Песочный человек

Луна болтается в небе Алабасты, как надкушенная краюха овечьего сыра… Он покидает Рэйнбейс — настало время снов. Его путь по самому гребню волнистой гряды барханов обозначен сиянием серебра. Пустыня и солнце ночи неравнодушны друг к другу: дюны с готовностью подставляют покатые спины лунным лучам, и те укутывают пески, в благодарность за взаимность дарят им новое обличье… Это волшебство, а сейчас время сказок. Он прислушивается. Тихо. Сегодня барханы не поют тягучих песен… Все бури и ветра, шторма и ураганы намаялись за день, утомились и теперь, слетевшись на пустынный остров со всего мира, устроились, укрывшись здешними песчаными холмами, — тут никто не нарушит их покой. Рядом со спящими смерчами таятся вековые тайны… Где же скрывать им себя, как ни здесь? Роду людскому неведомое, родом людским неизведанное — все загадки и секреты прячутся под шуршаще-сыпучей пеленой, словно женщина под покрывалом… Но кто разглядит их за вуалью пустынной суши? Кто догадается направить взор сюда?.. Эта ночь волшебна, как и тысячи ночей до нее. Он тихо вышагивает по дороге луны, среди волн песчаного моря, которым, так же как и жидким соленым, знакомы колебания, течения да неверная душа ветра, но пустынные валы — ленивее, задумчивей океанских сестер… «Взмыть бы вихрем в небо!» — успевает опрометчиво пожелать он, и тут же наступает на так некстати (или всё же кстати?) оказавшийся на пути хвост бури. Нервный, не выспавшийся погодный катаклизм дергается во сне, а со стороны видится — сработала мина, путника подбрасывает в воздух вместе со столбом песка. Лететь, теперь можно лететь! На высоте под руки подхватывают легкомысленные ветра-полуночники, и он мчит вместе с их дружной стаей на восток. Стылый воздух скользит вдоль тела, но ему совсем не холодно… Сандора… какие мысли навевает твой аскетичный ландшафт? Мир — большая песочница и всё дело лишь в масштабах. А еще ты, царство барханов, непреходящий обман. Текут пески… И он смотрит как уплывают в горизонт неисчислимой стаей китов сыпучие кручи безграничной пустыни. Здесь всё ненадежно. Здесь всё неизменно. Всё мертво? Так только кажется. Алабаста во многом подобна луне: меняется лишь фаза, само небесное тело залипло в череде тысячелетий, точно муха в смоле. Так и Сандора — сиюминутно изменчива, но первозданна. Суровый край ровно таков, каким был тысячу лет назад, и еще на тысячу лет ранее, и в самую седую древность, и пребудет таким вовек… Эта неохватная ширь с равнодушием взирает на человечество и, без сомнения, то же пустое безразличие будет сопровождать тех, кто придет людям на смену… Внезапно, на секунду, ослепила соленая корка высохшего озера и вот… Он бросает взгляд вниз. Великая река. В черной воде Сандоры, в тенях, что отбрасывают ее волны, плывут сны всей Алабасты. Они текут, струясь вместе с потоком, уносятся вдаль от песчаных берегов, поросших полынью и мелколистной, шелестящей на ветру акацией; сновидения древней страны, пропитанной историей и наследием веков, что здешние блюда пряностями, медленным течением равнинной реки увлекает в Гранд Лайн. Там судьба раскидает их по разным океанским течениям, они будут сниться самым удивительным людям и не только людям чужих, непостижимых заморских земель. Но им не дано вернуться в ласковую черную воду тихой реки, грезам Алабасты никогда не воссоединиться друг с другом вновь… Он встряхивает головой — колдовство! — блеск волн заставил засмотреться. Еще один взгляд на воду: большая река стремится через пустыню в океан. Он ускоряется. А река Сандора в пустыне Сандора, захватив в сети чар не только сновидения всех и каждого на этом острове, но и звезды с луной, молчаливо плывет через ночь и круговорот воды в вечность. Впереди городок. Он развязывает ленты ветров, пожелав им на прощанье свободы да веселья, и осторожно приземляется на покрытую соломой крышу. Суровые, изможденные непрекращающейся борьбой лица, мозолистые натруженные руки — крестьяне. Странник видит их простые и понятные сны. Они грезят о конце засухи, об урожаях, о сытой жизни. Все жители городка видят сейчас примерно одно и то же. Он покидает сновидения этих людей с незыблемым знанием, что надежды крестьян будут похоронены. И это не пожелание беды, не мрачное пророчество — просто однажды всё обретет свой покой в земле… или море. Тем более что здешние места иногда видятся огромным священным (заповедным?) кладбищем Величайших всех времен и народов, где под каждым песчаным курганом спит непробудно титан Силы и Духа. Не грех с подобным соседством упокоить в пустыне свои бесхитростные чаянья… Рядом с поселением людей вздыхает горный кряж: солнце немилосердно жгло его спину днем, а золотые пески настойчиво скреблись о бока, сейчас же каменный исполин с упоением делает вдохи холодного ночного воздуха и не скрывает радости. Все должны спать, когда по просторам Алабасты гуляет тот, кто проникает за границы снов, и он мчит к горе — исправлять непорядок. Но кряж затихает сам, шумно выдыхает, погружаясь в дремоту… А путник, вновь положившись на неверные ветра, держит путь в столицу. В златоглавую Алубарну. У подножия большого города дремотно покачивают листьями финиковые рощи, среди древних полуразрушенных колонн цветут розоватым заросли тамариска… Шпили изящных башен и разноцветные купола в сиянии ночных светил состоят из сплетения теней и зловещего потустороннего блеска… Однако и в распрекрасном столичном граде не разгуляться: сны земледельцев, животноводов, торговцев. Дожди, прирост, богатство. Он идет от дома к дому, от сновидения к сновидению, рискуя заблудиться, так похожи грезы благополучия столичных жителей друг на друга, как впрочем, почти неотличимы они от снов и надежд обитателей скромных городков и сел. Детский смех, женские улыбки, распустившиеся яркие цветы, летящие капли с неба, золотые монеты, зеленая тень деревьев и запах трав — он вязнет в одноликих мечтаниях, не выдерживает, прыгает с крыши, чтобы вырваться из их плена. И устремляется во дворец. В этот час здесь властвуют не династии с вековой историей, а сновидения. Стражники прикорнули прямо на посту, сановники и королевская семья чинно расстались с бодрствованием в личных опочивальнях. Всеобщее и повальное посапывание должно удивлять, но он привык — обычное дело, когда ходишь по стране оазисов — видеть лишь спящих. Долгая прогулка по дворцу в сопровождении тихого дыхания ушедших в грезы, и вот — спальня короля. Часовой дрыхнет у самого порога, уронив на грудь чудную разновидность местной алебарды. Дверь не закрыта, покои отделены от коридора едва покачивающейся занавеской, пропитанной лунным светом. Проскользнув внутрь, — шаг сноходца не громче звука падения песчинок в стеклянных колбах часов — он смотрит на сомкнутые веки монарха, озабоченную морщинку на лбу и посещает его сон. Чуть лучше, но всё равно банальность: процветание всей страны. Как это самонадеянно — желать за других, желать за всех. Человек с гордым профилем и аккуратной бородкой так напоминает заплутавшего в песках караванщика, оставившего попытки найти пункт назначения и разыскивающего уже не хоть какой-нибудь городишко, оазис или родник, в конце концов, он, зачарованный хмарью Сандоры, обуреваем ее миражами — ищет древнюю полумифическую страну, канувшую, утонувшую в гиблой пустыне столетия назад. Надежда становится смыслом жизни заблудшего: расписные стены города хрустальных фонтанов стоят за каждой песчаной грядой, но неизменно скрываются, если приблизишься… Вот на что похожа высшая форма самообмана и зачарования — счастье для всех. Стряхивая чужие грезы и связанные с ними наваждения, он покидает королевскую опочивальню. Куда теперь? Странник задумчиво движется по дворцу, как вдруг… замечает большое зеркало напротив окна. Замирает. В свете солнца снов он видит себя на поверхности отражающего стекла и всё наконец обретает ясность. Там темная фигура, очертаниями похожая на человеческую, на месте глаз сквозные провалы, через них — небо… Как шутка: в каждой глазнице по звезде… Его тело из сыпучего песка?.. «Я — песочный человек, — делает неизбежный вывод он. — Моя вотчина пески… и сны. Кто-то грезит о счастье, кто-то о любви, кто-то о борьбе… В этой стране собралось на редкость много мечтателей, и я хожу по их сновидениям, как скитался по ночной пустыне не так давно. Алабаста — не страна оазисов, а обитель грез… Их здесь ровно столько, сколько золотистых кремниевых крупинок, уж поверьте мне, я же песочный человек. Образы идеального мира, что люди сплетают в своем воображении, и замки из песка имеют одну общую черту, а если уж быть совсем точным — судьбу. Однажды они распадутся на мельчайшие частицы, безвозвратно исчезнут, будто и не существовали, и, как бы ни были изящны или прекрасны, нет никакой возможности обрести их вновь…» Песочный человек вылетает из дворца. Он осознал себя, свою силу, мощь, полномочия — нет нужды ловить ветра, коль внутри спит вечная песчаная буря. Он — повелитель снов, и отныне даже просторы Алабасты выглядят иначе. «Она полна до самых краев, до горизонта и чуть дальше, песком, снами и любовью. Любовь этой страны сродни сокрушительной нежности кошки, что поймала мышь, но не съела тут же, а лишь оглушила, напугала до неподвижности и теперь тычется в нее ласково влажным носом, словно целуя. Это прекрасно. Всё это прекрасно». Наполненный силой полет. Земля снизу, небо сверху — главное, не запутаться в двух простых ориентирах: черном в крапинку и черном в серебряных извивах. Куда сейчас? В город мечты, город грёз, город-мираж — Рэйнбейс. Туда, где воплощению снов самое место, туда, где начинается и заканчивается его путь каждую ночь. Домой. «Я собираю по крупинке людские грезы, перемешиваю их и развеиваю над пустыней, над домами… Я — песочный человек. Снам Алабасты, этому богатству, — внушает он едва заметному ручейку — так выглядит многоводная Сандора на севере острова, — место в Алабасте, а не в соленых толщах Гранд Лайн». В пустыне Сандора царит тишина, почти слышно как высоко в небе переливаются звезды. Куда ни кинь взгляд, нигде не увидишь ковра из цветов или густой сочной листвы — растительность далека от изобилия, не колосится, не дарит тень, но в Алабасте так много покоя, что хватит на всех. И страна-пустыня одарит им всякого, кто ни попроси. «Спите и вы…» — шепчет песочный странник, словно голос самого острова, барханам, людям и звездам. Просто небрежно коснуться вершины дюны или же потрепать за холку любимого зверя — ураган под одеялом песков?.. «Тише ты, спи…» Размышлять в пути над философским вопросом: жизнь есть череда снов или же одно большое сновидение? Рисовать узоры на сыпучих просторах — воображать, что с высоты остров будет смахивать на гигантскую ладонь. Вдыхать пустыню, пропускать ее аромат вместе с холодом ночи сквозь себя. Чем она пахнет? Да всё тем же — неосязаемым, но важным: специями и верблюжьим навозом, цветами кактусов и сушеными финиками, пряными духами и солью… Он любуется на разлитое по пустошам Сандоры серебро, а из-за линии горизонта выплывает город с пирамидой, тоже изменившей свой цвет в лунной ночи. Хозяин сновидений снижается, песчинки его тела недовольно вибрируют: в центре города озеро. Песочный человек закономерно считает, что вода превращает волшебство в грязь. В монументальном здании, которое вполне заслуживает титул цитадели снов, тишина в статусе священной. Он бредет по залам, рассматривает алтари человеческой мечты (пороков?): рулетку, столы с зеленым сукном и игровые автоматы. А еще колонны, пальмы в кадках, сиротливо выглядящие без посетителей стулья. Вот в комнате спит женщина. От нее исходит запах цветов… Фея? Женщина, притворяющаяся феей, или фея, притворяющаяся обычной человеческой женщиной? Он не знает ни ответа на вопрос, ни имени спящей, ни того, как она оказалась здесь или чего хочет… Но незнакомка свернулась калачиком, болезненно сжалась, дрожит и что-то не переставая шепчет. Всё ясно, нет нужды нырять в сновидение — тут свирепствует кошмар. Повелитель снов сдувает с ладони песчинки в мучительно зажмурившееся глаза и целует сухими рассыпчатыми губами в лоб — на всякий случай. Страшный сон уходит, красивое лицо становится покойным, кулаки разжимаются. И он, улыбаясь хорошо проделанной работе, идет дальше… В самой нижней комнате на диване с резными ножками возлежит человек. Ходящему по грезам не нравится здесь — это плохое место: слева вода, справа вода, сзади и спереди тоже. И снизу. Жидкая неприятность не должна хлынуть, но возможность исключать нельзя. Песочный человек заглядывает в сновидения того, кто на диване, и видит… себя. «Ах вот оно как… Я не принадлежу своей воле. Нечто необозначенное?.. Этот мужчина настоящий, а я — нет. Как перекати-поле, носимое по засушливым равнинам, осязаемое, но пустое внутри. Всего лишь необъятная в королевстве песков сила, которую бодрствуя он держит в узде, но, лишившись чуткого контроля, она, то есть я, обретает волю и разум. Когда же спящий пробудится, я рассыплюсь вновь, стану его частью, утонув внутри чужой (своей?) личности…» Крокодайл открывает глаза.