наконец решили проявить инициативу, давно пора, но в следующий раз просто разбудите меня сначала, если соберетесь пробовать. Твоя ебаная доброта тут нихуя не поможет, Джон. — Иди в жопу, — говорит Джон и пытается пнуть его ногой. — Я не хочу, блядь, слушать, как ты говоришь Джинджеру эту твою хуйню. Ты, больной урод. Тим отпускает смешок. — Ну, а Джинджеру эта моя хуйня нравится. А тебе еще как понравилось его ебать. Я твоей ебаной спермой чуть не захлебнулся. — Это полный пиздец какой-то, — говорит Джон. — Уж какой есть, — говорит Тим, усаживаясь на кровати. — И ты на него сам подписался. Не надо теперь, блядь, притворяться, что тебе это все поперек горла, ты, беспутный, задрачивающий гитару нытик. Десять минут спустя Тим выходит из ванной, отталкивая Джона, который требует отчитаться перед ним, почистил ли он зубы, и направляется на кухню. — Эй, ну-ка перестань лапать еду своими бестолковыми руками, — говорит он, увидев, как Джинджер роется в холодильнике. — Сядь уже и сиди. Ты только свинарник мне тут разведешь. Я что-нибудь приготовлю. Что ты хочешь? Джинджер поворачивается к нему и пожимает плечами. — Блинчики? — говорит он. — Заметано. Все что пожелаешь. Мне тебя, тупого полудурка, на самом деле поблагодарить надо, за то что ты меня этой жалкой попыткой выебать свое дерьмо разбудил. — Что? Почему? — спрашивает Джинджер, усаживаясь на стул и закуривая. — А мне какой-то ебанутый сон снился, — поясняет Тим, вынимая упаковку муки из шкафа. — Про то, как меня Брайан допрашивал. Выпытывал у меня, не ведьма ли я и все такое. Мне, блядь, реально надо прекращать столько таблеток жрать. — А. Тогда можно еще омлет с сыром? Тим смеется. — Да запросто, — говорит он и слегка нагибается над Джинджером, положив руку ему на плечо. — Хочешь, поцелуемся, пока этот ноющий еблан сюда не приперся и не начал мне приказы отдавать, будто я его личный слуга? Я зубы-то нихуя не почистил. *** Прилежный ученик *** Тим заходит на кухню и моргает несколько раз, увидев сидящего там Джинджера, пытаясь найти объяснение чрезмерному количеству одежды на нем. — С какой это стати ты штаны нацепил? — спрашивает он, хватая банку кофе с полки. Джон хихикает. — Я на тот остров, про который ты мне рассказал, с ребятами из бара еду на пару дней, — объясняет Джинджер. — Тер-что-то там. — Терсхеллинг, — поправляет его Тим. — Точно, ты же мне говорил. — Ты совсем тупой стал, — влезает Джон, тыкая его пальцами. — Перестань курить столько травы. Тим отпихивает его руку. — Ни за что, — говорит он и открывает холодильник. — Не богохульничай. Этот город был построен для того, чтобы в нем траву курить. Вы поели? — Ага, — кивает Джинджер. — А чем ты будешь сегодня заниматься? Тим вытаскивает из пакета помидор и впивается в него зубами, и сок течет по его подбородку. Он пожимает плечами. — Мне надо в студии кое-какие дела закончить, — отвечает он. — А потом я хотел, чтобы ты в меня кулак засунул, но раз ты— — Господи боже мой, — подпрыгивает Джинджер, и чашка выпадает у него из рук и падает на пол, а Джон разражается хохотом и давится печеньем. — Ебаный пиздец, Тим. — Что? — переспрашивает Тим, выбрасывая останки помидора в мусорку. — Ты сам меня спросил, какие у меня планы. — Господи, — говорит Джинджер и зажигает сигарету. — Можно мы уже перестанем это делать? — О, и ты туда же. Хватит святотатствовать, — говорит Тим, отбирая у него сигарету. — Фистинг — это то, зачем честные стабильные отношения вообще нужны. Фистинг и литры спермы в жопе без всяких аптечных заморочек. Джон пинает его ногой. — Но, раз ты уезжаешь… Придется мне как-нибудь иначе развлекаться. — Я могу тебя развлечь, — говорит Джон, показывая ему свои руки и кокетливо улыбаясь. — Блядь, — вскакивает на ноги Джинджер. — Идите вы оба нахуй. Сейчас десять, блядь, утра. Он выходит из кухни, и Тим провожает его спину глазами, а потом пожимает плечами. — Ты серьезно? — спрашивает он, повернувшись к Джону. — Или просто издеваешься над Джинджером? Джон облизывает губы. — Ну да, — говорит он. — Я могу попробовать. Ебанутая какая-то хуйня, по-моему, но давай. — Отлично, — усмехается Тим. — Ты сегодня куда-нибудь пойдешь? — Нет, наверное. Может, прогуляюсь немного. Хочу играть. — Ладно, — говорит Тим и взъерошивает Джону волосы. — Тогда увидимся, когда я из студии вернусь. Тим перестает играть и откладывает свой бас в сторону. — Давай уже, — говорит он, поднимаясь на ноги. — Хватит. Ты мне обещал свои волшебные задрачивающие гитару ручонки одолжить. Джон вздыхает и тоже перестает играть. — Ладно, — соглашается он. — Но я есть хочу. — Ну иди напихай себе пирожных в рот, — говорит Тим. — Мне все равно сначала надо будет в ванной потусоваться. И еще найти эти классные хирургические перчатки, которые я к случаю купил. Он выходит из комнаты. Двадцать минут спустя он лежит на спине, широко раскинув ноги и просунув локти под колени, и задыхается, потный насквозь и переполненный религиозным рвением до полного забытья. — Ебаный пиздец, Джон, — выговаривает он и проводит языком по зубам. — Ты просто охуенный. Черт побери. Нам давно надо было с тобой этим начать заниматься. Джон хныкает и бьет его ладонью по заднице, и Тим вздрагивает под ударом. — Да будет благословенна твоя жестокость, — бормочет он, поднимая голову и разглядывая хмурое миловидное лицо Джона. — Ты меня точно когда-нибудь затмишь. — Заткнись, — говорит Джон и поворачивает руку, и Тим сжимает зубы от нахлынувших ощущений. — Блядь, ты и правда Джинджера в эту хуйню втянул. Блядь. Тим издает искалеченный смешок. — Нахуй Джинджера, — говорит он. — Ты в сто раз лучше. Бог фистинга. Неподражаемый. Непревзойденный. Джон бросает на него гневный взгляд, прищурившись. — Ебанутая какая-то хуйня, — продолжает он ныть, но и рукой двигать тоже не забывает, и Тим плавится от каждого прикосновения. — В чем вообще смысл-то? У тебя даже не стоит. Тим открывает было рот, чтобы ответить, но в итоге просто стонет, запрокидывая голову. — Господи, — произносит он, когда дар речи возвращается к нему. — До полусмерти замучиться — вот в чем смысл. Ты меня своими бесподобными руками по всем кругам ада тут водишь. И не надо волноваться, я скоро просто обкончаюсь, если что. — Блядь, — говорит Джон. — Ты ебанутый. Я не понимаю, в чем прикол. Тим вздрагивает несколько раз подряд, и его тело постепенно превращается в беспомощный шар термоядерного газа. — А в это сначала втянуться надо, — поясняет он. — Как и в еблю двумя хуями в задницу. Если хочешь, можем и на тебе попробовать. — Нет уж! — повышает голос Джон. — Пиздец. Я этой херней заниматься не буду. Ты больной на всю голову. Тим стонет, вжимаясь затылком в матрас, и на глазах у него выступают слезы. — А сколько было разговоров про анальное уничтожение… — невнятно произносит он, ворочая посторонним предметом, который когда-то был его языком, у себя во рту. — Ладно. Не будем мы твою жопу трогать. Можем, впрочем, на Джинджере потренироваться. Могу поспорить, ему-то это как раз по вкусу придется. — Блядь, Тим, — Джон снова лупит его по заднице. — Заткнись. Ебануться. Нет. Тим смеется и не узнает собственного голоса. — Блядь, сейчас кончу, — говорит он. — Давай. Размажь меня по стенам. Сотри меня в порошок. Джон снова проклинает его, но продолжает двигать своей божественно жестокой рукой, хныкая сквозь сжатые зубы, и Тим кончает через несколько секунд, захлебываясь позорными стонами, беспомощный и жалкий, и ужасающая трагедия разворачивается у него в груди. — Хочешь меня трахнуть? — спрашивает Тим, с оханьем выпрямляя ноги, когда Джон отстраняется. — Я перевернусь. Можешь меня за дохлых змей подергать и все такое. Джон с силой бьет его по бедру. — Нет уж, спасибо, — говорит он. — Ты, блядь, выглядишь как труп. — Да давай, — настаивает Тим. — Чтобы я на ногах стоять не мог, пока Джинджер не вернется. — Отвали, — говорит Джон и усаживается рядом с его блаженной мордой, берет в руку член и запихивает его ему в рот. — Отсоси мне. Тим делает что сказано, и это не самое лучшее его выступление, так как Джон вполне правильно оценил его полуразложившееся состояние, но Джон все равно кончает кипятком и действительно дергает его за дохлых змей, трясясь и хныкая, не произнося ни слова. — Спасибо, — говорит Тим какое-то время спустя, когда разгневанная рука Джона запихивает сигарету ему в зубы. — За сигарету тоже. — Без проблем, — говорит Джон, обнимает его и целует в щеку. — Ты на всю голову отмороженный, но я тебя люблю. — Как мило, — хмыкает Тим. — Так что, когда там следующий раз? *** Вводный курс *** Мануэла смеется и встает, касаясь плеча Тима. — Пора припудрить носик, — говорит она. — Скоро увидимся, мальчики. Она удаляется, и Тим отпускает смешок, провожая ее взглядом. Тут Джон тыкает его своими ебучими пальцами. — Блядь, чувак! — рявкает Тим возмущенно и смотрит на него. — В чем, блядь, дело? Джон корчит недовольную гримасу. — Я был уверен, что я ей нравлюсь, пока ты не приперся, — говорит он, дуясь. Тим хмурится и закуривает. — Ты ей нравишься, — говорит он. — Уж поверь мне. — Ага, именно поэтому вы тут сидите, называете друг друга лучшими подругами и заткнуться про свою блядскую грамматику не можете, — продолжает дуться Джон и скрещивает руки на груди. — Вооот как, а что же это на самом деле значит, Манэула? Ты же, блядь, даже не говоришь на испанском, какая тебе разница? Тим хохочет во весь голос. — Охуеть, — говорит он. — А это что-то новенькое. Самый большой красавец в комнате морально ущемлен. Господи, а ты ведь реально просто стоишь весь расфуфыренный и дрочишь свою гитару, и думаешь, что из-за этого все твои будут. Прояви, блядь, немного обаяния, как нормальный человек. Спроси у Джинджера, что это такое. Он умудряется с людьми знакомиться. С его-то идиотской физиономией. — Иди нахуй, — говорит Джон и отпивает своего возмутительного коктейля через трубочку. — Все было нормально, пока ты не притащился. Мы обнимались. Она мой шарф трогала. А теперь я только один ваш иммигрантский пиздеж слушать должен. — Господи, — говорит Тим. — Ну да, мы с ней были в похожих ситуациях, и что? И кстати, я не говорю, что я ей не нравлюсь. Еще как нравлюсь. Джон показывает ему язык. — Но ты ей тоже нравишься, — тянет его за нос Тим. — Ты, из всех-то людей, должен понимать, как это бывает. В любом случае, я всегда могу съебаться, если хочешь. Я могу обратно в ад с соплями поехать. — Нет, сиди уж, — говорит Джон и засовывает в рот кусок шоколада. — Неважно. Все в порядке. — Или, — внезапно осеняет Тима. — Или я могу попробовать организовать нам тройничок. Джон выпрямляется и смотрит на него, и выражение его лица уже не выглядит столь угрюмым. — Правда? — Я могу спросить, — говорит Тим. — Это, блядь, настоящее преступление, что у нас с тобой не было гетеросексуального тройничка. Знаешь, сколько я их с Джинджером устроил? С ебаным Джинджером. Блядь, и как мне теперь вообще жить с тем, что нас с ним одни и те же люди трахнуть хотят? Полное позорище. Джон смеется. — Ладно, — соглашается он. — Я с удовольствием. Только, ну… Не говори ей никаких грубостей. — Разумеется, не скажу, — ухмыляется Тим. — Подкачу как истинный джентльмен. Опять же, ты, из всех-то люде— Джон выливает пиво Тима ему на голову, перебивая его, так что потом случается небольшая потасовка. Мануэла возвращается через две минуты и хохочет над ними, и постепенно их беседа переходит в русло обсуждения веселой жизни в Амстердаме, и Джон улыбается и заигрывает с Мануэлой, так что когда Тим снова присоединяется к ним, после того, как выходит, чтобы ответить на звонок, они уже вовсю обнимаются за столиком, и Манэула перебирает пальцами пушистый шарф Джона, а Джон скармливает ей шоколад, и оба они постоянно произносят бессмысленные милые словечки, а Тим сидит рядом с ними и пьет пиво, ухмыляясь, и замечает быстрые взгляды, которые Мануэла то и дело бросает на него, и хищную фрустрацию, которая написана у нее на лице и которая и ему самому очень хорошо знакома. Он предлагает ей пойти вместе с ними домой, обещая ей невероятную музыку, невероятный секс и невероятные оргазмы, и Джон пинает его ногой под столом, а Мануэла с облегчением смеется и говорит, что не могла придумать, как бы выбраться из этого сексуального треугольника без сожалений, и в ответ Тим начинает восхвалять такие треугольники без всякой меры и настаивает, что в них следует забираться, а вовсе не наоборот, и добавляет, что этот конкретный треугольник может быть дополнительно украшен гомосексуальными ухаживаниями, а Джон хихикает и наклоняет голову, подставляя шею под поцелуй, и Тим тут же сует туда свою ухмыляющуюся морду к всеобщему удовольствию. — Хорошо, мальчики, — говорит Мануэла, поднимаясь. — Давайте попробуем. Только учтите, что я останусь на ночь. А утром я собираюсь принять душ. Не вздумайте меня раньше времени выгонять. — Да как мы посмеем, — говорит Тим, подавая ей руку. — Можешь хоть весь день оставаться. Полежишь в ванне с этим идиотом и все такое. А я обеспечу вам хлеб насущный. — О, обожаю принимать ванны с сексуальными красавчиками, — соглашается она и чрезвычайно обнадеживает Джона. Тим объясняет что к чему в такси, отвечая отказом на предложения поцеловаться и восторгаясь полным пренебрежением, и сидит там со своим негнущимся членом, наблюдая, как Мануэла водит руками по груди Джона, запустив их под его сверкающую рубашку, а Джон просто таращится на нее так, будто сию же секунду готов упасть лицом ей в декольте и там навсегда и остаться. — Это наша скромная обитель, — провозглашает Тим, открывая входную дверь. — Мы идем наверх в рай с гитарами. Первый этаж у нас пока отведен под ад с соплями. Наш третий соучастник пал жертвой инфлюэнцы и теперь отравляет тут воздух своими миазмами. — О? — переспрашивает Мануэла. — Еще один ваш друг? — Ага, — кивает Тим, пихая Джона в сторону лестницы. — Если он концы не отдаст, то сможешь с ним утром тоже познакомиться. Не волнуйся, он мухи не обидит. Она мягко смеется, а Джон бьет его по руке. — Надо ему сказать, — говорит он и пристально смотрит на Тима. — Не хочу, чтобы он расстроился. — Запросто, — говорит Тим. — Мануэла, можешь возноситься к небесам вместе с этим гламурным созданием в перьях. Я пойду проверю, как там наш подельник поживает, а потом присоединюсь к вам. Они поднимаются на второй этаж, перешептываясь и взявшись за руки, а Тим заглядывает в спальню, вздрагивая от запаха, и ебучий блюз начинает доноситься сверху в ту же секунду, как он усаживается на кровать рядом с Джинджером, который лежит там, свернувшись калачиком под целой кучей одеял, и сонно стонет. — Что происходит? — спрашивает он, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Тима. — У вас гости? — Ага, — говорит Тим и убирает грязные пряди с его лица. — Мы с Джоном и дамой из Эквадора решили тройничок устроить. — О, — говорит Джинджер и шмыгает носом. — Здорово. Тим усмехается. — Знал, что ты не будешь возражать, — говорит он, прикладывая ладонь к его лбу. — Ее Мануэла зовут. Я тебя ей утром представлю, если ты на ногах сможешь держаться. Вообще говоря, если я сам не свалюсь замертво после всей этой упоительной ебли, которой мы сейчас займемся, я могу сюда прийти, когда мы закончим. Высморкать тебе нос и все такое. Джинджер смеется, и звук выходит гнусавым. — Все нормально, — говорит он. — Это необязательно. Можешь только мне немного воды принести? — Конечно, — говорит Тим и приносит ему стакан с кухни, и помогает ему напиться. — Так, — встает он затем. — Мы постараемся сильно не шуметь. Эта гитарная поебень скоро закончится, дай мне только по лестнице подняться. — Ничего страшного, — говорит Джинджер. — Увидимся утром. Гитарная поебень действительно заканчивается, когда Тим заходит в спальню Джона, во весь голос заявляя, что пришло время отринуть стыд и смущение, и немедленно принимаясь стягивать с себя одежду, и Джон вместе с Мануэлой свистят и аплодируют ему. Затем, после периода поклонения телосложению нордических богов, который знаменуется появлением у Тима восхитительно негнущегося стояка, в центр внимания выходит Мануэла, блистая первозданной красотой как второе дикое дитя матери природы, и Джон вскоре тоже следует за ними, стаскивая с себя свои перья и наконец прижимаясь лицом к груди Мануэлы с улыбкой, которую Тим особенно прилежно сохраняет в памяти и клянется никогда не позабыть. Мануэла забирается на Джона верхом, и Джон пялится на нее как ебаный ребенок на рождественские подарки, хныкая, а Тим прослеживает пальцами татуировки на ее спине, усмехаясь каждый раз, когда его взгляд падает на чрезвычайно довольное лицо Джона. Джон кончает через несколько минут и тут же требует продолжения в виде куннилингуса, и Мануэла принимает его предложение, но добавляет, что предпочитает дополнительную внутреннюю стимуляцию, и Тим с готовностью вызывается побыть для нее дилдо и вылизывает ее шею, и оба они упиваются блаженством, написанным на миловидном лице Джона, зависшего у нее между ног, и Мануэла кончает с многословными испанскими ругательствами на устах, и Тим прилежно делает себе зарубку в памяти, чтобы потом поинтересоваться переводом, и изо всех сил сдерживается, чтобы не кончить и выполнить свои обязательства в лучшем виде, изнывая, а потом все-таки кончает в исключительно бисексуальной манере, ерзая с пальцами Джона в заднице и окончательно теряя рассудок, пока оба они, и Джон, и Мануэла, лижут ему член. — А нам ведь крупно повезло, что ты тут не проездом, — говорит Тим Мануэле, когда они все втроем валяются на кровати, единодушно оценив приобретенный опыт на пять с роскошным плюсом, и Тим дымит сигаретой, а Джон набивает рот печеньем и весь сияет, нализавшись желаемого, а Мануэла поглаживает пальцами его красивую обнаженную спину. — Мы здесь тоже надолго. Можешь заглядывать в любое время. Тим вскоре сваливается замертво рядом с ними, вырубаясь, но просыпается на рассвете с переполненным мочевым пузырем и без единого одеяла, так как все одеяла стащила обнимающаяся парочка. Он встает и спускается в ад с соплями, и находит правящего им дьявола трясущимся в кровати в лихорадке, и этот нежный и несчастный демон с радостью принимает его в свои шмыгающие носом объятья, притягивая его к себе любящими щупальцами. Он снова просыпается несколько часов спустя, и Джинджер тоже встает и одевается, проклиная свою растрепанную прическу, пытаясь привести себя в порядок, а Тим курит и смеется над ним, и говорит, что ему тоже стоило постричься, когда он сам избавлялся от дохлых змей, и восхваляет бритые затылки, а потом ведет его на кухню, чтобы набить ему рот протертой сквозь ситечко хуйней. — Ты уверен, что там вообще кто-то есть? — спрашивает Джинджер, когда Тим заканчивает скармливать ему протертую сквозь ситечко хуйню, хорошенько постаравшись вымарать все произошедшее из памяти как можно скорее. — Она любит принимать ванны, — объясняет Тим, отпивая кофе. — А Джон любит лизать пизду. Не переживай, они в конце концов спустятся. А если нет, то я всегда могу попробовать выманить их оттуда запахом моей великолепнейшей лазаньи с говядиной под соусом бешамель, которую я непременно буду сегодня готовить. После этого Джинджер воодушевляется сверх всякой меры, и Тим сообщает ему, что больные уебки типа него не получат ни единого кусочка, потому что его охуительную лазанью могут вкушать только те люди, которые энергично поебались накануне, и тогда случается жалкое, убогое восстание, которое он, приложив просто смехотворные усилия, подавляет прямо на полу в гостиной. Тим щекочет идиотские ступни Джинджера, и голову его посещают интересные идеи, так что он делает зарубку в памяти, чтобы попробовать их потом осуществить, а Джинджер пытается вывернуться из его хватки и чуть ли не рыдает от смеха, и именно так, разумеется, их и обнаруживает Мануэла, наконец спустившаяся на первый этаж по лестнице, а вслед за ней и Джон, напяливший на себя возмутительные тряпки и свое фирменное выражение лица, заглавными буквами гласящее Я ТОЛЬКО ЧТО ПРЕДАВАЛСЯ ОРАЛЬНЫМ ЛАСКАМ. Тим готовит непревзойденную лазанью с говядиной под соусом бешамель после того, как вертящийся на сковородке кальмар извиняется за каждый аспект своего позорного состояния приблизительно четырнадцать миллиардов раз, и Джон с Мануэлой радостно набивают ею свои рты, а Тим проявляет беспрецедентное милосердие к Джинджеру, который продолжает настаивать, что обычно он все-таки не выглядит как пещерный человек, и пытается задавать свои вежливые вопросы, касающиеся биографии Мануэлы, Тим сжаливается над ним и помогает ему жевать, не забывая умиротворить и свою ненасытную пасть, которую Джинджер целует, стоя в дверях, когда Тиму приходит время тащиться в студию, оставляя задыхающуюся, объевшуюся троицу трепаться и оставаясь наедине с одним лишь вкусом тошнотворных соплей Джинджера на языке, но ничуть почему-то не расстраиваясь. *** Хрупкое равновесие *** — Потому что мне очень нравится, когда это делаешь ты, и я хочу тоже сделать это для тебя, — говорит Джон, сжимая руки Джинджера в своих, и смотрит на него. — Потому что я тебя люблю. Повисает тишина, наполненная только неуверенными, взолнованными движениями двух пар глаз, а потом Джинджер нервно сглатывает, потом Джинджер нервно кивает, потом Тим фыркает и наконец откладывает гитару Джона в сторону. — Пиздец какой-то, — говорит он, поднимаясь на ноги. — Двадцать минут ебучих переговоров, чтобы в итоге прийти к тому, что я мог бы запросто устроить, просто открыв рот и сказав, что так и будет. Джон запускает в него носком. — Иди нахуй, — говорит он. — Ты обещал, что не будешь вести себя как мудак. — Обещал, — говорит Тим. — Давайте уже. Приступайте к делу. Раздевайтесь. Облизывайте друг другу морды. Утопите меня в вашем блядском сахаре. По счастливому стечению обстоятельств в этот раз его словам внимают, и Джон стягивает одежду с Джинджера, а Джинджер с Джона, и их губы соприкасаются, их руки тоже, и оба они краснеют от возбуждения, и Джон просто светится щенячьим восторгом и добротой, а Джинджер источает свою безграничную любовь и свои довольно-таки многочисленные страхи, сам же Тим стоит рядом с ними, разглядывая их обоих с неприятным выражением лица, и гадает, как же ему, сука, расстараться, чтобы быть милейшей души уебаном в этот раз. — Так, хватит этой хуеты, — заявляет он, решив просто следовать внутренним порывам, потому что это, вне всякого сомнения, никогда не заводило его по кривой дорожке в темный лес. — Джинджер, ложись на спину. Раздвигай свои ебаные ноги. Джон, занимай уже свою позицию. Тим садится на кровать и кладет голову Джинджера себе на колени, когда все его указания выполняют. — Ну и чего мы ждем? — спрашивает он, переводя взгляд на Джона, а Джон сидит между расставленных коленок Джинджера, облизывая губы и глазами пытаясь передать Джинджеру свою моральную поддержку. — Да пошел ты, — говорит Джон, целует бедро Джинджера и ныряет вниз головой, добираясь до цели через секунду. Джинджер незамедлительно ахает. Тим кладет руку ему на лоб, надавливая, укладывая его обратно себе на колени. — Ага, — говорит он. — Джон сейчас реально в твою говнистую жопу свой язык засовывает. Глаза Джинджера совершают несколько резких движений, выискивая что-то на лице у Тима, пока сам Джинджер паникует, а потом он краснеет, потом он издает стон, потом он цепенеет в ужасе. — Ага, — повторяет Тим с ухмылкой. — Именно это и происходит. Теперь открой свой ебучий рот, и я тебя тоже как хочу поимею. Джон подает голос, пытаясь передать свое негодование, а Джинджер вздрагивает и раскрывает рот. — Шире, — говорит Тим, облизывая пальцы. — Блядь, Тим, — выдавливает Джинджер, трясясь, когда Тим убирает палец с его губ и смотрит прямо в его абсолютно черные глаза сверху вниз, скаля зубы. — Нравится? — интересуется Тим. — Можешь представлять, что это ты мой хуй сосешь. Он еще раз облизывает пальцы и снова обводит ими губы Джинджера по кругу. Джинджер же, судя по всему, принимает его щедрое предложение и в обмен на такой подарок награждает его жалкой дрожью, которая бьет все его тело, а руки Джона у него на бедрах сжимаются, а сам Джон стонет, выполняя стоящую перед ним задачу. — Ты бы от такого просто голову потерял, так ведь? — продолжает Тим. — Подставил бы Джону под язык свое вонючее дерьмо, пока я тебя в глотку ебу как мне вздумается. А ты никуда между нами двоими деться не можешь. Даже дернуться. Даже, блядь, пискнуть. Джон поднимает руку и показывает Тиму средний палец. Джинджер матерится и произносит оба их имени. Тим подхватывает пачку сигарет с кровати и закуривает, и просто сидит молча какое-то время, запустив пальцы Джинджеру в волосы, разглядывая его бледное лицо с красными пятнами на щеках, его беспомощное тело, зажатое между ним самим и Джоном, его дрожащие коленки и растрепанные волосы Джона, торчащие над его лобком, и дает Джону дорогу, дает ему возможность осуществить свою миссию, дает Джинджеру побыть в центре внимания Джона, дает им побыть наедине друг с другом несколько минут. Которыми они распоряжаются очень мудро, заполняя их товарищескими стонами. Также довольно часто звучит имя Джона, да и матерная брань тоже не редка. Потом Джон ею чересчур заслушивается и воспламеняется слишком сильно, начиная вкладывать всю душу в свое занятие. И запихивать язык в дырку Джинджера чуть ли не целиком. Джинджер сбивается со своей мантры и впадает в истерику. Прямо, блядь, по расписанию, думает Тим, выдыхая дым, и тушит сигарету. — О господи, — лепечет Джинджер, переполошившись. — Джон, не надо… Что ты… — Джон дегустирует твое говно, Джинджер, — предлагает Тим свои услуги и объяснение происходящему. — Не дрейфь, он весь запас не израсходует. В твоей дырке дерьма на целую армию хватит. Джинджер задыхается, весь белый от шока, а Джон снова принимается гневно пыхтеть. — Я уверен, что у него теперь вся физиономия твоей мерзкой грязью перемазана, Джиндж, — продолжает Тим, удерживая голову Джинджера на месте обеими руками. — Джон. Ну-ка покажи мне свое чумазое личико. Джон на секунду поднимает голову, показывая Тиму язык. Тим отпускает смешок. — Ага, прямо как я и сказал, — заговаривает он снова, когда Джон возвращается к работе. — По самые брови в говне. Но все в порядке, Джинджер. Ему это нравится. Джону нравится лизать твое дерьмо. Он хочет, чтобы ты на его языке обкончался. Он твое дерьмо ложками готов жрать. Джинджер стонет, содрогаясь всем телом. — Мы тут все обожаем твое говно, Джинджер, — развивает тему Тим, расчесывая его влажные от пота волосы пальцами и разглядывая его несчастное лицо. — Джон по нему тащится, я тащусь, ты сам от него просто, блядь, без ума. Мы тут все втроем ебаные говноеды. Это наша основная фишка. Мы твоим вонючим поносом как клеем друг с другом слеплены. Джон непристойно стонет, и костяшки его рук, которыми он держит бедра Джинджера, белеют. — Боже мой, — говорит Джинджер, и на глазах у него выступают слезы. — Джон. Джон. Блядь, господи. Я сейчас кончу. Блядь, Джон. — Да? — спрашивает Тим, и смертоносный термоядерный газ вырывается у него изо рта. — Замечательно. Кончи для Джона. Пока он с твоей грязной дыркой все что ему угодно делает. Подрочи себе. Обкончайся для Джона, Джинджер. Джинджер обхватывает свой член дрожащей рукой и делает несколько быстрых движений, а потом кончает, вскидывая бедра и выгибаясь, вжимаясь затылком в колени Тима, и Тим крепко держит его голову руками и смотрит в его невидящие глаза, смотрит на его распахнутый рот, на его обнаженное горло, а Джон издает совершенно нехарактерное рычание вместо своего обычного нытья, и Тим думает, что вряд ли сможет сделать его еще счастливее, но понимает, что готов попробовать и постарается преуспеть. Джон поднимает голову, когда Джинджер перестает извиваться, и на лице у него красуется проапгрейженное постпиздолизное выражение истинного блаженства. Которое сползает с него довольно быстро, в ту же секунду, когда он замечает, в каком состоянии растекается по кровати Джинджер, и это действительно то еще состояние. — Блядь, Джиндж, — ахает он, потрясенный. — Ну-ка подними ноги повыше, кальмар, — говорит Тим, задирая Джинджеру голову, вынуждая его смотреть на Джона. — Покажи себя Джону. Пусть он полюбуется на твое жалкое тело. Ага, вот так. Давай, Джон. Покажи нам, на что ты годен. — Блядь, — говорит Джон и начинает дрочить. — Джиндж. Блядь, Джинджер. Он кончает несколько секунд спустя, хныкая с полуоткрытым ртом и не зная, на что смотреть, с таким количеством диковинок, выставленных на обозрение, он кончает, трясясь, кончает кипятком, рассыпаясь на куски, превращаясь во что-то чужое, что-то из открытого космоса, и Джинджер смотрит в его помутневшие глаза, и Тим тоже на него смотрит. — Господи боже мой, — говорит Джон, падая на кровать рядом с Джинджером не без некоторого изящества, и обхватывает его руками, и Джинджер тоже обнимает его. — Я, блядь, тебя люблю. Блядь, Джинджер. Я тебя пиздец как люблю. Полудурки целуются, потные и дрожащие, и обе их бестолковые башки лежат у Тима на коленях, а их раздробленные тела тесно переплетаются друг с другом. Они целуются приблизительно четырнадцать миллиардов лет, а Тим таращится на них сверху вниз, и радиоактивный распад мерцает у него в груди и измеряет время за него. — Спасибо, — шепчет Джинджер, поворачивая свое влажное, бледное лицо к Тиму. — Я тебя люблю. — Мы тебя любим, — вторит ему Джон, тоже поворачиваясь к нему. Тим хмыкает, запуская обе руки в их растрепанные волосы. — Что, я заработал таки ваше ебаное одобрение? — спрашивает он. — Был достаточно участливым ублюдком, да? Полудурки смеются. — Ты чего-нибудь хочешь? — спрашивает Джинджер, а Джон облизывает губы, внося конкретику в это предложение. — Я хочу пойти отрезать к чертям свой несчастный член, на котором вы отдыхаете, и запихать его себе в пасть, — отвечает Тим. — Обидно, что такая свежая добыча пропадает зря. Полудурки снова смеются. — Расслабьтесь, — говорит Тим. — Из вас сейчас даже публика, прямо скажем, очень так себе, а если вы в таком состоянии попробуете выползти на сцену, то я вас сам с нее к хуям сгоню. Так что Джинджер остается лежать головой у Тима на коленях, и Джон остается лежать прямо рядом с ним, а Тим так и сидит на кровати, расчесывая их волосы пальцами, и в зубах у него зажата сигарета, а между бедер — негнущийся член, и это не просто поездка в гости на выходные, это полноценный летний отпуск. *** Возмутительный наблюдатель *** — Ага, ребят, увидимся в понедельник, — говорит Тим, открывая дверь и вдыхая запах озона. Он бесцельно бродит по округе, потирая ладонью затылок и постепенно промокая, время от времени останавливаясь под деревьями, чтобы покурить, и набивает себе рот киббелингом, практически не чувствуя вкуса, хотя приготовлен он явно очень хорошо и Тим запоминает название улицы, чтобы потом вернуться и снова найти это место. По пищеводу постоянно поднимается желчь, заливая ему язык, и он ходит кругами, погружаясь в воспоминания о своих недавних утренних выходках, повторяя свои постыдные слова снова и снова, пытаясь как-то изменить устроенные им сцены и всякий раз проваливаясь. Он раздумывает, не стоит ли просто так никуда и не возвращаться и не пойти ли вместо этого в клуб, чтобы наесться там каких-нибудь таблеток и с кем-нибудь потрахаться, с безымянным незнакомцем, не вызывающим у него никаких ассоциаций, но потом решает, что это все равно ничему не поможет и лучше сразу смириться со своей судьбой, и гадает, почему же ему все еще так трудно это сделать, когда у него самым очевидным образом есть бесконечные запасы ебаного опыта. — Эй, чуваки, вы дома? — кричит Тим, закрывая за собой входную дверь. — Я пришел молить о прощении. Он слышит какой-то шум и приглушенные ругательства, раздающиеся из гостиной. Он вздыхает и медленно заходит в комнату, оглядывая пейзаж. Джинджер сидит голый на диване, бледный и с торчащим членом, а Джон сидит голый на полу и держит в руках ступню Джинджера. — Проваливай, — говорит Джон, даже не собираясь поворачиваться к нему. — Мы заняты. Тим стоит, не двигаясь, секунду-другую, затем вытаскивает из пачки сигарету, закуривает и запрыгивает на стол, продолжая свои наблюдения за парочкой. — Блядь, — говорит Джинджер и пытается встать. — Нахрен это. Пойдем к тебе в комнату. — Нет, — возражает Джон, и спина у него выглядит разгневанной. — Забудь про него. Давай. Хочу, чтобы ты кончил. Джинджер медлит, бросая взгляд на Тима, но потом отворачивается и смотрит на Джона, и выражение его лица сразу же меняется, словно по мановению волшебной палочки, и он обхватывает свой член пальцами и вздрагивает. — Блядь, Джон, — говорит он, двигая рукой. — Ага, — отзывается Джон. — Я тебя люблю. Он наклоняется и забирает ступню Джинджера в рот, посасывая пальцы, и Джинджер немедленно начинает стонать, а на щеках у него проступают красные пятна. — Боже мой, — выдыхает он. — Сделай так еще раз. Боже, Джон. Джон сосет ему пальцы на ноге и проводит языком по стопе одним длинным движением. — Господи, блядь, — запинается Джинджер, и рука его на члене ускоряется. — Сейчас кончу. — Ага, — говорит Джон и целует его щиколотку. — Я тебя люблю. Давай. Хочу, чтобы ты для меня кончил. — Блядь, — стонет Джинджер, и голова его заваливается набок. — Ты можешь… Блядь, Джон. — Конечно, — отвечает Джон и опять забирает его пальцы в рот, хныкая. — Господи боже мой, — задыхаясь, выговаривает Джинджер. — Как же здорово. Блядь, Джон. Блядь, я тебя люблю. Не останавливайся. О боже. Тим выкидывает окурок в пепельницу и снова закуривает, и смотрит, как Джинджер кончает себе в руку, вжимаясь в диван всем телом, запрокидывая голову и открывая вид на свое подергивающееся горло, весь потный и трясущийся. — Поцелуй меня, — просит Джинджер несколько секунд спустя, поднимая голову со спинки дивана и пытаясь притянуть Джона к себе своими желейными шупальцами. Джон усаживается на него сверху, двигаясь, как будто сделан из непристойной жидкости, обхватывает лицо Джинджера ладонями и целует его, а Джинджер гладит его красивую обнаженную спину, и Джон постанывает ему в рот. — Ты такой охуенный, — говорит Джон. — Я хочу кончить. Подрочи мне. Пожалуйста. Джинджер кладет заляпанную спермой руку Джону на член и начинает нежно скользить ей по нему. Они смотрят друг на друга, и во рту у Тима пересыхает от одного только вида ласкового, восторженного выражения лица Джинджера, а потом Джон стонет, низко и глубоко, и они опять целуются, и Джон держит Джинджера за плечи, слегка приподнимая бедра, а Джинджер запускает пальцы ему в волосы, притягивая его поближе. Нахуй, думает Тим, выбрасывает окурок и подходит к ним, сокращая расстояние, он кладет руку Джону на спину, и голова у него кружится, а сам он переполняется чувством вины и надеждой, и в груди у него тянет, а желчь смешивается с кровью на его языке. Джон вздрагивает от его прикосновения, напрягаясь, и холодный поток воды омывает пальцы Тима, так что плутоний у него в груди впадает в растерянность, не зная, что же теперь делать, но тут Джон стонет, расслабляясь, и Тим падает на колени, вжимаясь лицом ему между ягодиц и вылизывая его. Джон кончает через несколько секунд, сладко похныкивая, и Джинджер тоже стонет, и звуки эти доносятся до слуха Тима приглушенными их соприкасающимися губами, звуки эти мягкие и невыносимо теплые. — Черт, — говорит Джон, сползая на диван и усаживаясь рядом с Джинджером, а Тим наклоняет голову и смотрит на пару сахарных полудурков в надежде, что они смогут его простить. — Джинджер, ты в порядке? Джинджер кивает, бросая на него взгляд, а потом поворачивается к Тиму и дотрагивается своими перепуганными пальцами до его отвратительного, воинствующего рта, который им просто надо на веки вечные заткнуть трусами Джона. — Спасибо, — невнятно бормочет Тим и кладет голову Джинджеру на колено, когда тот убирает руку. — Простите идиота. Я всю эту неделю очень так себе акулой был. — Ага, — говорит Джон и ложится головой Джинджеру на плечо. — Чего вы хотите? — спрашивает Тим. — Танцевать, — отвечает Джон, обнимая Джинджера. — Хочу, чтобы мы пошли в клуб и потанцевали. И чтобы мы круто выглядели. — Хорошо, — говорит Тим. — Джиндж, ты с нами? — Конечно, — соглашается Джинджер и кладет ладонь на бритый затылок Тима. — Договорились, — произносит Тим, и какое-то время спустя они соскребают себя с занимаемых ими поверхностей и идут в клуб, и танцуют там, прижимаясь друг к другу, и Тим водит руками по груди Джинджера, царапая ногтями блестящую рубашку Джона, которая на нем надета, а Джон сжимает стояк Тима ладонью через джинсы с кокетливой улыбкой, освещающей его миловидное раскрасневшееся лицо, и волосы Джинджера щекочут Тиму нос, а сам Джинджер стонет ему в рот, и их помады перемешиваются, черная, ярко-красная и фиолетовая, а пушистый шарф Джона болтается на всех трех их шеях, связывая их, и они топчутся на танцполе втроем, двигаясь как одно радиоактивное существо, отплясывая под ритмы, которые не имеют никакого отношения к музыке, которую они даже не слышат, не обращая никакого внимания ни на проходящие отрезки времени, ни на бесконечное пространство, окружающее их. *Киббелинг - популярная голландская закуска, представляющая собой филе жареной белой рыбы; подается с корнишонами и майонезом. *** Глубоководные исследования *** — Нашел твой ебаный ремень, — говорит Тим, опираясь о дверной косяк и накручивая вышеупомянутый ремень себе на руку, поглядывая на пальцы Джона, вытворяющие с гитарой то, о чем его никто не просил, но что звучит божественно. — Спасибо, — отзывается Джон, не поднимая головы. Тим выдыхает дым и поворачивается, чтобы посмотреть на Джинджера, который лежит на кровати на животе и таращится на то, как Джон играет. Тим скользит взглядом по его задравшейся, навевающей ностальгию майке-алкоголичке, спускаясь все ниже, и останавливается, когда добирается до его свешенных с кровати ступней, и задумчиво пялится на то, как он шевелит пальцами. Он проводит языком по зубам и крепко натягивает ремень, обернутый вокруг руки. — Так, хватит этой гитарной хуйни, — говорит он, подходя к кровати, и тушит сигарету. — Мы сейчас будем в фут-фетишистскую придурь Джинджера вносить новые элементы. Джон сбивается с ритма. Джинджер же пытается скатиться с кровати и поскорее выбежать из комнаты, но тщетно, потому что Тим уже давно сидит рядом с ним, а теперь так и вовсе давит рукой на его обнаженную поясницу, удерживая его на месте. — Блядь, — говорит Джинджер. — Тим. — Ага. Джон изучает ухмыляющуюся морду Тима около секунды, а потом хихикает и откладывает гитару в сторону. Неплохое начало, думает Тим. — Что мы делаем? — спрашивает Джон. — Я собираюсь бить идиотские ступни Джинджера этим твоим возмутительным ремнем, — отвечает Тим. Джинджер вздрагивает и снова выругивается. Джон корчит недовольную гримасу. — Это вообще не прикольно, — говорит он. — Ты и твоя манера всех лупить. Почему тебе обязательно надо делать ему больно? Тим пожимает плечами, вжимая ладонь в спину Джинджера еще крепче, и чувствует, как тело его стремительно нагревается под прикосновением. — Потому что я ебаный садист, а он идеальная добыча? — предлагает Тим. — Давай. Я имею в виду, я все равно это с ним сделаю, но так ты сможешь побыть нашим надзирателем. Джинджер издает стон, и Тим на секунду задумывается, какая именно часть его высказывания оказала на него этот эффект. Или, может быть, это просто из-за того, что я с ним в одной, блядь, комнате, думает он, внутренне ухмыляясь. — Блядь, — говорит Джон и бросает взгляд на Джинджера, выискивая на его лице знаки согласия и, по-видимости, находя их. — Ладно. Хорошо. Но ты будешь прилично себя вести. — Заметано, — кивает Тим, стягивая с Джинджера боксеры без всякой помощи со стороны их обладателя, которого разбирают приступы жалкого дрожания. — У нас у всех сегодня первый раз. Я тоже этого никогда раньше не делал. — Блядь, Тим, — выдавливает из себя Джинджер. — Ты никого этим нихрена не успокоил. — Я это многократно проворачивал с другими, блядь, частями тела, так что… — Ага, со своим проклятым членом, про который ты потом ноешь, — говорит Джон и тоже вздрагивает. — Хм, — хмыкает Тим. — Ладно, допустим, я склонен несколько терять самообладание. — Допустим, — шепчет Джинджер. Непочтительно. — Заткнись, — цыкает Тим. — Джон же здесь. Джон, можешь мне по ебалу врезать, если я начну зарываться. — Блядь, — говорит Джон. — Ладно. Вы оба совсем на голову больные. Что мы дальше делаем? — Хм, — Тим встает и стаскивает с Джинджера его майку-алкоголичку, чувствуя вкус крови на языке. — Снимай свои шмотки, Джон. И найди мне какой-нибудь хуй. — Сейчас, — отвечает Джон воодушевленно. — Нашей целью является разнообразие переживаемых ощущений, — продолжает Тим, стягивая с себя штаны. — Сначала мы устроим все так, чтобы у Джинджера хорошенько встало… Или у тебя там уже вовсю стоит? — Отъебись, — выдыхает Джинджер. Тим усмехается. — Так вот, сначала он у нас немного поерзает. Ты, Джон, будешь лизать ему ступни. А я с ним любезностями пообмениваюсь. А он будет трахать матрас. — Звучит неплохо, — говорит Джон, демонстрируя ему два дилдо. — Какой? — Ебаный пиздец, — говорит Джинджер, пряча лицо в подушке. — На твое усмотрение, — поясняет Тим. — Это ты им себя ебать будешь, когда мы с прелюдией закончим. Чтобы ты не заскучал, пока я привношу в мир боль и страдание. Чтобы Джинджер хотя бы полюбоваться на что-то мог. — Ладно, — говорит Джон, обнимаясь с отрезанным щупальцем и отшвыривая в сторону другой член. — А что насчет тебя? — Гфсподхи бфоше мфхой, — бормочет Джинджер, лежа на кровати как жертва сатанинского ритуала, только такая, у которой хуй вскочил до небес. — А я буду стоически воздерживаться и срывать злость на нем? — пожимает плечами Тим. — Посмотрим, заслужу ли я оргазм. Посмотрим, как я себя вести буду. — На меня посмотри, — говорит Тим, укладываясь рядом с Джинджером и подпирая щеку локтем. — Ага, умничка, вот так. Джон, можешь начинать. Джон начинает лизать Джинжеру ступни. Ну, этого Тим на самом деле не видит, потому что смотрит он на Джинджера, но смотреть куда-либо еще ему и не надо, как раз потому, что он видит Джинджера. Он усмехается, когда губы Джинджера приоткрываются во влажном стоне, и разглядывает его бледное лицо. Он несколько секунд гладит его по волосам, потом медленно проводит ладонью по спине. Он придвигается еще ближе. — Так что, что мне с тобой сделать? — шепотом интересуется он. — Блядь, — вздрагивает Джинджер, ненадолго закрывая глаза. — Давай, кальмар, — настаивает Тим. — Говори, не стесняйся. Джон производит какой-то шум. Виртуозный, блядь, мастер шпионажа, думает Тим. — Ты можешь… — заговаривает Джинджер, и его внимание снова полностью обращается к нему. — Можешь потрогать мои губы? Тим ухмыляется и облизывает большой палец. — Открывай, — говорит он и обводит губы Джинджера по кругу, потягивая за нижнюю и выкручивая ее, размазывая слюну ему по лицу. Джинджер стонет, а Джон принимается хныкать на полу. — Еще? — спрашивает Тим и смотрит, как чернеют глаза Джинджера. — Блядь, — говорит Джинджер. — Да. — С удовольствием, — Тим повторяет последовательность. — Я, сука, просто обожаю, когда ты мне сам в пасть приплываешь. Джон производит рассерженный шум. Тим решает до поры до времени дать ему поблажку. Джинджер содрогается, неловко вжимаясь бедрами в матрас. — Господи, какой же ты жалкий, — доверительно шепчет Тим, наклоняя голову и заглядывая ему в лицо. — Ебаная размазня. Джон опять издает разгневанные звуки, а потом делает кое-что еще, кое-что, по-видимому, очень приятное, потому что Джинджер стонет и говорит блядь, Джон, хотя Тим был полностью уверен, что услышит свое имя. Не то чтобы он возражает. — Ну хорошо, давай сменим тему, — невозмутимо произносит он. — Расскажи-ка мне, что тебе нравится, когда Джон твои припизднутые ступни лижет? Вот уж действительно, не то чтобы я возражаю, думает он, вкушая реакцию в двойном объеме. — Блядь, — говорит Джинджер. — Я… Мне нравится… Блядь. Пальцы. Когда он сосет мне пальцы. Боже мой. И между ними. Блядь, господи. Когда он лижет между ними. — Отлично, — говорит Тим. — Все услышал, ты, бестолковый гитарный разведчик? Джон посылает его нахуй, устраивая себе небольшой перерыв, а потом делает именно то, что нравится Джинджеру. Ну, Тим-то, конечно, этого не видит, но, опять же, ему никакой нужды нет куда-то там смотреть. Он скалит зубы, и теплые, пушистые термоядерные взрывы с многочисленными жертвами заполняют его грудь. Джинджер начинает ебать матрас несколько секунд спустя. — По-моему, этому блюду не повредит щепотка специй, — заявляет Тим, и кровь течет у него изо рта. — Джон, раздвинь его блядские ноги. — Господи, — говорит Джинджер. — Ага, я сейчас твое дерьмо продегустирую, — подтверждает Тим, облизывая пальцы. — И ты, конечно, тоже. Ты тоже, ебаный ты студень. — Блядь, Тим, — поднимает голову Джон, и голос у него звучит отнюдь не миролюбиво. — Ты законом что ли обязан его постоянно оскорблять? — Закрой рот и лижи ему ноги, — отвечает Тим, проталкивая пальцы Джинджеру в задницу, и Джинджер вздрагивает всем телом от такого усердия. — Тебя наша беседа не касается. Я же ваш сиропный пиздеж своими возмущениями не прерываю, не так ли? Заткнись и дай нам насладиться друг другом в полной мере. — Блядь, ты напрочь ебанутый, — говорит Джон и возвращается к своим занятиям. Джинджер просто лежит на кровати, дергая бедрами вверх и вниз. Бестолковый запутавшийся кальмар, думает Тим, запихивая пальцы глубже ему в дырку, и бескрайняя радиоактивная привязанность заполняет его грудь. — Так, ты, убогое создание, — говорит он, вытаскивая пальцы. — Кто первым отведает твоего дерьма? Я могу сразу перейти к главному блюду и побаловать им себя. Джинджер стонет. — Или сначала ты хочешь попробовать? — добавляет Тим, поднося пальцы прямо к приоткрытым губам Джинджера. — Блядь, — говорит Джинджер и таращится на него с ебаной преданностью на лице. — Тим. — Ага, я жду твоего ответа, — усмехается Тим. — Хочешь своей грязи? — Блядь, — повторяет Джинджер, с усилием сглатывая. — Я… Да. — Ну пожалуйста, не стесняйся, — говорит Тим, засовывая пальцы ему в рот, и Джинджер стонет, посасывая их. Джон бьет кулаком об пол. — Поосторожнее там со своими чудесными руками, Джон, — хохочет Тим, вынимая пальцы изо рта Джинджера и снова проталкивая их ему в задницу. — Блядь, Тим, — шепчет Джинджер. — Ага? — интересуется Тим. — Ну давай. Выеби свое говно на моих пальцах. Я тут с голоду, блядь, умираю. — Боже мой, — бормочет Джинджер, подаваясь бедрами вверх, и по телу его проходят судороги. — Тим. Тим. Тим отпускает смешок и вынимает пальцы. — Смотри на меня, — говорит он, широко распахивая пасть, и сначала облизывает пальцы, а потом, в течение нескольких секунд, увлеченно сосет. Джинджер трясется, матерясь, и голос его срывается. — Ладно, — объявляет Тим, когда его припадок прекращается. — Давай напоследок обменяемся бактериями — и хватит этой сопливой хуеты. Он впивается в Джинджера, вылизывая его зубы и вонзая в него свои, и Джинджер жалко стонет ему в рот, а Джон извергает громы и молнии на полу. — Виртуоз, поднимайся, — говорит Тим, резко вставая. — Час пыток пробил. — Ебаный пиздец, вы оба наглухо ебанутые, — говорит Джон, тоже вставая, и ноги у него дрожат. — Джинджер, ты, блядь, ебанутый. Блядь, меня прямо сейчас надо выебать. Ага, и на надзирателя ты теперь вообще никак не тянешь, думает Тим, ухмыляясь. Он стоит у изножья кровати какое-то время, оборачивая ремень вокруг руки, и разглядывает подрагивающие ступни Джинджера, пресекая все его попытки дергать бедрами, он наблюдает, как Джон возится со смазкой, как его нервные руки исчезают у него за спиной, как он хватает дилдо и промахивается, он смотрит на их перепуганные лица, пока они таращатся друг на друга, и чувствует он себя неподвижным металлическим цилиндром, который нашпигован взбудораженной начинкой под завязку и более чем готов к взлету к гостеприимным небесам. Тут Джон наконец-то справляется с дилдо и опускается на него, покачивая бедрами, и рот его непристойно раскрывается, а его миловидное лицо моментально расцветает и озаряется блаженным выражением, а Джинджер подбирается, напрягаясь от страха и мучительного ожидания, и пальцы на его ногах поджимаются, а руки комкают простыни. — Не смей даже подумать куда-то дергаться, ты, ебаный кусок дерьма, — выплевывает Тим и с размаху лупит его по ступням ремнем Джона, катапультированный взрывом. Его рука с зажатым в ней ремнем продолжает взлетать и опускаться, не зная пощады и разгоняясь чуть ли не до сверхзвуковой скорости, и ему кажется, что она целиком вылита из плутония, вырывающегося из самых глубин его грудной клетки, и оба они, и Джон, и Джинджер, крепко зажимают себе рты руками, и Джон трахает себя с тем же беспамятством, с которым производит свои гитарные запилы, и на лице его проступает чужая и жуткая морда чудовища из глубокого космоса, а Джинджер пластается по кровати так, как пластаются по разделочной доске кальмары, которых Тим обожает вскрывать, и выглядит он как медуза, раздавленная танком, он просто лежит и терпит, подставляясь под удары, а Тим нависает над ними обоими, преумножая боль и страдания, и думает, что океаны скоро выйдут из берегов, а происходящее — из-под контроля, и волны захлестывают его с головой, и он понимает, что готов звать на помощь, понимает, что остановиться он не сможет. Потом Джинджер начинает выть, а Джон захлебывается собственным дыханием, Джинджер утыкается лицом в свои ладони, а Джон смотрит на него в ужасе, а затем переводит взгляд на Тима, каким-то образом умудряясь испугаться еще больше и одновременно пылая гневом, и Тим наконец-то отбрасывает ремень в сторону, запихивает два пальца себе в рот, перехватывая Джинджера за волосы, и сует их ему в дырку, зарываясь ими внутрь, и спина Джинджера выгибается, а он сам дергает бедрами, совсем запутавшийся и потерявшийся в своем ебаном лесу, он находит дрожащую руку Джона своей дрожащей рукой, и Джон стонет, непристойно, низко, глубоко и незнакомо, а Джинджер кончает, сжимаясь вокруг пальцев Тима, и Тим требует, чтобы он показал ему на что он годен, чтобы он ему все целиком показал и все отдал, а Джон отвешивает Тиму пощечину со всей дури и тоже кончает, и его тело, эта прекрасная мраморная статуя, рассыпается на миллионы яростных элементарных частиц. Тим детонирует. Придя в себя после взрыва, он первым делом слышит плачущий голос Джинджера, который твердит, что любит его, и заверяет, что он ему все отдаст, что он сделает все что угодно, и его нежные любящие щупальца держат Тима за плечи, а вскипевший череп Тима упирается ему в живот. Придя в себя после взрыва, он первым делом чувствует на себе взбешенные руки Джона, которые вздергивают его вверх за бедра и нажимают на поясницу, вынуждая прогнуть спину, и ремень обжигает его кожу свистящим ударом секунду спустя. Придя в себя после взрыва, он первым делом обхватывает пальцами свой член и начинает дрочить так, как Джон пилит на ебаной гитаре, подвывая так, как только что выл Джинджер. Потом ебучий ремень случайно приземляется между его ягодиц, и он позорно тявкает. — Блядь, господи, Джон, — вскрикивает Джинджер, задыхаясь от испуга. — Блядь, господи, Тим, — вскрикивает Джон, на секунду прерывая наказания. — Блядь, врежь мне снова, — рычит Тим, задирая задницу повыше. Так он и кончает еще немного спустя, отдрачивая себе и вереща, пока Джинджер зажимает ему рот ладонью, а Джон лупит его своим возмутительным ремнем прямо по дырке. Он кончает кипятком, трясясь, и разлетается в труху. — Блядь, — произносит он через четырнадцать миллиардов лет, валяясь на кровати в куче оторванных конечностей, и мир вокруг него утопает в радиоактивной крови. — Блядь, мы точно должны найти более благоразумного надзирателя. — Иди нахуй, — отвечает Джон. — Мы этого больше никогда делать не будем. — Ебаный пиздец, — говорит Джинджер. — Мы тут все больные уебки. Заключение Джинджера выдерживает испытание временем. Они даже не думают следовать запоздалому предложению Тима. Они еще как делают это снова. Сначала они делают это вдвоем с Джинджером. Они делают это в тот же день, когда Джон впервые уезжает на выходные после их изначального эксперимента. Они делают это вдвоем, и Джинджер не может ходить до тех пор, пока Джон не возвращается, и Тим таскает его по дому, мучаясь вместе с ним, за компанию и еще потому, что ему приходится таскать его, блядь, по дому на своем горбу, а горб у него нихуя не железный. Потом они делают это вдвоем с Джоном. Они делают это в тот же день, когда Джинджер уезжает на выходные после их второго испытания. Они делают это вдвоем, и Тим растягивает себя до того, как Джон подбирает с кровати ремень, и раздвигает для него свои ягодицы, когда Джон кладет его, и Джон ебет его, пока Тим верещит в подушку, и Тим не может ходить до тех пор, пока Джинджер не возвращается, и все это время живет в грязище, а Джон только хохочет и швыряется в него носками. Потом они делают это все вместе, не забывая про приятные дополнения, которые Тим предложил, когда они делали это вдвоем с Джоном, и про еще несколько новых, и Джинджер воет, облизывая Джону член, пока Тим бьет его ремнем по ступням, изо всех сил стараясь не слететь с катушек ради здоровья и благополучия Джона, а затем приходит черед Тима, и он верещит Джинджеру прямо в рот, а Джинджер держит его голову своими нежными любящими щупальцами, пока Джон ебет его разодранную задницу, даже не задумываясь ни о каких катушках. Потом возмутительный ремень Джона снова теряется, и они больше не делают этого. До поры до времени. *** Сопряжение *** — Хочешь послушать мою мелодию? — спрашивает Джон, поднимая голову с плеча Тима и пытаясь заглянуть ему в лицо, извиваясь своим благоухающим обнаженным телом. — Не особо, — отвечает Тим, удерживая его на месте. — Хочешь, я вместо этой хуйни тебя с ног до головы поцелую и мраморной статуей назову? Джон хихикает. — Давай, я хочу, чтобы ты послушал мою мелодию, — настаивает он. — Чувак, — говорит Тим, нюхая его благоухающие волосы. — Мы посвятили весь этот чудесный вечер телесным удовольствиям. Я в твоей идиотской ванне с тобой, блядь, целый час проторчал. Нам и дальше надо продолжать в том же духе. Не отклоняясь от выбранного курса. Ты хотел Доброго Тима, и я его тебе предоставляю. — Добрый Тим значит, что ты и мелодии мои будешь слушать, — возражает Джон, все равно пытаясь подняться. — Добрый Тим значит, что ты делаешь все, что я попрошу. Тим фыркает. — Черт побери. А я ведь тебя совсем избаловал, ты, ноющий придурок. Ладно уж. Тащи сюда свою ебучую гитару. Я твоим невероятным талантам панегириков надекламирую. — Чего сделаешь? — спрашивает Джон, слезая с дивана. Тим снова фыркает. — Скажу тебе, что ты играешь как никто другой и выглядишь как самый прекрасный и самый одаренный человек в мире, — говорит он, тоже садясь. — Что, кстати, так и есть. Джон подпрыгивает и хлопает в ладоши своими настоящими, блядь, руками, услышав это, и сломя голову бежит вверх по лестнице, чуть ли не приплясывая. Тим закуривает. — Тим, — Джон заходит в комнату, хихикая. — Глянь что я нашел. Тим приподнимает бедра, запрокидывая голову, и смотрит на Джона через спинку дивана. Смотрит — и никакой гитары в его руках не видит. Видит вместо этого давно потерянный флешджек. — О, — ухмыляется он. — Джон. Какая исключительная удача. Несколько минут спустя они оба сидят на диване, и Джон лежит у Тима на плече головой, а Тим зарывается носом в его дважды вымытые, намазанные маской, высушенные и расчесанные волосы и трогает пальцами его влажные полураскрытые губы, и медленно орудует флешджеком на его члене другой рукой, а Джон непристойно стонет, время от времени вскидывая бедра. — Блядь, пиздец как туго, — ноет он, и Тима накрывает волной удовольствия, прокатывающейся по коже Джона. — Да? — интересуется Тим с любопытством. — Насколько туго? Как жопа Джинджера? — Блядь, Тим, — дергается Джон, и голова его заваливается назад, а ноги дрожат. — Нет. Не настолько. Блядь. Но очень туго. — Ну ладно, — смеется Тим. — Наверное, это действительно слишком высокая планка. В конце концов, охуительный член Джинджера в этой штуке бывал и неоднократно, а вот его неимоверно тесная, блядь, задница такого опыта ни разу не имела. Джон захлебывается смехом, а потом снова стонет. — Блядь, перестань об этом говорить. Я так сразу кончу, — говорит он, шлепая жалкий член Тима. — Я думал, мы решили никуда не торопиться. — Без проблем, — с легкостью соглашается Тим. — Мне просто интересно стало. Моих частей тела в эту штуковину так и не попало. — Можешь сейчас попробовать, если хочешь, — говорит Джон и хватается пальцами за флешджек, сталкивая руку Тима. — Я тебе немного подрочу. — Ого, — отвечает Тим и убирает руку. — Ничего себе благодеяние. Джон проклинает его, требуя, чтобы он говорил как нормальный человек, и запихивает его изнывающий хуй во флешджек. — Так, — резко произносит Тим, и все его тело напрягается. — Блядь, охуеть. Реально пиздец как тесно. Джон улыбается дразнящей улыбкой и начинает ему отдрачивать, и рука его двигается так медленно, как Тим никогда в жизни еще не видел. — Твою мать, — говорит Тим через несколько секунд. — Погоди, дай я кое-что попробую. Просто держи эту хуйню покрепче. И чуть-чуть с члена сними. Джон выполняет его указания, и Тим начинает трахать флешджек, вскидывая бедра, напрягая пресс. — Господи, пиздец. Сними эту хрень с меня. У меня уже идеи появляются. — Правда? — хихикает Джон, ничего подобного не делая. — Какие идеи? Расскажи. — Да запросто, только сними ее сначала, — настаивает Тим. — Я все еще планирую сидеть с негнущимся хуем и страдать. Я, блядь, обкончаюсь, если я с этой херней на члене говорить буду. — Ладно, — говорит Джон и стягивает с него флешджек. — Так что? — Тебе просто надо так же взять и держать Джинджера своими садистскими руками, пока я его ебу, вот что, — выговаривает Тим, едва ворочая пересохшим языком. — Эй! — Джон снова бьет его по члену. — Нет. Он тебе, блядь, не игрушка. — Ладно, тогда как насчет того, чтобы я просто так же взял и держал Джинджера моими бессердечными клешнями, пока его ебешь ты? — предлагает Тим, запихивая член Джона обратно в флешджек. Джон жалко хныкает. Тим отпускает смешок. — Ага? Это твои избалованные, блядь, уши больше радует? Бесстыжий, распутный ты говнюк. — Блядь, — выдыхает Джон. — Джинджер классный. — Ага. А еще мы попросту обязаны засунуть оба наши члена в его проклятую дырку, — продолжает Тим, медленно водя рукой с флешджеком. — Нахуй все, что я раньше говорил. Невозможно, блядь. Мы это невозможное сделаем возможным. Я свою ебаную душу дьяволу продам, если понадобится. Джон стонет, вздергивая бедра. — Черт побери, — говорит он. — Насколько же ты озабоченный? — Дерьмовой дыркой Джинджера? — ухмыляется Тим. — До умопомрачения. — Боже, — задыхается Джон. — Ага, ну, знаешь ли, ты только самую малость в ней бывал, — добавляет Тим. — А я через те райские врата уже целую вечность хожу. А за ними расстилается сущее блаженство. Джон лупит его по члену, а потом вздрагивает, хныкая и хватаясь руками за диван. — Прекрати, — требует он. — Хватит меня дразнить. И Джинджером, и своими, блядь, словечками. Я из-за тебя себя полным идиотом чувствую. — А ты и есть полный идиот, — отвечает Тим. — Но очень миленький. — Отъебись, — говорит Джон. — Давай уже, я хочу кончить. — Как пожелаешь, — ухмыляется Тим и начинает двигать рукой быстрее, задирая Джону голову, потягивая его за волосы, рассматривая его прекрасное запыхавшееся лицо. — Ну. Покажи мне на что ты годен. Джон кончает несколько секунд спустя, постанывая, низко и глубоко, и Тим таращится на его рассыпающиеся в пыль черты, и ядерный взрыв в его груди навсегда впечатывает эту картину ему в память. — Так, — говорит он чуть позже, когда Джон снова начинает дышать. — Пожалуйста, отлупи теперь мой жалкий хуй, чтобы и мои мучения наконец закончились. Джон корчит недовольную рожу. — Не хочу, — ноет он. — Ебанутая хуйня какая-то. Пощечины — это круто. Бить член — вообще нет. Тебе только всякая ебанутая хуйня нравится. Ты сам ебанутый. — Блядь, — хохочет Тим, обалдев. — А ты еще более наглый ублюдок, чем я думал. Может быть, ты даже когда-нибудь меня переплюнешь. Ладно. Похуй. Я и сам все сделаю. — Я могу тебе отсосать, если что, — замечает Джон. — Можешь мне в рот кончить. Это вот круто. — О, — кивает Тим. — Так тоже пойдет. Так что Тим лупит себя по члену, пока агония не достигает того уровня, который ему как раз по вкусу, а Джон стоит на коленях на полу перед ним, облизывая губы, и выглядит он в высшей степени развратно, и тогда Тим встает и запихивает головку Джону в рот, обхватывая изнывающий ствол пальцами и сжимая его, и кончает несколько мгновений спустя, надеясь, что кто-нибудь поскорее изобретет хранилище для всех этих шедевров, которыми его снабжали за прошедшие годы, потому что потерять такую коллекцию будет особо тяжким, блядь, преступлением. Тим приносит воду и шоколадный батончик для Джона через какое-то время, и они рассиживаются на диване, оба полумертвые, и Тим курит, обняв Джона за плечи, а Джон обсасывает свое угощение. — А еще нам непременно надо опять отдрочить Джинджеру этой поебенью, — заговаривает Тим, вспоминая свои великолепные идеи. Джон хихикает. — Он же вообще перепугается, если мы ему скажем, что опять ее нашли. — Ага, и что дальше? Джон бьет его по ноге. — Ты сделаешь для него что-нибудь хорошее, чтобы он согласился. Тим корчит рожу. — Неа. Нахуй. Он и так все, что я ему скажу, сделает. — Иди ты, — говорит Джон и тыкает его пальцами. — Почему ты себя с ним как полная скотина ведешь? Такое ощущение, что ты два разных человека, когда ты со мной и когда с ним. Почему ты никогда не делаешь для него ничего классного как для меня? Потому что, думает Тим, потому что ты воспринимаешь все, что я для тебя делаю, как должное. Потому что, думает Тим, потому что так оно и есть. Потому что, думает Тим, потому что Джинджер себя просто на тарелке, блядь, подаст, если я сделаю для него хотя бы самую малость. Потому что, думает Тим, потому что от него и так уже почти ничего не осталось. Потому что, думает Тим, потому что он уже мне все что есть отдал. — Потому что вы — два разных человека, — отвечает Тим. — Потому что вы — два абсолютно разных человека. *** Продвинутый уровень *** — Мануэла! — торжественно объявляет Тим, открывая дверь. — Проходи. Ты к Джону? — Ага, — говорит она, складывая зонтик и заходя внутрь. — Увидела сегодня вот эту помаду, и мне просто пришлось ее для него купить. Тим смеется. — Еще я принесла торт, — продолжает она, передавая Тиму коробку. — Он не поднимает трубку, поэтому я решила попытать свою удачу здесь. — А он в студии гитару дрочит, — поясняет Тим. — Но потом он вернется. Можешь пока тут со мной и Джинджем потусоваться, если хочешь. — О, хорошо. А чем вы занимаетесь? — Сказать по правде, торчим на диване и читаем философскую хуйню как парочка невыносимо скучных стариканов, — усмехается Тим. — Но сейчас мы уже жрать хотим, так что я что-нибудь приготовлю, а потом мы можем заняться чем-нибудь более вменяемым. — Ладно, — говорит Мануэла. — Давай. Мне все нравится. — Где кухня ты знаешь, — отвечает Тим и поворачивает голову в сторону гостиной. — Эй, Джиндж! Тащи свою жалкую задницу сюда. К нам в гости Мануэла пришла. Он сооружает пасту и салат, пока они все втроем тусуются на кухне, и Мануэла пьет пиво и показывает Джинджеру помаду, которую она купила для Джона, и торт, который она купила для него же, и Джинджер подтверждает, что и помада, и торт ему точно понравятся и приведут его в полный восторг, а затем переходит к расспросам про работу, отдых и жизнь в целом, не забывая интересоваться и о том, как она спит, и Мануэла с удовольствием ему все рассказывает и задает ответные вопросы, пока Тим расправляется с овощами и насвистывает с сигаретой в зубах. Они едят, сидя на диване и уставившись в телевизор, по которому показывают какой-то фильм, и Тим разваливается посередине, а Джинджер пытается отодвинуться от него насколько можно дальше, отпихивая его руку, которую Тим упорно закидывает ему на плечи, внутренне усмехаясь и болтая с Мануэлой о том о сем, расспрашивая ее, чем они занимались с Джоном, а Мануэла подтягивает ноги под себя, и они все втроем пьют пиво. Тиму звонят, и он уходит сражаться со своими приятелями из студии на балкон, а когда он возвращается, то обнаруживает, что фильм уже закончился, а Мануэла и Джинджер увлеченно беседуют, снова обсуждая ее захватывающую жизнь. Он пару секунд разглядывает их и закуривает, опираясь спиной на стол и ухмыляясь. Джинджер поднимает голову, чтобы что-то у него спросить, и испуганно замирает. — Блядь, — выдыхает он. — Тим, нет. Тим ощеривает зубы в широченной улыбке. Мануэла тоже переводит на него взгляд в замешательстве. — Я, кажется, чего-то не понимаю, — говорит она. — Что-то случилось? — А это мое давайте-ка-потрахаемся-втроем выражение лица, — поясняет Тим, тыкая пальцем в свою пыхтящую дымом морду. — О, — улыбается Мануэла. — Ты имеешь в виду… Она прерывается и обводит их всех рукой, ненадолго поворачиваясь к Джинджеру, который выглядит так, как будто его вот-вот разобьет припадок. — Ага, — говорит Тим, делая последнюю затяжку и выкидывая окурок. — То есть, я не настаиваю, конечно. Но фильм уже кончился, а Джон еще не вернулся, так что… — Ебаный пиздец, — говорит Джинджер. — Почему бы и нет, — говорит Мануэла. После этого повисает неловкая пауза, и Джинджер таращится на Мануэлу, а Мануэла смотрит на Тима, и Джинджер тоже смотрит на Тима, а Тим пожимает плечами. — Эй, дама говорит, что она не возражает, — заявляет он, разглядывая онемевшего от шока Джинджера. — С чем у тебя проблема-то? Мануэла мягко смеется. — Джон… — неуверенно начинает Джинджер. — О, а Джон тоже не возражает, — улыбается ему Мануэла. Тим отпускает смешок и вопросительно приподнимает брови. — Мы с ним пару раз обсуждали, как у вас тут все устроено, — поясняет она. — Блядь, — говорит Джинджер и обхватывает себя руками за плечи. — Но если тебе так неймется, я могу ему персональное уведомление, блядь, отправить, — добавляет Тим, наслаждаясь его несчастным видом. — Пойдем, — говорит Мануэла, поднимаясь, и берет Джинджера за руку. — Давайте повеселимся. Тим действительно отправляет Джону смску, следуя за ними в спальню, и Джинджер едва перебирает ногами, а Мануэла ведет его за руку. Они начинают так же, как и с Джоном. Тим кладет телефон на тумбочку и быстро раздевается, выставляя себя на всеобщее обозрение, будто он какой-то дар богов, а Мануэла целует Джинджера, и Джинджер постепенно расслабляется, запуская пальцы в ее волосы, помогая ей снять одежду и позволяя ей ответить ему тем же. Затем в процесс вносятся поправки. Тима укладывают на кровать, и Мануэла усаживается на него сверху, и он держит ее руками за бедра, а Джинджер околачивается позади нее и гладит ее по спине и плечам, время от времени целуясь с ней, и Тим с упоением рассматривает его несчастное лицо и кончает, таращась на его губы, кусая себя за пальцы, заранее предупредив Мануэлу, что сейчас произойдут кое-какие странности, но волноваться не надо, и Мануэла удивляется, но расположения своего к нему отнюдь не теряет. Затем Тим назначает Джинджера на роль дилдо, и Мануэла забирается на его ноющий член, а Тим вылизывает ее, предварительно попросив, чтобы она оценила его умения для последующего сравнения их с оральными талантами Джона, и Джинджер выглядит так, будто вот-вот грохнется в обморок, а Мануэла кончает с многословными испанскими ругательствами на устах, значение которых Тим в общих чертах понимает, и он внутренне ухмыляется, услышав обильное употребление слова polla, и думает я очень хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Джинджер прогуливается в самой чаще эквадорских джунглей, когда Мануэла слезает с его члена, так что в голову к Тиму приходят интересные идеи, достойные всевозможных призов и наград. — Кстати, Мануэла, — заговаривает он, пихая Джинджера, чтобы тот лег на кровать, и хватая смазку с тумбочки. — Mierda значит дерьмо, ведь так? Мануэла кивает и спрашивает, зачем же ему понадобилось это знание именно сейчас. Он наливает смазку ей на пальцы и бьет Джинджера по ногам другой рукой, вынуждая его раздвинуть их. — А у меня к тебе небольшая просьба, — говорит он, переводя взгляд на Джинджера, лежащего там в полном ужасе, и качает головой, скаля зубы, всем своим видом демонстрируя ему, что никаких возражений он принимать не будет. — Не могла бы ты поделиться с нами всеми непристойными оборотами с этим замечательным словечком, пока ты трахаешь Джинджера пальцами? — О, — говорит она, снова удивляясь, но нисколечко не смущаясь. — Конечно. — Он у нас тот еще любитель всякой грязи, а моя дудка будет на пару минут чрезвычайно занята, — поясняет Тим, усмехаясь. Джинджер кончает, зажимая себе рот обеими руками и трясясь как лист на ветру, сжимаясь вокруг пальцев Мануэлы, пока его уши сгорают от ее цветистых испанских выражений, а его член болтается в оголодавшей пасти Тима, и Тим глотает его вскипевший протеиновый кисель с такой готовностью, будто это священное вино, поданное ему на Тайной вечере самим Иисусом, а он сам — не столь доверчивый и чуть более состоятельный апостол. И, может быть, так оно и есть. — Ага, мне, блядь, его никогда не хватает, хотя я его уже три года подряд тискаю, — говорит Тим, когда они с Мануэлой приходят к соглашению, что и эта аранжировка была просто изумительной, обмениваясь своими впечатлениями, пока бездыханное тело Джинджера отдыхает между ними, и переходя к наиболее значительной теме конференции. — Этот его ебаный член. *polla (исп) - член *** Тот раз, когда Тим целиком и полностью заканчивается *** Дом приветствует его звуками тупого фильма, раздающимися со второго этажа и заглушающими голос Джинджера, который о чем-то спрашивает Джона. Тим усаживается за компьютер и разбирает свой почтовый ящик, сортируя письма и прослушивая песни, которые его многичисленные друзья и знакомые попросили оценить, а когда он снимает наушники, чтобы залить себе рот кофе, песни сменяются на звуки нескольких гитар, на которых бренчат наверху, и голос Джинджера снова задает Джону какие-то вопросы. Рука Джона приземляется на его плечо немного спустя, и он подпрыгивает на стуле, поперхнувшись дымом, а Джон освобождает его от наушников. — Пойдем, — говорит Джон, пытаясь поднять его со стула. — Нам нужна твоя помощь. — О. Конечно. Сейчас, дай я только эту хрень выключу, ладно? Тим выключает свой компьютер и докуривает сигарету. — Все, я готов, — он толкает Джона в сторону лестницы. — Пора распинаться про дерьмо. — Подожди, — останавливает его Джон, хватая его за руку. — Насчет этого. — Ага? Чего? — Только… Не веди себя как полный мудак, ладно? Я не хочу, чтобы ты Джинджеру говорил, что он просто куча говна, в которую я спускать буду. Не надо этих ебанутых мерзостей. Я этого слушать не хочу. Не надо его оскорблять. Тим с подозрением разглядывает Джона. — Я к вам вообще-то именно чтобы его оскорблять тащусь, — говорит он. — Он без этого с тобой трахаться не может. Пока. Потом должно стать лучше. — Блядь, — сжимает его пальцы Джон. — Но ты… Можешь это как-нибудь поприятнее делать? Тим усмехается, закатывая глаза. — Ты понимаешь, что это как попросить тебя сыграть мелодию одновременно в миноре и в мажоре? — Тим. — Впрочем, ты, пожалуй, и сыграешь, — добавляет Тим и тянет Джона за собой. — Хорошо. Пойдем. Я постараюсь. Джинджер сидит на кровати Джона полураздетый, обнимая себя за колени, и выглядит он заведомо проигравшим. Тим рассматривает его несколько секунд, проводя языком по зубам, нависая над ним словно башня. — Так, я с таким позорным настроем мириться не собираюсь, — объявляет он и толкает Джона на кровать. — Мы здесь на успех рассчитываем, если что. Давайте, начинайте обжиматься или чем вы тут без меня занимаетесь. Джон, поизводи его хорошенько. На меня внимания можете не обращать. Он закуривает и смотрит, как они выполняют его указания, раздеваясь и начиная обжиматься, целуясь и постанывая, и с удовлетворением видит, что Джон воспринял стоящую перед ним задачу действительно серьезно и теперь прикладывает все свои таланты, чтобы превратить Джинджера в кальмарный студень, плавно двигаясь, словно какая-то непристойная жидкость, и облизывая член Джинджера с дразнящей улыбкой на губах, хватая его за все части тела, до которых он только может дотянуться, и наигрывая на нем своими волшебными гитарными пальчиками, изводя его самым замечательным образом и заодно распаляясь сам, и оба полудурка заливаются румянцем и постоянно пиздят, ни на секунду не затыкаясь, наполняя комнату восхвалениями и признаниями в любви, а Тим просто делает глубокие затяжки одну за другой, чтобы заглушить вкус сахара на языке, и член у него встает и быстро перестает гнуться, и с этим Тим решает таки смириться, готовый выполнять свои фекальные обязанности. — Блядь, Джон, — стонет Джинджер, когда Джон вынимает его член изо рта и целует его. — Я хочу… Хочу твои пальцы. — Ладно, — облизывает губы Джон, и лицо его одновременно окрашивается восторгом и испугом. — Конечно. Мне просто— — Нет, — перехватывает его руку Джинджер. — Не так. Я так точно не смогу. — Хорошо, — кивает Джон. — Тогда как? — Не знаю, — вздыхает Джинджер. — Может, давай я на тебя сверху сяду? Они начинают было менять позу. — Нет уж, — останавливает их Тим, так что они оба подпрыгивают, услышав его голос. — На бок. Оба. Лицом ко мне. Джинджер, если понадобится, можешь закрыть глаза. Они так и делают, и Джон ложится позади Джинджера, а Тим тоже падает на кровать, придвигаясь поближе, и задирает Джинджеру ногу, сгибает ее и кладет себе поверх бедер, а Джинджер ахает и вздрагивает. — Лежи спокойно, — говорит Тим. — Джон, давай уже. Джон приступает к делу, наливая смазку на пальцы и проталкивая их в Джинджера, и Тим может точно указать на тот момент, когда это случается. На бледном лице Джинджера проступает паника, и он неотрывно таращится на презрительную рожу Тима, без слов моля его о помощи и никакой помощи не получая, получая лишь его ухмылку, и после этого Джинджер закрывает глаза, а еще мгновение спустя — распахивает рот, и стон срывается с его губ, потому что к тому времени паранормальные, блядь, пальцы Джона уже давно пробрались в него и вовсю там двигаются. — Боже, Джон, — шепчет Джинджер, и лихорадочные пятна расцветают на его щеках. — Хорошо? — спрашивает Джон, целуя его в плечо. — Нравится? — Блядь, да, — говорит Джинджер, и его горячее дыхание касается лица Тима. — Ты так классно это делаешь. — Я тебя люблю, — говорит Джон. — Черт, ты такой тугой. Я тебя пиздец как хочу. Тим наблюдает за ними, и они продолжают в том же духе, целуясь и в разных комбинациях повторяя слова, которые они уже не раз сказали, и постепенно убеждается в мысли, что процесс идет чрезвычайно гладко, и улыбается. Затем неудачная строфа комплиментов выпадает изо рта Джона, задевая что-то внутри бестолковой головы Джинджера, или, быть может, пальцы Джона забираются в него слишком глубоко, и он понимает, чем же именно вызваны те охуительные ощущения, про которые он треплется, не переставая, или же языческие боги решают над ними поиздеваться, так как происходящее им наскучило и они жаждут услышать преступные комментарии Тима и забрать у него его потерянную несуществующую душу, и Джинджер вздрагивает и напрягается, а глаза его широко распахиваются, слепые от ужаса. — Блядь, подожди, — запинается он. — Блядь… Я… Ты уверен— — Блядь, Джиндж, — пытается успокоить его Джон. — Все в порядке. Там ничего нет. Джинджер успокоенным отнюдь не выглядит. — Еще как есть, — вклинивается Тим, и в груди у него тянет. — И мы все тут знаем, что это такое. Это твоя ебаная грязь. Джинджер трясется и снова закрывает глаза. — Джон, — говорит Тим. — Прекрати брехать. Скажи ему. — Блядь, Тим, — поднимает голову Джон и смотрит на него, и выражение лица у него довольно-таки рассерженное. — Джон там вовсю свои пальчики в твой теплый понос макает, — не затыкается Тим, тоже натягивая на лицо гримасу, в надежде, что до Джона, блядь, дойдет. — Я уверен, что он там давно его нащупал. Так ведь, Джон? Джон кусает губы. — Да, — выдавливает он. — Боже мой, — говорит Джинджер, и по телу его пробегает горячая волна стыда, ударяя Тиму в лицо. — Я поспорить могу, что у него уже вся рука твоим ебаным дерьмом измазана, Джинджер, — продолжает Тим, все еще не удовлетворенный результатом. — Джон, ну-ка вытащи свои пальчики. Оцени обстановку. Скажи ему, сколько на них, блядь, его вонючей грязи. Выражение лица Джона угрожает Тиму неминуемым удушением, которое он вот-вот на себя навлечет, но Джон все же подчиняется и вытаскивает пальцы из дырки Джинджера, поднимая руку и показывая средний Тиму. — Блядь, Джинджер, — усмехается Тим. — Ты себе даже представить не можешь, сколько говна Джон у тебя там нашел. Расскажи ему, Джон. — Блядь, — говорит Джон, и голос его срывается. — Да. Там грязно. Там все покрыто дерьмом. — Господи боже мой, Джон, — трясется Джинджер. — Блядь, господи. — Я тебя хочу, — говорит Джон, ложась рядом с ним и снова начиная трогать его. — Я тебя, блядь, люблю, Джиндж. — Слышал, Джинджер? — спрашивает Тим и чувствует вкус крови на языке. — Джону нравится твоя грязища. Он в эти твои фекалии хочет свой член засунуть. После этого Джон целует Джинджера, и экскременты опять уступают место углеводам, и Джинджер стонет, беспрестанно повторяя имя Джона, а Джон хныкает сквозь сжатые зубы, растягивая его, сам же Тим завороженно наблюдает за сценой, разворачивающейся перед его глазами, пока плутоний расщепляется в его груди, он смотрит на придурков до тех пор, пока Джинджер не выжимает из себя, что хочет, чтобы Джон в него вошел, и тогда Джон хватает смазку, и руки у него дрожат, а сам он лепечет, рассказывая Джинджеру, как сильно он его любит и как еще сильнее хочет его трахнуть, и Джинджер снова начинает дергаться, так что Джон впадает в панику, а Тим сжимает колено Джинджера пальцами и удерживает его на месте. — Прекрати, блядь, трепыхаться, — цедит он. — Джон сейчас будет твой понос ебать. Он засунет свой член в твою мерзкую дырку и кончит тебе туда. А ты ее ему подставишь. Понял, Джинджер? Джинджер содрогается всем телом, подвывая, а Джон проклинает Тима и всех его предков, но все же начинает создавать только что описанное Тимом будущее, притягивая Джинджера к себе и проталкиваясь в него, хныкая, медленно и осторожно, и Джинджер дрожит в его руках, мокрый насквозь и жалкий, а Тим думает, что слетит с катушек окончательно прямо здесь и сейчас, Тим хватает Джинджера за руку и впивается пальцами в его колено, не давая ему не то что сбежать — даже пошевелиться. — Лежи смирно и не рыпайся, — выплевывает он, ощериваясь. — Твое дерьмо сейчас ебать будут. Джон начинает двигаться, и Джинджер начинает плакать, всхлипывая, и Джон пугается и бормочет свою слащавую мантру, пытаясь поцеловать его, а Джинджер подается назад бедрами, и оба они трясутся как эпилептики, а Тим лежит рядом с ними и чувствует себя ядерной боеголовкой, тяжелой, раскаленной добела и бесконтрольно несущейся к цели, он лежит рядом с ними и пиздит, перебивая вербальный сахар, генерируемый Джоном, и жалкие ответные реакции Джинджера, поставляя все больше и больше преступных комментариев, требуя, чтобы Джинджер постарался хорошенько и дал Джону кончить в свое несчастное омерзительное очко, чтобы он сказал ему, что ему больше всего на свете нравится, как Джон ебет его говно, и что ничего другого ему в жизни не надо, чтобы он обкончался на члене Джона и покрепче сжал для него свою дрянную дырку. — Блядь, — говорит Джон. — Джинджер. Я тебя люблю. Хочу, чтобы ты кончил. — Боже мой, Джон, — говорит Джинджер. — Блядь, боже мой. Я сейчас… Сейча— — Не так быстро, — говорит Тим. — Вам моя, блядь, помощь была нужна. Тим говорит это и отпускает колено Джинджера, ныряя под него рукой, и трет пальцами его растянутую дырку и член Джона, двигающийся в ней, и Джинджер вскрикивает от его прикосновения, а Джон обещает, что убьет его нахуй, когда они закончат, и Тим убирает руку, поднимает ее и запихивает пальцы Джинджеру в рот, и Джинджер ахает, а губы у него влажные и теплые. — Соси, — говорит Тим. — Слижи свое ебаное дерьмо с моих пальцев. Джон чуть ли рыдать не начинает, услышав это, а Джинджер вымученно стонет и трясется, облизывая пальцы Тима, обхватывая их губами, и оба они двигают бедрами, так что кровать ходит ходуном под ними, и Тим убирает свои бессердечные пальцы и снова опускает руку, без всякой жалости пропихивая их в дырку Джинджера вместе с членом Джона, и кипящая радиоактивная кровь хлещет у него изо рта, заливая их троих с головой. — Давай, Джинджер, — говорит он. — Кончи для Джона. Кончи и сожми свое блядское говно. Через секунду Джинджер так и делает, бормоча трахни меня, Джон и я тебя так люблю, постанывая и всхлипывая, барахтаясь в тесных объятьях Джона, и его горячая дырка пульсирует вокруг беспощадных пальцев Тима и вокруг члена Джона, и очень скоро Джон следует за ним, несчастный, ноющий, Джон говорит Джиндж, я тебя люблю и блядь, какой же ты тесный, и целует Джинджера, чуть ли не в спираль закручивая его жидкое, беспомощное тело, и Тим отпускает Джинджера, садясь, Тим смотрит на их потные, изломанные останки, на их трясущиеся руки, которыми они хватаются друг за друга, Тим стягивает рубашку, прощаясь с пуговицами, стягивает штаны, бросая их на пол, он бьет себя по члену, не сдерживаясь и не считая удары, причиняя себе такую боль, что это, пожалуй, чересчур даже для такой кровожадной акулы как он, он кончает, крепко сжимая член ладонью, широко растянув себе рот четырьмя пальцами, и глаза у него плотно закрыты, а ебучее чудо, которому он только что был свидетелем, висит перед ними, повторяясь снова и снова. — Иди сюда, — говорит Джон, когда Тим разлепляет все-таки глаза, покачиваясь, и голова у него идет кругом, и он едва ли различает обнимающихся полудурков, валяющихся на кровати рядом с ним. — Спасибо, — говорит Джинджер, когда Тим тоже падает на матрас, притягивая их к себе, и он не имеет ни малейшего представления, к кому из них он прикасается, и все его тело — просто далекая зарубежная страна. — Вы двое, — говорит Тим, когда Джон прижимается к нему, обхватывая его горло ладонью, а раскаленная плазма Джинджера окутывает остальные его части. — Вы меня точно когда-нибудь окончательно уничтожите. Они засыпают в куче конечностей несколько минут спустя, и горячее дыхание касается ошалевшей морды Тима с двух сторон, а сам Тим валяется между сопящими придурками, как отработавшая свое боеголовка, и смотрит сны об океанических волнах, омывающих пляж, на котором, прямо на песке, лежит Джон, с блаженным лицом вылизывая извивающегося в его руках кальмара, и пинает ногами полную зубов пасть Тима, пока Тим бьется в конвульсиях, содрогаясь своим акульим телом, требуя, чтобы Джон уже съел свою несчастную добычу, и кальмар выражает ему благодарность прерывающимся голосом. *** Приобретения и потери *** — Тим! — хватает Джон Тима за руку. — Смотри! Тим оборачивается и смотрит туда, куда Джон тыкает пальцем. А тыкает он, разумеется, в сексшоп. — О, — довольно усмехается Тим. — Какой ты наблюдательный. Этот идиотский день только что значительно улучшился. — Сразу пойдем или Джинджера подождем? — спрашивает Джон, в спешке запихивая мороженое в рот. — Конечно же, подождем, — говорит Тим, бросая нетерпеливый взгляд на двери музея, за которыми Джинджер растворился еще черт знает когда. — Джинджер — это, считай, половина всего веселья. Джинджер материализуется через пять минут и идет к ним беспечным шагом, ничего не зная о своей дальнейшей судьбе, и Тим наблюдает за ним, проводя языком по зубам. — Зацени, — говорит он, когда Джинджер подходит к лавочке, где они рассиживаются с Джоном. — Наш задрачивающий гитару вундеркинд сделал великолепное открытие. Джинджер тоже смотрит туда, куда Джон тыкает пальцем. — Блядь. Нет. Джон хихикает. Тим скалится во всю пасть. — Давай, Джиндж, — упрашивает его Джон. — Я хочу, чтобы мы вместе сходили. Пожалуйста. — Да, давай, Джиндж, — подыгрывает ему Тим, подмигивая Джинджеру. — Я хочу, чтобы ты для меня там весь извелся. После этого случается небольшая потасовка, за которой следует невыносимо занудное обсуждение, и Джинджер требует, чтобы ему сказали, что им там вообще, блядь, нужно-то, и вопрошает, не хватит ли с них трех искусственных и трех произошедших естественных путем членов, и Тим поясняет, что им позарез необходима анальная пробка, чтобы заткнуть поток говна из его омерзительной дырки и компенсировать потерю их старой праздничной пробки, которую они забыли дома, и добавляет, что в сексшопах продаются не только хуи, но и другие чрезвычайно интересные вещи, которые им могут пригодиться, и Джон никак не может выбрать, хочет ли он отпинать Тима или хохотать до упаду от его комментариев, и предается и тому, и другому занятию одновременно. Дискуссия заканчивается через четырнадцать миллиардов лет, и черту ей подводит Джон, принося торжественную клятву, что он от Джинджера ни на шаг не отойдет все то время, что они будут в сексшопе. Джон сдерживает свою клятву целых три секунды. — О! — восклицает он, как только они заходят внутрь. — Веревка! Джинджер обреченно смотрит, как он убегает вглубь магазина, тыкая пальцами во все подряд и тут же принимаясь заигрывать с консультантами. — Блядь, — вздыхает Джинджер как приговоренный. Тим усмехается и берет его под руку. — Я же тебе говорил, у него памяти вообще нет, — шепчет он Джинджеру прямо в ухо, чтобы поиздеваться над ним. — Давай, пойдем посмотрим на всякую поебень. Чтобы у тебя в этих твоих штанах хуй до небес вскочил. Они бродят по магазину, пока Джон соблазняет консультантов и посетителей своим возмутительным пушистым шарфом, предлагая всем подряд его потрогать и отправляя им воздушные поцелуи, складывая свои густо намазанные помадой губы бантиком, и Тим заставляет Джинджера стоять как можно дольше возле самых странных изделий, которые только может найти, и без остановки пиздит, подробно поясняя назначение каждого предмета и натягивая притворно расстроенное выражение, когда ему приходится признаваться в недостаточном уровне образования, и добавляя, что они обязательно попросят профессионалов о помощи чуть позже, расспрашивая Джинджера о каждом товаре на каждой полке, требуя, чтобы он оценил выставленные в витринах продукты по десятибалльной системе, и у Джинджера встает до небес, а сам он лихорадочно трясется, умоляя Тима перестать, а потом просит, чтобы Тим взял его дурацкую перепуганную руку в свою, потому что иначе он упадет, и Тим делает ему такое одолжение, упиваясь вкусом крови во рту и ебанутой логикой этой просьбы. — Эй, — говорит Тим, замечая кое-что любопытное и подтягивая Джинджера поближе. — А вот эту восхитительную вещицу мы просто обязаны купить. Проходит несколько секунд, прежде чем Джинджер понимает, о чем именно он говорит, но и тогда он остается в замешательстве, не в состоянии сообразить, что же это такое. — Это зажим, — с готовностью начинает свою лекцию Тим. — Это парочка зажимов, которые мы сможем нацепить на парочку мест на твоем позорном теле. А цепочка на них для того, чтобы Джон мог за нее тянуть. — Блядь, — выдыхает Джинджер, и голос его ломается, как будто он сейчас заплачет. — Тим. Пожалуйста. Прекрати. Тим ржет прямо ему в ухо. — Да, ты, пожалуй, прав, такое важное решение мы все вместе должны принять, — говорит он, оборачиваясь, и машет Джону рукой, подзывая его к себе. — Может быть, он внесет свои ценные предложения. Разумеется, Джон никаких ценных предложений не вносит. Джон просто хихикает, заливаясь, и хватает Джинджера за руку, верная группа поддержки Тима и его непристойностей. — Джиндж, ну давай, — канючит он. — Это же, блядь, классно. — И еще полезно, — вклинивается Тим. — Свободную руку можно в другие требующие внимания места засунуть. — Блядь, Джон, — говорит Джинджер. — Нет. Я тебя, блядь, умоляю. — А если бы ты его умолял с парочкой этих охуительных зажимов на своих идиотских сосках, то было бы гораздо более эротично, — продолжает Тим. — Может быть, даже более убедительно. Джон снова хихикает, и довольно гнусно, а Джинджер жалко вздрагивает, и Тим предвкушает скорое возвращение домой, но на этот раз способности к предсказанию будущего подводят его. — Ебаный пиздец, — говорит Джинджер, и на глазах у него выступают слезы. — Какие же вы твари. Вы оба, блядь, кошмарные твари. Я, блядь, иногда себя какой-то… штуковиной, с которой вы играете, чувствую. Пиздец. Больные вы уроды. Настрой Джона меняется в ту же секунду, тогда как Тим просто думает, что ему ведь даже не надо платить за то, что он сломал Джинджера прямо посреди магазина, потому что этот экземпляр принадлежит ему со всеми потрохами. — Черт, Джинджер, ты что, — говорит Джон, и голос его звучит настолько же мягко и взолнованно, насколько нежным и обеспокоенным выглядит его лицо. — Прости меня. Не плачь. Разумеется, никакая ты не штуковина. Джинджер, я тебя, блядь, люблю. Только не плачь. Джон обнимает его, и трясущиеся плечи Джинджера потихоньку расслабляются. Тим фыркает. — Разумеется, ты, блядь, никакая не штуковина, — говорит он, позволяя им обоим отойди подальше от полки, возле которой они зависали. — Штуковины так изумительно не ерзают. — Прекрати, — говорит Джон. — Иди нахуй, — говорит Джинджер. — Но спасибо тебе, что поделился со мной такой чудесной деталью своего внутреннего мира, — говорит Тим, скаля зубы. — Это тоже очень полезно. Вслед за этим жестокие волшебные пальчики Джона несколько раз протыкают его печень насквозь, и они уходят из магазина с целой тонной бесподобно выглядящей и невероятной стильной черной веревки, которую Джон для них выбрал, и с сияющей ярче звезд на небе анальной пробкой, которая тоже была находкой Джона и не менее похвальной, чем веревка. Затем он сгружают разбитое тело Джинджера на скамейку и поливают его холодной водой, и Тим шепчет Джону на ухо, что этот результат не следует считать окончательным и что он подарит эти ебаные зажимы ему на день рождения, и настрой Джона снова полностью меняется, и Джон опять начинает хихикать как невыносимо миловидное чудовище, и обещает Тиму, что поговорит с Джинджером еще раз, в более подходящей обстановке, демонстрируя ему свои жестокие волшебные пальчики, которыми он всего десять минут назад наносил ему тяжкие телесные повреждения. Затем они продолжают шататься по городу, и Джинджер восстает из мертвых и даже начинает задавать Тиму вопросы о том или ином месте, мимо которого они проходят, и Тим исполняет свои обязанности гида, дымя сигаретами, тащась за ним с веревкой, свисающей с плеча, а Джон тыкает пальцами во все подряд и запихивает в рот сладости. Когда они добираются до дома, Джон погружается в замешательство, не зная, какое из их свежайших приобретений он желает испробовать на себе, и Тим пожимает плечами, фыркая, и говорит, что ничего не мешает ему испробовать все одновременно и никакой нужды выбирать нет, и Джон прыгает и хлопает в ладоши, совершая оба действия своими настоящими, блядь, частями тела, а Джинджер горестно вздыхает и таким образом делает эти испытания обязательными. Так что Тим связывает Джона их бесподобно стильной черной веревкой и запихивает сверкающую анальную пробку ему в задницу, призывая Джинджера присоединиться к дебошу и помочь ему вылизывать несчастный ноющий член Джона так долго, как он только может вынести, и еще чуть-чуть подольше, и Тим твердо намеревается насадить Джинджера ртом на член Джона за проявленное ранее абсурдное неподчинение. Но Джон настаивает, что затыкать надо оскорбительное хайло самого Тима, а когда Джон настаивает, Тим склонен подчиняться. Он глотает сперму Джона, в меру своих постыдных способностей насаживаясь на него пастью, слегка расстраиваясь, что сердитые руки Джона не принимают участия в процессе. Однако потом он исправляет ситуацию, подтягивая Джинджера повыше и запихивая его член в глотку Джону, и его бессердечные руки в этом процессе очень даже участвуют, и все еще связанный Джон чрезвычайно воодушевляется, внося свою лепту в такую замечательную аранжировку, а Джинджер просто тихо подвывает, зажимая себе рот рукой. Затем Тим решает, что и более высокие достижения ему по силам, и запихивает Джону в глотку и свой член тоже, и до сих пор связанный Джон воодушевляется еще чрезвычайнее, а не менее последовательный в своих проявлениях Джинджер продолжает выть. После того, как они развязывают Джона, что занимает целую вечность, потому как Тим никуда не торопится, а Джинджер в принципе всегда бесполезный, Джон принимается разглядывать свое разбитое тело, покрытое красными полосами, одобрительно хихикая, и в невероятно дерзких выражениях приказывает Тиму приготовить для него что-нибудь сладкое и побольше, а когда Джон отдает приказы, Тим обязан повиноваться, так что он тащится на кухню и взбивает там блядский таз яичных белков с сахаром, и Джинджер кормит ими Джона, когда Тим возвращается, а Джон пребывает в полном блаженстве, перемазываясь с ног до головы, пока Тим наблюдает за всем этим, выпуская дым губами, и думает, что такие объемы жадности еще, пожалуй, не сравнялись с его собственными, но тем не менее являются очень и очень достойными и заслуживают высочайшей похвалы. *** Двойная выгода *** — Слушай, по-моему нам просто пора признать наше поражение, — говорит Тим, пыхая сигаретой, разглядывая Джона, который набивает себе рот печеньем, поверх разлагающегося трупа Джинджера. — Я с самого начала вам говорил, что с ним это провернуть, блядь, абсолютно невозможно. Джон надувает губы, проводя ладонью по спине Джинджера. — Но он же этого хочет. И я тоже хочу. — Ага, а теперь подумай, как сильно я этого хочу, — говорит Тим. — Только ничего такого не произойдет. Мы, блядь, уже все перепробовали. — Давай еще раз попытаемся, — настаивает Джон с полным ртом. — Блядь. Призвать на помощь дилдо мы не можем, потому что ты ноешь, не затыкаясь, что у тебя член от этого боли— — Ну он и правда болит, — перебивает его Джон. — Я знаю, что болит, у меня тоже. И я бы с радостью продолжил в том же духе, но тогда что ты из этого всего получишь? Мне просто придется слушать еще больше твоего нытья. — Иди нахуй. — Заткнись. Что ты еще хочешь попробовать? Твои бестолковые волшебные ручонки вообще, блядь, бесполезны, потому что ты, видите ли, не хочешь делать ему больно. От моих бессердечных, блядь, пальцев он просто моментально кончает кипятком, потому что я-то ему больно делать очень даже хочу и знаю как. Джон запускает в него печеньем. — Я еще про какие-то варианты забываю? Я не имею в виду, что они все паршивые, отнюдь нет, последний так вообще просто охуенный, как мы можем тут прямо сейчас наблюдать. Но ни один из них не ведет к желаемому результату. — Блядь, — вздыхает Джон и обнимает бренные останки Джинджера. — Это хуево. — И нам придется с этим как-то жить, — говорит Тим и кладет руку на переломанный хребет Джинджера поверх руки Джона. — Оба наших члена одновременно в его вонючую дырку никогда не проберутся, и ничего тут не попишешь. Ну, если только ты не передумаешь, и запихивать их в него мы будем после того, как он обкончается. Тогда еще можно над этим поработать. — Блядь, нет. Нет. Ебанутый ты больной урод. — Ну, в таком случае… — И дырка у Джинджера не вонючая. — Да плевать, — говорит Тим. — Мы все равно всегда можем усадить его спотыкаться на наших ебаных стержнях по отдельности, и развлечение это просто отменное. А если ты хочешь, чтобы кто-то беззаботно прыгал сразу на двух хуях, то тебе придется смириться с тем, что это буду я. Его перепуганное отверстие для этого не предназначено. Твоя лакомая щелка требует аккуратного обращения и тяжелого ручного труда. Мое же зияющее, блядь, поддувало, с другой стороны— — Блядь, замолчи, — верещит Джон, заливаясь краской. — Я тебя, сука, ненавижу. Тебя и твою мерзкую задницу. Тим усмехается, и оба они крепко обнимают мертвое тело Джинджера, прижимаясь к нему и таращась друг на друга. — Ладно уж, — наконец-то соглашается Джон. — Может быть, ты и прав. — Разумеется, я, блядь, прав, — отвечает Тим, и после этого они оба закрывают глаза, слушая дыхание друг друга и тишину, производимую Джинджером, и постепенно начинают засыпать. — О, — внезапно произносит Тим. — Погоди-ка секундочку. — Что? — сонно переспрашивает Джон. — Ты что-то еще придумал? — Вроде того, — задумчиво изрекает Тим. — Темп здесь будет скорее в штрихе стаккато, в отличие от нашего оригинального замысла, но. Тождество выйдет почти полным и отчасти утолит нашу алчность. — Иди ты, — зевает Джон. — Я только одно слово понял из того, что ты сейчас сказал. — Ага, и я знаю какое, — улыбается Тим. — Пока неважно. Я с ним все обговорю, и тогда мы узнаем, можно ли приступать к делу. Давай уже, блядь, спать. Они воплощают гениальную задумку Тима в жизнь шесть дней спустя. Они воплощают ее в жизнь, потому что Тим обговаривает все с Джинджером, и бестолковые перепуганные руки Джинджера, которые Тим крепко держит в своих, чтобы тот пережил эту дискуссию, начинают дрожать от ужаса и благоговения, и это доказывает Тиму, что отказываться от его плана они ни за что не будут, и его рот в ту же секунду переполняется смертоносной облученной кровью. Они воплощают ее в жизнь, потому что потом они оба обговаривают все с Джоном, и бестолковые перепуганные руки Джинджера, которые Джон нежно держит в своих, чтобы тот пережил и это обсуждение, начинают дрожать в немой мольбе, и это доказывает Тиму, что они действительно скоро приступят к исполнению его плана, а миловидное лицо Джона в ту же секунду озаряется любовью и восторгом. — Прекрати, блядь, дергаться, — говорит Тим, покрепче перехватывая Джинджера за плечи. — Ты сам этого хотел. Теперь ты это получаешь. Давай уже, Джон, выеби его дерьмо. Джинджер трясется. — Отвали, — отзывается Джон. — Дерьмо у тебя во рту. — Заткнись, — говорит Тим. — Сегодня я тут команды отдаю. Сегодня у нас по расписанию моральное уродство. Давай, еби его. Трахни его гнусную задницу. Джинджер продолжает трястись. — Блядь, — говорит Джон и осторожно толкается в него, покачивая бедрами, и сразу же начинает непристойно стонать, а Джинджер со своим жалким подвыванием следует прямиком за ним, заодно не забывая материться и повторять их имена как мантру. — Вот так, Джинджер, — шепчет Тим ему на ухо, наблюдая за тем, как глубокие трещины расчерчивают прекрасное лицо Джона, и удерживает кальмарный студень своими бессердечными руками. — Терпи и не трепыхайся. Подставь ему свое грязное, омерзительное отверстие. Он продолжает таращиться на лицо Джона, впиваясь пальцами в кипящую плазму из самого центра солнца, и обратный отсчет в его груди отмеряет для него ход времени. — Так, ладно, теперь моя, блядь, очередь, — говорит он, когда боеголовка поднимает свой уродливый нос к небу. — Джон, съебись. Держи его. Держи его ебаные руки. Джон выругивается, падая на постель, и Джинджер ахает, а потом ахает еще раз, когда Тим вдалбливается в него одним толчком, не сдерживаясь, обнажая зубы, Джинджер содрогается в ласковых объятьях Джона, пытаясь произнести имя Тима и с позором проваливаясь. — Нравится, Джинджер? — спрашивает Тим, усмехаясь, и тянет его за волосы, а кровь хлещет у него изо рта прямо на выгнутую спину Джинджера. — Давай сюда свою блядскую дырку. Давай мне сюда свой отвратительный понос. Он не перестает допрашивать Джинджера, игнорируя протестующее хныканье Джона, и боеголовка в его груди набирает высоту, раскаленная и вибрирующая, нетерпеливо ждущая смерти и разрушений. — Джон, перехвати-ка сливную трубку, — говорит он, когда системы навигации находят цель, сдергивая Джинджера с себя и пихая Джона коленом, чтобы он вошел в него, и Джинджер бьется в припадке в тесном кольце четырех рук. Далее они обмениваются подачами, вручая Джинджера друг другу, и все более и более безобразные словесные издевательства Тима перемешиваются со все более и более тщетным возмущенным нытьем Джона, а монотонный бубнеж Джинджера, состоящий из их имен, постепенно сменяется постыдным воем, а потом и слезами, которые бьют Джона по лицу словно кулаком, а Тиму кажутся подарком небес. — Боже, блядь, — барахтается Джинджер. — Блядь, Тим. Я сейчас кончу. Я сейчас, блядь, кончу. — Да? И на чьем же члене? — интересуется Тим, вбиваясь в него. — На ком из нас ты хочешь сжать свое поганое, блядь, говно? Джон что-то кричит ему, но Тим не слышит что, звук его голоса заглушается захлебывающимся плачем Джинджера, теряется за гулом боеголовки, несущейся вниз со скоростью света. — Что, не можешь выбрать, сука? — снова спрашивает Тим. — Ну, ты только не беспокойся. Я сам за тебя решу. Он выходит из Джинджера одним резким движением, спихивая его на член Джона, и лупит Джона по рукам, чтобы вдохновить его на более активные действия, и Джон въезжает в Джинджера, вскрикивая, и Джинджер тоже не молчит. — Кончи у Джона на члене, Джинджер, — говорит Тим, хватая его потные насквозь плечи. — Сожми свою грязь для него. Пусть он тебе в нее спустит. Пусть он кончит в твое дерьмо. Не вздумай, блядь, останавливаться, Джон. Джон проклинает его, вскидывая бедра, и Джинджер растекается в его нежных объятьях и стонет с раскрытым ртом, а Джон твердит, что любит его, задыхаясь. — Ты сейчас еще как в него кончишь, Джон, — говорит Тим, чувствуя вкус крови, готовясь стать свидетелем катастрофы, которая вот-вот случится, готовясь собственноручно ее устроить. — Ты ему всю его дрянную задницу зальешь. А он ее тебе подставит. Так ведь, Джинджер? Он здесь именно для этого — быть дыркой. Он только для этого и предназначен. Правда же, Джинджер? — Иди нахуй, — говорит Джон. — Иди ты нахуй, ебаная акула. Джинджер, я тебя люблю. Не слушай его. Я тебя так люблю. — О боже, — выдыхает Джинджер. — Да. Для этого. Блядь, господи. Джон. Боже мой. Не отпускай меня. Тим, пожалуйста, только не отпускай меня. Опустошительная катастрофа происходит сразу после того, как Джинджер произносит эти слова. Джинджер кончает, трясясь как эпилептик, а Тим не дает ему двинуться с места, удерживая его своими беспощадными руками, Джинджер кончает, рыдая и разбиваясь на мелкие осколки, и Джон кончает вслед за ним, пока Тим вздергивает Джинджера вверх и насаживает его обратно Джону на член, и прекрасное лицо Джона разлетается в пыль, и он тоже заливается слезами, а ядерная боеголовка Тима врезается в землю и разрывает ему грудь. Он скатывается на кровать, подгоняемый взрывом, когда Джон падает, сломленный и пораженный, он хватает Джинджера за волосы, задирая ему голову и растягивая пальцами его губы, он запихивает член ему в рот, требуя подавиться своим дерьмом, и Джинджер все еще рыдает, Джинджер стонет вокруг него, позволяя ему творить все что вздумается, приветствуя этот произвол, и Тим пялится на то, как Джон таращится на Джинджера, шокированный, зажимая свой ноющий рот обеими руками, Тим несколько раз лупит себя по лицу со всей дури, позорно вскрикивая от боли и распуская нюни, он кончает Джинджеру в рот и валится на постель рядом с Джоном, притягивая Джинджера к себе, обхватывая руками их обоих и целуя их, вылизывая их физиономии, передавая грязь, кровь, сперму и термоядерный газ по кругу. Золотой век, наступающий вслед за опустошительной катастрофой, оказывается на удивление мирным. *** Хуев загул *** — Эй! — говорит Тим, заныривая пальцами поглубже. — Ну-ка хватит его трогать, ты, безмозглый кальмар. Нам здесь преждевременная эякуляция не нужна. — Прости, — говорит Джинджер, убирая свои щупальца от Джона. Жадный гитарный дрочер хнычет. — Закрой рот, Джон, — говорит Тим, бросая взгляд на его прекрасное ненасытное лицо. — Ты кончишь у нас на членах. Мне что, надо тебе напоминать, что именно этого ты и хотел? — Иди в жопу, — говорит Джон и стонет, вздрагивая. — Ты там уже сто лет возишься. Тим хохочет, обалдев от наглости. — Ага, потому что ты мне сам запретил делать тебе больно, — говорит он. — Господи, прояви, сука, хоть немного благодарности. — Иди нахуй, — говорит Джон, выгибаясь, и Джинджер скулит, а рот Тима постепенно наполняется кровью. — Джинджер, успокой уже его, — говорит Тим. — Расскажи ему чего-нибудь жуткого. Расскажи ему про что-нибудь, что я с тобой сделал. — Иди нахуй, — посылает его в том же направлении Джинджер, ложится рядом с Джоном и начинает шептать ему на ухо. Несколько секунд спустя Тима обзывают больным уебком, но Джон перестает балансировать на краю оргазма после этого, так что Тим даже чувствует гордость за свои безобразные проступки. Он заканчивает со стоящей перед ним хитроевыебанной задачкой, вытаскивает дилдо из Джона, укладывает трясущихся придурков друг на друга и устраивается сзади, говоря им приготовиться. — Внимание, огонь! — произносит он, проталкиваясь в Джона вместе с Джинджером. — Внимание, огонь! — произносит он, и далее происходят волшебные, восхитительные вещи. Джинджер, совсем недавно попросивший пережить такие же истязания, в кои-то веки не задает свои ебучие риторические вопросы о целях этих учений и просто держит Джона дрожащими щупальцами, а Джон беспомощно бьется в ловушке между ним и Тимом, приводя многочисленные вселенные к коллапсу своим филармоническим выступлением, весь потный и дрожащий, такой изумительно сладкий на их членах, и Тим ощеривается, выпуская водопады радиоактивной крови на красивую обнаженную спину Джона, толкаясь в него и как всегда выполняя всю тяжелую работу. Но не то чтобы он возражает. — Блядь, сейчас кончу, — жалобно ноет Джон через несколько минут восхитительно неспешных анальных пыток. — Блядь, боже. Сейчас кончу. Тут Джинджер приподнимается на локтях и притягивает его к себе, целуя, и Джон стонет ему в рот, а Тим мерно раскачивает бедрами, пока плутоний расщепляется в его груди, и Джон кончает, рассыпаясь на куски, сжимаясь вокруг них целых четырнадцать миллиардов лет, и Тим благодарит удачу за то, что они с Джинджером безукоризненно следовали правилам и хорошенько отдрочили друг другу перед запуском этого великолепного проекта, осознавая, что если бы они ими пренебрегли, то никакие занудные высокомерные немецкие полуебки из девятнадцатого века не уберегли бы их от провала, и их начинания задохнулись бы в младенчестве. Джон сваливается с их членов не без некоторого изящества после своего затяжного оргазма, и все его тело вздрагивает, пока волны уносят его все дальше и дальше в открытый океан, и на его покрытом слезами лице проступает морда чужого, потустороннего чудовища, а Джинджер обнимает его своими нежными любящими щупальцами, дрожа как лист на ветру, Тим же нависает над ними, и клубы термоядерного пламени вырываются у него изо рта каждый раз, когда он выдыхает. — Тим, — бормочет Джон, неразборчиво произнося его короткое имя, и затуманившиеся глаза его полны похотливого беспутства. — Размажь теперь Джинджера. Да как же я забуду, думает Тим, запихивая два пальца Джинджеру в рот, вжимая их в твердое небо, подтягивая его вверх, и шея Джинджера неловко выгибается, а костлявые конечности путаются в простынях, Тим обхватывает его член рукой, отдрачивая ему, и говорит, чтобы он трогал свои соски, и Джинджер так и делает, начиная плакать, и руки у него трясутся, горло дергается, а сам он кончает через несколько секунд, пока Тим тянет его за верхние зубы. Джинджер валится замертво в объятья Джона как лужа студня, и придурки тут же начинают целоваться. Тим отвешивает себе несколько пощечин, чувствуя себя немного покинутым, а потом замечает космический хуй, которым он растягивал Джона, и хуй этот тоже выглядит забытым и заброшенным. Он хватает его, стирая смазку, и кладет липкую руку себе на член, закрывая глаза и проигрывая у себя в голове сцены извращений и разврата, в которых он только что принимал живейшее участие, засунув межзвездную штуковину, обитающую в вакууме, себе в пасть и обсасывая ее, а потом кончает кипятком, слушая бессвязные протесты Джона, и ядерная боеголовка у него в груди скалится, обнажая зубы в говноедской ухмылке. Джон пытается спихнуть его с кровати после этого, вереща, какая отвратительная он скотина, и требуя, чтобы Тим к нему больше даже близко не подходил, но он слишком тщательно затрахан, чтобы добиться этой цели, так что Тим просто падает на него сверху, притягивая к себе и Джинджера, и они вырубаются все втроем в руинах своих же тел. Несколько дней спустя Тим валяется в кровати с Джинджером, с упоением забавляясь с его утренним стояком. Джинджер начинает толкаться, и они перекатываются по матрасу несколько раз, и Джинджер вскрикивает, так как что-то неожиданно втыкается ему в спину. Это что-то оказывается стеклянным дилдо, который Тим выуживает из-под него и облизывает, и когда он делает это, глаза Джинджера тут же темнеют до абсолютно черных, а рот распахивается. Тим заставляет его трахать этот свой распахнутый рот, всучив ему стеклянный дилдо, он укладывает его на спину, запихивая подушку ему под голову, и Джинджер засовывает дилдо себе в глотку дрожащей рукой, с усилием сглатывая, и другая его рука трясется у него же на члене, и Тим задирает ему ноги, нависая над ним и разглядывая его аппетитную дырку сверху, Тим любуется пейзажем и выбегает из комнаты, воплями сообщая Джону, который дрочит гитару на втором этаже, о своем соблазнительном открытии сразу после того, как Джинджер беспомощно кончает кипятком, а сам Тим следует его примеру, яростно отдрачивая себе и все еще любуясь пейзажем, любуясь жалким состоянием Джинджера, беспрекословно показанным ему. Несколько дней спустя Тим решает, что пришла пора найти применение своему соблазнительному открытию и приглашает чрезмерно воодушевленного надзирателя присоединиться к кутежу. Тим заставляет Джинджера давиться дилдо, и Джинджер стоит перед ним на коленях совершенно голый, а Тим торчит посреди комнаты полностью одетый, Джон же хныкает на кровати около двух минут, а потом заявляет, что ему никто не сможет запретить тоже принять участие и бежит наверх, возвращаясь с дилдо из открытого космоса и запихивая его в свободную руку Тима, прыгая на одной ноге и стаскивая с себя свои переливающиеся стразами шмотки. Тим трахает их обоих в рот хуями, сверху вниз таращаясь на то, как они пялятся на него, и оба они дрочат, постанывая, Джон непристойно, а Джинджер — чуть ли не плача, Тим трахает их обоих в рот, пока они оба не кончают, и сам Тим спускает себе прямо в штаны, превращаясь в полыхающий радиоактивный шар от одного только вида. Несколько дней спустя Джон обнаруживает дилдо в форме щупальца и просит у Тима всяких мерзостей, так что после того, как они отдраивают морально травмированную штуковину и находят двух других искусственных помощников, Тим усаживается в кресло перед Джинджером и Джоном, раскидывая ноги в стороны и задирая их, и оба его зрителя таращатся на него со стояками в полном изумлении, пока он ебет себя всеми тремя хуями, засовывая кальмарную конечность себе в пасть, а хорошо спевшихся друзей из стекла и космоса глубоко себе в задницу, без всякой жалости, и он кончает кипятком, мечтая о том, что его порубят на кусочки и подадут как сашими, с упоением слушая, как бестолковые придурки хныкают и ахают, впадая в истерику на кровати. Затем он ебет себя еще немного, выплевывая отрезанное щупальце и забирая в рот сначала член Джона, а потом член Джинджера, запихивая скользкую фаллическую парочку еще глубже себе в дырку, и глотает сперму обоих полудурков с хуесосной ухмылкой на губах, и таким образом подводит этот период херовакханалии к его логическому завершению. *** Дела любовные *** — Подожди секунду, я его спрошу, — говорит Тим и взбегает по лестнице наверх. Джон сидит на кровати нагишом, задрачивая гитару. — Привет, — говорит он, поднимая голову. — Вы куда-то уходите? — Ага, — отвечает Тим. — Я Джинджеру, еще только когда мы сюда приехали, обещал устроить ебучее романтическое свидание, а потом откладывал его целую вечность. Мы едем в Брюссель. — Круто, — улыбается Джон. — Джинджер спрашивает, не хочешь ли ты поехать с нами. — Хм. Ко мне скоро Мануэла придет. — Если и она к нам присоединится, я совсем не буду возражать, — ухмыляется Тим. Джон хихикает. — А чем вы собираетесь заниматься? Тим пожимает плечами. — Почитаем занудную книгу в поезде, — задумчиво произносит он. — Выслушаем оскорбления от официантов на языке любви. Попялимся на уебищную серебристую инсталляцию, пока я Джинджеру лекции по новым открытиям в теоретической физике читаю. Чем-то вроде этого. Джон смеется. — Ага, нет уж, спасибо. Я лучше чем-нибудь действительно интересным с Мануэлой займусь. — Как пожелаешь, — соглашается Тим. — Передай ей от меня приветик. Они читают занудную книгу в поезде, устраивая по ходу дела несколько потасовок, потому что Тим читает слишком быстро и постоянно переворачивает страницу раньше времени, так как история его не очень-то занимает, он обнимает Джинджера за плечи, и они кормят друг друга арахисом с рук, и Тим периодически запускает пальцы Джинджеру в рот, когда тот погружается в книгу особенно глубоко, и Джинджер неосознанно раскрывает его для Тима, и Тим внутренне ухмыляется, а Джинджер вздрагивает, подпрыгивая, через несколько секунд, и ужасно смущается. Они шатаются по городу, заглядывая в бесконечные религиозные сооружения и дворцы, посещают музей музыкальных инструментов и глушат пиво, держась за руки и врезаясь в людей, они валяются на траве в парке, широко раскинув конечности, и слушают музыку, нацепив одну пару наушников на двоих, и Джинджер покупает для Джона ебаную тонну шоколада, а Тим дымит как паровоз и требует, чтобы Джинджер пинал ботинками всякую хуйню вместе с ним. Они занимаются этой поебенью, а потом понимают, что умирают с голода, и бегут набивать себе рты мидиями и картошкой фри, и официанты оскорбляют их на языке любви, а Тим показывает всем подряд средний палец под столом и не поднимает руку, оставляя ее там, и хватает Джинджера за член через штаны, и Джинджер ест как самый неуклюжий полуебок в мире, и Тим ржет над ним, засовывая бедных миниатюрных морских созданий промеж зубов и передавая их Джинджеру орально, и Джинджер чрезмерно воодушевляется и лезет жрать ему морду, и официанты оскорбляют их на языке любви по второму кругу, так что Тим оставляет груду золота на столе в качестве чаевых за такое изумительное обслуживание и тащит Джинджера таращиться на серебристую инсталляцию. Что они и делают черт знает сколько, рассиживаясь прямо на земле, пока люди врезаются в них, и Джинджер задает ему вопросы один за другим и слушает его с раскрытым ртом, а Тим рассказывает ему об альфа- и бета- распаде, забив на гамма-излучение, так как пошло бы оно нахуй, Тим повествует о жизненном цикле звезд и расписывает их химический состав, не забывая упомянуть и ядерные реакторы и в который раз объясняя разницу между расщеплением и синтезом, потому что Джинджер каким-то образом до сих пор чего-то недопонял, Тим настаивает, что синтез может тоже пойти нахуй, а вот расщепление — это другое дело, ведь всякая ядерная хуета разбивается, разлетаясь на куски, а ничего лучше поломанных вещей на свете нет, Тим признается, что, возможно, он почитал кое-какую литературу в книжном клубе, в который он тоже, вероятно, заглянул заранее, чтобы хорошенько подготовиться к их свиданию, когда Джинджер заявляет, что чувствует себя совсем тупым, и начинает трясти Тима за плечи, требуя сказать ему, откуда же он приобрел такие обширные, блядь, научные знания. После этого Джинджер окончательно зарывается и принимается выпрашивать у него вафли. Тим вздыхает, но сдерживает свое романтическое обещание, и думает, что в ближайшем будущем ему просто придется быть кошмарным радиоактивным мудаком в двойном объеме, чтобы восстановить баланс. Он скачет на Джинджере, когда они добираются до отеля, и Джинджер пялится на него снизу вверх со своим обычным восхищением и с нетипично зашкаливающим уровнем счастья в глазах, и Тим устраивает для него целое шоу, а Джинджер говорит, что он никогда в жизни не видел никого настолько же красивого, и Тим хохочет и сообщает ему, что Джон теперь его ни за что не простит, а потом разрешает ему пиздеть и дальше, говорить все что ему, блядь, угодно, и Джинджер говорит, заливая его своей безграничной любовью и своим неисчерпаемым сиропом, и Тим ощеривается, показывая зубы, а Джинджер, покончив с воспеванием, спрашивает, не хочет ли Тим, чтобы он сделал ему больно, и Тим отвечает, что он уже сделал ему больно, и настаивает, что он сейчас взорвется на месте от этой ебаной всеобъемлющей вины, которая разрывает его термоядерную грудь, и Джинджер распускает было нюни, услышав это, но Тим говорит ему заткнуться с его ебучими возражениями и дать ему спокойно обкончаться для него. После того, как Тим довольно-таки возбужденно кончает для Джинджера, они переворачиваются, и Тим валяется пластом для Джинджера и разрешает ему трепаться про его тупую херню по второму кругу, и Джинджер прижимается к нему, тяжелый, нежный и горячий, Джинджер кончает в него, дрожа всем телом и рассыпаясь в пыль. Тим сокрушается, когда Джинджер еще трясется на нем, что этот период пассивной ебли ради Джинджера был слишком короток, и объявляет, что когда они вернутся в Амстердам, он выебет себя на дилдо, пока Джинджер будет читать свою занудную философскую хуйню в другой комнате, ни о чем даже не подозревая, а потом припрется к нему и даст ему ебать себя, пока Джинджер сам не кончит, даст ему ебать себя никуда не торопясь, Тим выражает надежду, что Джинджер сможет выполнять эту задачу до самого конца света, и добавляет, что затем он просто заткнет свою задницу пробкой, чтобы она осталась ко всему готовой, до того момента, когда Джинджер снова захочет ей воспользоваться, и пусть, с позволения Фортуны, этот период ожидания тоже будет не слишком долгим, и Джинджер шепчет ему на ухо, что он больной на голову придурок, и идеи его тоже нездоровые, а Тим смеется и отвечает, что здоровье может пойти нахуй, ведь лихорадка, бешенство и шизофрения — это самые, блядь, лучшие характеристики их ебанутых межвидовых отношений. *** Бойтесь Данайцев, дары приносящих *** — Эй, Тим, а что это такое? — спрашивает Джинджер, шатаясь по спальне и подбирая с пола грязные носки. — О, — Тим бросает взгляд на заинтересовавший его объект. — А это хуета, которую я для Джона накупил. На его ебаный день рождения, который я обязательно должен теперь праздновать. — Можно я посмотрю? — Милости прошу, — отвечает Тим, ухмыляясь внутренне, и думает, что он, наверное, действительно избранная богами акула, ведь если он просто будет держать свою пасть открытой достаточно долго, бестолковый кальмар сам ему в нее заплывет. Он закуривает и поднимается на локтях, наблюдая за тем, как Джинджер копается в пакете, с нетерпением ожидая, когда тот попадет в его ловушку. Ждать ему приходится совсем чуть-чуть. — Блядь, — выругивается Джинджер, вздрагивая, и сразу же отпускает пакет, и руки его неловко приземляются на бедра, а все тело напрягается. — Тим. Блядь, Тим. Тим хохочет. — Джон сказал мне, что ты согласился, — говорит он, поднимаясь и подбираясь к Джинджеру. — Блядь, — повторяет Джинджер, сжимая руки в кулаки. — Нихуя я не соглашался. Мы в постели были. Он меня, блядь, трогал. — Ну ладно, тогда он выбил из тебя согласие шантажом и охуительным отсосом, какая разница, — Тим останавливается рядом с ним и тоже засовывает свою ухмыляющуюся морду в пакет. — Я все равно хочу, чтобы они у него были. Чтобы вы меня хоть раз вспомнили в этом вашем волосатом турне, в которое вам двоим непременно, блядь, надо укатить. — Блядь, Тим, — продолжает трястись Джинджер, несчастный с ног до головы, и Тим разворачивает его к себе за плечи. — Господи, — вздыхает Тим, задирая ему голову за подбородок. — Расслабься уже. Я же в любом случае не смогу заставить его их на тебя нацепить. Меня там с вами, если что, не будет. Ты просто начнешь жевать сопли и все такое, и он сдрейфит, так что вы займетесь своим обычным скучным сексом без всяких зажимов для сосков. — Иди нахуй, — пытается оттолкнуть его Джинджер. — А что я все-таки могу сделать, — добавляет Тим, толкая его в ответ. — Так это заставить тебя нацепить ту пару, которую я купил для нас. — Блядь, — говорит Джинджер, отступая назад, пока его спина не упирается в стену. — Можешь и сейчас начать сопли жевать и все такое, — смеется Тим. — Я дрейфить не собираюсь. Через пять минут, посвященных позорным боевым действиям, Джинджер сидит голый на кровати и таращится на него в ужасе. — Ну что, как ощущения? — спрашивает Тим, разобравшись со своей задачей, выпрямляясь и разглядывая результаты труда. — Больно? — Блядь, — облизывает губы Джинджер, избегая опускать голову, как будто Тим этого не замечает. — Нет. Блядь. Может, только немного. Не сильно. — А теперь? — продолжает допрос Тим и тянет за цепочку. — Блядь, — вздрагивает Джинджер, и руки его взлетают и сразу же беспомощно падают обратно на матрас. — А теперь, блядь, больно. — Круто, — говорит Тим и поднимается. Он стоит у изножья кровати какое-то время, любуясь на жалкое состояние Джинджера, а Джинджер кусает губы, отворачивая свое красное лицо от него. Затем он подцепляет цепочку пальцами и тянет еще раз. — Пойдем, — говорит он, скаля зубы. — Нам нужно ебаное зеркало. Через две минуты, посвященные позорному спотыканию, Джинджер стоит голый перед зеркалом, а Тим стоит позади него, положив руки ему на плечи, и дышит ему в ухо, и оба они смотрят на несчастное отражение Джинджера. Несчастное и чрезвычайно, блядь, эротичное отражение, думает Тим. — Блядь, Тим, — говорит Джинджер, и голос у него ломается. — Блядь, ты просто всегда должен так ходить, — говорит Тим, и кровь хлещет у него изо рта. — Блядь, Джинджер. Посмотри на свой ебаный член. Джинджер вымученно стонет. Тим отпускает его плечи и кладет руки на зажимы. Джинджер продолжает звуковое сопровождение. — Блядь, почему я их раньше-то не купил? — говорит Тим, и кровь галлонами льется из его рта на дрожащее тело Джинджера. — Блядь, я же тысячу лет буду без вас куковать после того, как мы отсюда уедем. Пошли бы нахуй вы и ваши туры. Блядь, ты их точно будешь носить с Джоном. Блядь, ты мне точно фотки будешь отправлять. — Господи боже мой, — говорит Джинджер и сползает было на пол. Тим снова хватает его за плечи и притягивает его к себе. — Не здесь. Мы сейчас пойдем обратно в спальню — и ты там на полу на коленях постоишь. Постоишь на коленях и пососешь мой хуй, который мне самостоятельно целую, блядь, вечность из-за вас дрочить придется. Через пять минут, посвященных позорному спотыканию и несчастным, плаксивым просьбам перестать — несчастным, плаксивым и очень, блядь, эротичным просьбам, думает Тим — Джинджер стоит голый на коленях перед Тимом, а Тим нависает над ним, словно башня, и уровень радиоактивной крови в комнате приближается к критическому. — Руки за спину, — говорит Тим. — И не вздумай закрывать свои блядские глаза. Будешь на меня смотреть, понял? Сосать мой хуй и смотреть на меня. Жалкое ты создание. Будешь стоять на коленях на полу, где тебе самое и место. Будешь выполнять свое ебаное предназначение. — Блядь, — с усилием сглатывает Джинджер, и его бледное лицо идет красными пятнами. — Блядь, Тим, это как-то… Это немного… — Ничего подобного. Все нормально, — возражает Тим, но Джинджер отнюдь не выглядит переубежденным. Тим вздыхает и садится на корточки рядом с ним. — Господи, Джинджер, — говорит он, убирая потные волосы с его лица. — Я, блядь, ничего такого не подразумеваю под этой замечательной диспозицией, и ты это прекрасно знаешь. Блядь, да я прямо завтра для тебя то же самое сделаю. И послезавтра. Я все эти три недели буду каждый день это делать, пока вы, ебучие предатели, не бросите меня гнить в одиночестве. Я пиздец каким нелепым буду. Смехотворным. Ладно? — Блядь, Тим, — говорит Джинджер, и ситуация на его лице постепенно исправляется. — Давай, — говорит Тим, желая достичь лучших результатов. — Я прямо сейчас себе в глотку пальцев напихаю и буду представлять себе, что я твой первоклассный хуй сосу. И ты, кстати, тоже можешь это представлять. Ты же, блядь, знаешь, как для меня важен товарищеский дух. И идиотские, припизднутые оргазмы. Джинджер мягко смеется, и Тим гладит его по щеке, а Джинджер прижимается ею к его ладони. — Хорошо, — говорит он. — Прости. Ты меня иногда пугаешь. — Разумеется, я тебя пугаю, — улыбается Тим и встает. — Так, все, хватит этой ерунды. Соси мой хуй. Тим сдерживает обещание и таращится на Джинджера, который смотрит на него, и четыре его пальца торчат глубоко у него в рту, широко растягивая его, а другой рукой Тим трогает губы Джинджера, задевая свой член, торчащий между них, и таким образом изводит Джинджера в качестве компенсации за свое уравновешенное понимание его придурковатого, ебанутого стыда, которое он только что тут продемонстрировал, и Джинджер стонет, и глаза у него сначала темнеют, а потом наполняются слезами, а его губы под пальцами Тима такие теплые и мягкие, его рот на члене Тима — такой гостеприимный, а что касается его чувствительных, блядь, сосков, то на них висят зажимы, которые Тим очень зря не купил раньше, зажимы, которые, без сомнения, тоже его изводят, зажимы, которые самому Тиму в этом соревновании будут неплохими соперниками. Бестолковый, блядь, кальмар, думает Тим, подмигивая Джинджеру. Безмозглая волшебная морская дева, думает Тим, спуская Джинджеру в рот, еще глубже запихивая четыре пальца в свой и определенно представляя себе то, что собирался, и еще парочку других интересных вещей. Он ждет несколько секунд, пока термоядерное пламя не перестает полыхать в его ушах, вытаскивает свой член изо рта Джинджера, растягивая ему губы пальцами, а Джинджер просто трясется на полу. Затем, когда он решает, что уже в состоянии ухмыляться, он тянет за цепочку. — Подъем. Пойдем еще тебя засмущаем. Через время, посвященное совместному позорному спотыканию, время, которое никто не измерял, потеряв последние остатки разума во взрыве, Джинджер сидит голый на кровати перед ним, сидит на пятках с широко расставленными коленями, и лицо у него белое, красное и мокрое, а бессердечные пальцы Тима поглаживают головку его члена, а бессердечные пальцы другой руки Тима временно шарятся у Тима во рту, собирая слюну и кровь, чтобы поизводить Джинджера и заодно его задницу еще немного. Он просовывает руку между ног Джинджера и трет влажными пальцами его дырку. Джинджера встряхивает. — Ты в порядке? — спрашивает Тим, решив продемонстрировать еще немного нетипичного уравновешенного понимания его придурковатого, ебанутого отвращения к себе, и одновременно запихивает в него пальцы, чтобы не показаться уж слишком любезным. — Блядь, — ахает Джинджер. — Я… Да, наверное. Я тебе скажу. Ну, если я… Ну, знаешь… — Отлично, — кивает Тим. — Давай, порадуй немного свою жопу. Джинджер неловко поводит бедрами, принимая щедрое предложение Тима, и стонет, а Тим неотрывно пялится на его охуенный раскачивающийся член, которого ему всегда не хватает, и на их охуенную раскачивающуюся цепочку, соединяющую зажимы, которые Тим, блядь, просто обязан был купить раньше, и Джинджер краснеет как свекла, заметив, куда Тим смотрит. Тим отпускает смешок. — Жалкий, блядь, кальмар, — говорит он, обхватывая член Джинджера двумя пальцами и потирая головку. — Давай уже. Хочу, чтобы ты еще поерзал для меня. Открывай свой блядский рот. И за цепочку потяни. Кончи как полный идиот. — Блядь, Тим, — говорит Джинджер, не принимая щедрое предложение Тима. Великолепное, сука, предложение Тима. — Давай, — настаивает Тим. — Я же знаю, что ты хочешь. Ты знаешь, что ты хочешь. Делай что сказано. Джинджер стонет и вздрагивает всем телом, сбиваясь с ритма, и его дырка пульсирует вокруг пальцев Тима. — Почему ты всегда, блядь, делаешь это со мной? — спрашивает он, и голос его срывается, и его лицо тоже идет трещинами. — Ты же сам все знаешь, — отвечает Тим. — Потому что ты мне позволяешь. Потому что мне из-за этого еще больше тебя сломать хочется. — Блядь, — говорит Джинджер. — Блядь, Тим. Сейчас кончу. — Ага, — отзывается Тим, легкими касаниями поглаживая головку его члена. — Давай. Рот. Цепочка. Все остальное, о чем ты там, сука, думаешь. Пытаешься, блядь, спрятать от меня. Джинджер снова стонет, вздрагивая, сбиваясь с ритма, и его дырка пульсирует вокруг пальцев Тима, а его рот распахивается, его рука тянет за цепочку, его абсолютно черные глаза заплаканы, и Тим пялится на то, как он кончает как полный, невозможно прекрасный идиот. Через четырнадцать миллиардов лет Тим подтягивает труп Джинджера поближе к себе, крепко обнимая его, и подергать за цепочку тоже не забывает. — Ебаный пиздец, Тим, — говорит Джинджер, все еще готовый разрыдаться. — Не дуйся, — говорит Тим, снимая один из зажимов. — Иди сюда. Я обслюнявлю тебе физиономию и расскажу, как сильно я тебя люблю. Он надевает зажим на собственный сосок, подмигивая Джинджеру. Джинджер мягко смеется. Тим рассказывает ему, как сильно он его любит, и слюнявит его физиономию. Это занимает еще четырнадцать миллиардов лет. Они лежат, прижавшись друг к другу, и курят, и Тим забавляется с зажимами, крутя их в воздухе, обернув цепочку вокруг пальца, а Джинджер дышит ему в шею, обнимая его своими нежными щупальцами. — А я ведь в кои-то, блядь, веки действительно умираю как хочу повеселиться на ебучей вечеринке Джона, — задумчиво произносит Тим. Через три дня Джон тоже умирает как хочет повеселиться на своей ебучей вечеринке. *** Безупречные страдания *** — Что это за ебучий вопрос такой? — спрашивает Тим с негодованием, подняв взгляд на Джона. — Разумеется, я, блядь, уве— Закончить эту длинную череду оскорблений ему не удается, потому что Джон хихикает и затыкает ему рот своими сексуальными трусами, чего Тим от него и требовал. Джон делает шаг назад, любуясь результатами труда — этим недавним приятным бонусом из импровизированного кляпа, а также более ранним связыванием, с которым он отлично справился под чутким руководством Тима, когда Тим еще мог давать советы на тему приготовления баварских колбасок размером с человека. Джон ухмыляется Тиму со знающим видом, смотря ему прямо в лицо, его верный соучастник преступлений без потерпевшего. Тим чувствует, как теплая радиоактивная океаническая пена заполняет ему грудь. Перед тем, как Джон садится на кровать рядом с Джинджером, чтобы перейти к своим гипергликемическим увеселениям, повисает пауза, и Тим гадает, не уйдут ли они сейчас в другую комнату, оставив его здесь наедине со стулом, к которому он привязан, и не окажется ли он со своим истекающим смазкой членом и пробкой в заднице колбаской, брошенной на произвол судьбы, и боеголовка в его груди растягивает пасть в сладком, полном зубов оскале. Впрочем, никуда они не уходят. Они просто начинают целоваться, а потом, почти сразу же, стонать друг другу в рот, и Джинджер нежно поглаживает мраморную кожу Джона своими все более и более желейными щупальцами, а волшебные пальчики Джона увлеченно наигрывают мелодии на охуенном члене Джинджера, словно это его любимая, блядь, гитара, а он сам — чрезмерно увлеченный запилами виртуоз. И так оно и есть. Через несколько минут Тим чувствует себя действительно всеми позабытым, потому что целующиеся придурки ныряют друг в друга с головой, обмениваясь любовными признаниями и обжимаясь не переставая, оба они краснеют и дрожат, и Тим пытается преодолеть мучительную боль обиды, ерзая на пробке и стараясь насадиться на нее поглубже, но с позором проваливается, и это все благодаря его же талантам к предсказанию будущего, которые он мудро применил, предупредив Джона, чтобы он не оставил ему никакой возможности втихую развлекаться, когда Джон еще связывал его по швам своими божественно жестокими руками. Тим чувствует, как плотная, горячая материя распирает ему грудь, поднимаясь до горла и застревая там, не в состоянии преодолеть блокаду из сексуальных трусов Джона. Тим чувствует, что превращается в разъяренное оружие массового уничтожения, которому на нос нажимает маленький ребенок, не давая нести смерть и разрушения. Тим чувствует себя жалким. Тим чувствует себя готовым звать на помощь. Тут Джон шепчет что-то Джинджеру на ухо, а Джинджер отвечает да, конечно, и Джон толкает его, чтобы он лег, и переползает вверх, усаживаясь ему на лицо и раздвигая ягодицы, и Джинджер лижет его дырку, и его потное тело оказывается выставлено на всеобщее обозрение, его член торчит как сторожевая башня, а его подергивающееся горло обнажается, когда он выгибает шею, и Джон тоже выгибает свою прекрасную, блядь, спину. Тим чувствует себя готовым умолять о немедленной эвтаназии. Затем ебаный Джон раскрывает свой бесстыжий рот и начинает нести чушь про анальное уничтожение, перемежая ее влажными выдохами и стонами, поглаживая собственные ягодицы и покачивая бедрами. Затем, как будто одного этого было недостаточно, ебаный Джинджер поднимает свои трясущиеся руки и кладет их себе на грудь и на член, потирая сосок и головку возмутительно знакомыми, блядь, движениями. Тим чувствует себя так, будто его уже забили как скотину. Как ты, сука, смеешь, думает он, хрипя с трусами Джона во рту и захлебываясь радиоактивной кровью, которая никак не может выбраться из его перегревающегося тела. Я же, блядь, в одной с тобой комнате. Спустя мгновение он понимает, что он тут единственный, кто об этом вообще помнит, и плутоний расщепляется в его груди, разрывая на части вселенную внутри нее. Сразу следом за этим Джон говорит, что хочет, чтобы Джинджер трахнул его, чтобы он его хорошенько выебал, хочет кончить у него на члене, хочет Джинджера как никого другого и любит его еще больше, и они переворачиваются, и Джон раздвигает свои совершенные ноги, а Джинджер неловко падает между них после того, как наливает на дырку Джона смазку, и Джон стонет, просовывая руки под колени, раскрываясь, а Джинджер входит в него, толкаясь бедрами, притягивая Джона к себе, и его потные волосы липнут к его спине с невозможными, блядь, позвонками, Тим же таращится на них обоих, и глаза у него на мокром месте, а изображение перед ними дрожит и заваливается, и он слушает убогий барабанный бой ножек стула, танцующего по полу под ним самим, убогий барабанный бой, который только он один и слышит. Джинджер кончает с именем Джона на губах, и в голосе его звучат нежность и привязанность, а Джон подбадривает его своим непристойным нытьем, и Джинджер сползает вниз, пластаясь по телу Джона как дымящийся кальмарный студень, и вжимается лицом между его идеальных ягодиц, и лижет его безукоризненную дырку, а Джон отдрачивает себе своей волшебной, блядь, рукой, и извивается, выгибая спину, повторяя имя Джинджера в бесконечной череде двух слогов. Тим крепко захлопывает глаза, когда Джон кончает, и воет как никогда в жизни еще не выл, беспомощный в своих путах, покинутый и позабытый, изгнанный из родного океана, он чувствует себя как жалкая, мертвая, выпотрошенная акула, гниющая на песке под беспощадным солнцем, он осознает, что никто не обращает внимания ни на него, ни на его концерты, и чуть ли в обморок не падает, поняв это. — Блядь, Тим, — слышит он перепуганный голос Джинджера четырнадцать миллиардов лет невыносимого мучения спустя. — Пиздец, — слышит он шокированный голос Джона секундой позже. Он вновь начинает дышать, когда четыре руки наконец-то касаются его отвергнутого тела, и две из них приземляются на его бедра, а две другие — на голову, и Джон забирает его негнущийся, взбешенный член в свой ноющий рот, а Джинджер вытягивает трусы Джона из его удрученной пасти и заменяет их четырьмя пальцами своей руки, и Тим кончает с позорным стоном, сжимаясь вокруг пробки, и тело его бьется в путах и рассыпается в труху. — Я тебя люблю, — шепчет Джинджер ему в одно ухо. — Мы тебя любим, — подтверждает Джон в другое. — Заткнитесь, блядь, вы, ебаные убийцы, — говорит Тим, выдыхая клубы термоядерного газа и харкаясь кровью, и два голоса смеются над ним, а четыре руки обнимают измочаленную пыхтящую колбаску, в которую превратилось его тело. *** Душевное прощание *** Тим пробегается по дому еще раз, заглядывая в каждую комнату, а потом отдает ключи хозяевам. — Если вы что-нибудь найдете и подумаете, что это что-то важное, то моя почта у вас есть, — говорит он. — И прошу меня заранее простить, если вы там резиновый хуй обнаружите. Он забирается в машину, и они едут к побережью. Они останавливаются в каждом городишке и съедают столько селедки, что Тим уверен, что во всей стране больше не осталось ни одной рыбешки, и Джон набивает себе ею рот активнее всех, каким-то образом все еще испытывая отвращение к самое идее употребления такой пищи, а Джинджер заносит несчастные рыбьи трупики над своим лицом, высовывая язык, и хватает их губами, отчего член у Тим дергается как заведенный. Они включают радио и танцуют рядом с машиной как полные придурки, когда Джон наконец-то соизволяет определиться со станцией. Они добираются до пляжа. Джон и Джинджер бродят вдоль воды босиком, закатав штанины, держась за руки и целуясь, и постоянно пиздят, как будто они друг друга много месяцев не видели, хотя на самом деле все совсем наоборот, а Тим просто сидит на песке, курит и глушит пиво, наблюдая за ними, и в груди у него тянет, а разнообразные чувства захлестывают его, Тим думает, что он может, блядь, не пережить предстоящей им временной разлуки, думает, что если он все-таки умрет сейчас, то умрет счастливым, потому что эти придурки так и будут вечно любить друг друга, думает обо всей той боли, которую он им причинил, и обо всех сокровищах, которые он получил взамен, думает об этом и гадает, почему же ему, блядь, до сих пор позволяют оставаться рядом. — Эй, — говорит Джон, приземляясь на песок возле него. — Ты нам пообещал потрясный день вместе. Чего ты теперь сидишь и куксишься? Тим улыбается ему, а потом переводит взгляд на Джинджера, который уже тоже подошел поближе и нависает над ним, словно башня, на его перепуганные до усрачки руки, которые он самым очевидным образом хочет положить на кошмарное тело Тима. — Да просто охуеваю от того, что мы до сих пор вместе, после всего того, что я творил, — говорит он и тушит сигарету. — Ни перед чем не останавливаясь и все такое. Джинджер садится и кладет свою бестолковую перепуганную руку ему на плечо. — Хватит уже этой порки показательной, — говорит Джон. — Мы же тебя теперь черт знает сколько не увидим. Гребаные туры. Джинджер, хватай его тупые руки. Тим собирается было спросить, что происходит, но тут Джинджер и правда хватает его тупые руки, а Джон — его тупые ноги, и поганые уебки бегут и тащат его кошмарное тело к морю, игнорируя его нереально громкие и еще более неправдоподобно гнусные протесты, и бросают его в воду, хохоча как ебанутые и посылая его пойти поплавать со своими зубастыми братьями и сестрами, а потом Тим встает и гонится уже за ними, и ловит сначала одного, а потом и другого, и оказывает им те же почести, дополняя их вотербордингом. Безжалостные пытки оказывают благотворное влияние на его настроение, так что они гоняются друг за другом еще два часа, швырясь палками, песком и случайно попавшимися под руку медузами, и Тим с Джоном щекочут Джинджера, пока он не начинает верещать так истерически, что другие немногочисленные посетители пляжа впадают в панику, и Джинджер катает Джона на спине, а потом и Тим делает то же самое, потому что Джон не стесняется просить, самого Тима же закапывают в песок даже не один раз, а дважды, и Джон всю дорогу заливается, хихикая, и шепчет, что у Тима там под песком точно встало до небес, и так оно и есть, и Джинджер краснеет как свекла, обнаружив вещественное доказательство. Они едут вдоль моря дальше и останавливаются у черта на рогах, и Тим возится с палаткой, а Джон с Джинджером только целуются и мешаются под ногами. Они ужинают, набивая себе рты всей той хуетой, которую Джон накупил к случаю, а потом Джон играет на гитаре, и Джинджер лежит головой у Тима на коленях, а Тим пальцами вычесывает песок из его волос. — Потрахаться, — заявляет Джон, зевая и откладывая гитару. — Нам надо успеть потрахаться, пока я не вырубился. Тим отпускает смешок, соскребая источающее любовь и обожание студенистое тело Джинджера с себя, и они забираются в палатку все втроем, и Джон требует того, что попросту невозможно в тесном, ограниченном ее стенками пространстве, и долго дуется, но все-таки соглашается на другой вариант, и Джинджер вылизывает ему задницу, а Тим дает ему ебать себя в глотку, и Джон кончает кипятком с непристойным стоном, и уже через секунду засыпает, весь вымотавшийся и до краев набитый селедкой. — Пойдем, — говорит Тим и берет перепуганное щупальце Джинджера в свою руку. — Пусть наш милый ноющий придурок отдохнет. Они вытаскивают одно из одеял наружу и бросают его на песок в нескольких метрах от палатки, и садятся на него, полураздетые, и курят. — У тебя как, стоит? — спрашивает Тим, выбрасывая окурок. Разумеется, у Джинджера стоит, так что Тим стягивает с него алкоголичку и сам тоже сбрасывает штаны, и не уворачивается, когда Джинджер лезет к нему целоваться, позволяя ему облизывать свою морду только один раз, но целых четырнадцать миллиардов лет, а потом обхватывает член Джинджера ладонью, а ладонь Джинджера кладет на свой. — Влепи-ка мне, — говорит он, когда глаза Джинджера превращаются в черные дыры, поблескивающие на его бледном лице, которое он ясно видит в свете полной луны, и сжимает член Джинджера сильнее, чем необходимо, чтобы слова приобрели вес. — Влепи мне хорошенько за весь этот кошмар, в который я тебя втянул. Джинджер стонет и нежно гладит его кровожадную морду вместо этого, едва заметно улыбаясь. Тим усмехается. — Давай, — говорит он. — Дай мне по роже. Джинджер так и делает, и первая пощечина выходит просто невесомой, так что Тим требует, чтобы он бил его снова и снова, и в конце концов его дрожащая рука прилетает ему в лицо со значительной силой. Тим подпрыгивает от боли, и на глазах у него выступают слезы, он ухмыляется, и ядерные взрывы буйно расцветают у него в груди. — Ах ты уебок, — говорит он и бьет Джинджера в ответ, не сдерживаясь, вкладывая все свое безобразное сердце в удары, он бьет его снова и снова, не заморачиваясь математикой, пока Джинджер не начинает плакать. — Открой свой блядский рот, — говорит Тим тогда и тянет за его мягкие, теплые губы, запихивая пальцы внутрь и таращась на него, надеясь, что эта поразительная картина никогда не сотрется из его памяти, не пропадет даже тогда, когда ебаная деменция все-таки настигнет его и накажет за всю ту наркоту, которую он без разбора жрет, он хватает Джинджера за руку и сует его пальцы себе в пасть, безжалостно отдрачивая ему, так, как он обычно издевается над собой, и перепуганное щупальце Джинджера дрожит на его члене, спотыкаясь, потное, горячее, податливое. Джинджер кончает с плачем, срывающимся с губ, и слезы бегут по его лицу, а черные дыры его глаз полны восхищения и преданности, и, хоть Тим и знает, что он так себе объект для такого поклонения, знает, что это незаконно, он все же принимает их, цепляется за них, вырывает их из Джинджера, Тим убирает руку с его члена и кладет поверх руки Джинджера на свой, сжимая ее и отдрачивая себе ей, толкаясь в его беспомощную, услужливую ладонь, и водит пальцами другой руки по мягким, теплым губам Джинджера, которые тот держит раскрытыми для него, а пальцы Джинджера касаются его ошалевшей акульей морды с той невыносимой нежностью, которую он никогда не сможет описать. Джинджер падает Тиму на руки, когда он кончает, потный насквозь и весь дрожащий, и просит Тима, чтобы он обнял его, чтобы он держал его, чтобы он ни за что его не отпускал, и Тим именно так и делает. — Боже, Джинджер, — усмехается Тим, притягивая его поближе. — Ты, блядь, все еще трясешься после стольких лет. Что, никак не можешь поверить в свою невероятную удачу, да? — Иди нахуй, Тим, — мягко смеется Джинджер и обнимает его. Они лежат так какое-то время, вслушиваясь в дыхание друг друга, и усыпанное звездами небо, на которое они не обращают никакого внимания, мерцает над их сумасбродными, чокнутыми по уши головами. — Что ты сегодня сказал… — говорит Джинджер шепотом. — Насчет того, что мы до сих пор вместе, несмотря на все, что ты творил. Насчет того, что ты ни перед чем не останавливался. — Ага? — отзывается Тим, смещаясь, чтобы посмотреть ему в лицо. — Что-то добавить хочешь? — Я просто подумал, что, знаешь, мы именно из-за этого до сих пор и вместе. Потому что ты ни перед чем не останавливаешься. Тим хмыкает, обдумывая идею. — Может быть и так, — в итоге произносит он. — Давай, кальмар. Пойдем. Вернемся в наше естественное место обитания. Они встают, оставляя своего милого ноющего придурка освещать палатку в одиночестве до поры до времени. Они бегут к воде и растворяются в холодном, темном, бесконечном море. _____________________________________________________________