Проверка

Ганя знал, что чем-чем, а уж последовательностью в решениях Настасья Филипповна не отличалась никогда. Она была из тех людей, у которых «любит, не любит, плюнет, поцелует» зачастую случалось одновременно и выражалось весьма ярко. Ганя бы не удивился, если Настасья, попросившая оставить их наедине, залепила бы ему пощечину или попыталась выцарапать глаза, но, как ни странно, этого не произошло; даже улыбалась она не злобно, как обычно, а таинственно, задумчиво. Соблазнительно. – Гаврила Ардалионович, – окликнула Настасья; она расположилась на диване, вытянувшись на нем во весь рост и подложив небольшую черную думку под голову. – Вы себя смелым человеком считаете? – Я бы не стал этого утверждать, – осторожно произнес Ганя. Он сам стоял в дверях, будто бы готовясь к побегу, случись чего; еще пару минут назад он обсуждал с Афанасием Ивановичем некоторые детали будущего – очень не хочется говорить «возможного» – бракосочетания, и тут Настасья пожелала говорить с ним тет-а-тет; было чего испугаться! – Честность – прекрасное качество, – усмехнулась Настасья, – я это очень ценю. А меня вы, например, посчитали бы смелой? Ганя выдохнул, думая, как бы выразить свои мысли и умудриться не оскорбить Настасью в процессе. – Вы живете в нашем обществе с такой репутацией, смелости вам действительно не занимать. Настасья прищурилась. – Я не считала, сколько вы слов сказали, Гаврила Ардалионович, но, ежели вы вдруг не знали, «проститутка» умещается в одно. Ганя поперхнулся и закашлялся, что привело Настасью в особенно веселое расположение духа. Она поднялась с диванчика, дошла до середины комнаты и положила руки на бедра. Ганя прикусил губу, пристально ее оглядывая. – Подойдите, ну что вы? – вскинула брови Настасья. – Я вам больно не сделаю. По крайней мере, не сейчас. Ганя послушно сделал несколько шагов вперед и остановился на расстоянии вытянутой руки от Настасьи. Та качнула головой, шагнула навстречу и упала в его объятия, прильнув до того близко, что Ганя мог чувствовать ее дыхание на своей шее. – Хочу почувствовать, как крепко вы меня держите, – шепнула она ему на ухо. – Это же важно в браке, так? Поддержка… – Она мягко поместила его ладонь себе на талию. – …очень важна. – Не буду спорить, Настасья Филипповна. – Ганя едва дышал; близость Настасьи весьма и весьма мешала не то что членораздельно общаться, но даже и размышлять было довольно сложно, а уж что говорить о движении: казалось, он был скован по рукам и ногам. – Сдается мне, вы чересчур взволнованы. – Настасья отстранилась и взглянула ему в глаза. – Я вас что, пугаю? Или же… – Настасья расплылась в улыбке, словно бы вмиг разгадав все причины Ганиного поведения. – Дело в ином чувстве? Ганя даже не успел спросить, о чем это она, как быстрая, тонкая рука Настасьи уже прижималась к его паху. Такого с ним не случалось даже в самых смелых фантазиях. – Что вы краснеете? – спросила Настасья; Ганя чувствовал, что от его пунцовых щек, должно быть, пышет жаром на нее саму. – Вам стыдиться нечего, уверяю вас. Я бы даже сказала… – Ее пальчики чуть вильнули. – Вам есть чем гордиться. – Ради всего святого, Настасья Филипповна, – заскулил Ганя. Та лишь осклабилась и поцеловала его в ямку под нижней губой. – Вот так выглядят смелые женщины, Гаврила Ардалионович, привыкайте лицезреть. Вам жена, за которой вы должны будете тянуться, не помешает. В обыкновенной ситуации Ганя бы отреагировал на это не столь уж и скрытное оскорбление, но сейчас, чувствуя ладонь самой прекрасной женщины Петербурга на своем причинном месте, он не мог возразить ничем, кроме стона. – Вы же, наверное, примеряете свои костюмы, прежде чем их приобрести? – хмыкнула Настасья, играясь уже с застежкой его брюк. – Вот и я с вами хочу небольшую примерку совершить. На диване я себя разложить не дам, конечно, но что-то более миниатюрное, пожалуй, и совершу. – Она облизала губы. – Только вы себе не льстите: ежели я не пойду за вас замуж, то больше ни единого раза вы от меня никакой услуги не получите, уяснили? Ганя быстро, рвано кивнул. Настасья опустилась на колени, подобрав под себя пышный подол, и расстегнула ширинку Ганиных брюк. – А если Афанасий Иванович з-зайдет? – спросил Ганя, задыхаясь; перед глазами его бегали полые темные круги. – Если зайдет, то не удивится. – Настасья тряхнула головой; русые волосы ореолом легли на открытые плечи. – Вы не представляете, скольких друзей Афанасия Ивановича я обслужила в его непосредственном присутствии. Или вы таким образом пытаетесь отказаться от моей милости? Ну так уходите, я не держу. Настасья приподнялась с колен, но Ганя положил руку ей на плечо и пробормотал что-то неразличимое, но очевидно умоляющее. Закатив глаза, Настасья вернулась на свое место. – Тогда прошу вас держать рот закрытым хоть раз в жизни, – отрезала она, – а то ведь я могу и передумать. Ганя, опасаясь ответа на любую свою реакцию, еле слышно шепнул «Да». Настасья споро обошлась с Ганиными брюками, а затем спустила его белье до колен. Ганя был очень ей благодарен за эту тишину, быстроту и отсутствие неловкости, потому что был уверен: если бы Настасья продолжала говорить, он бы со стыда сгорел. Настасья взяла его головку меж губ; Ганя, переполненный всевозможными чувствами, запрокинул голову и зажмурился, едва сдерживая стон. Настасья отстранилась так же резко, как приблизилась, и еле ощутимо коснулась головки ногтем. – Нет, смотрите на меня. Потом же будете жалеть, что этот момент не полностью наблюдали. Ганя покорно опустил глаза. Настасья по-лисьи улыбнулась, истинная ведьма, и вновь взяла в рот. Ганя краснел невозможно, видя, как губы Настасьи, еще вчера, может быть, ублажавшие Тоцкого, обхватывают его член. Это была сумасшедшая, безумная фантазия – но, с другой стороны, а разве иное может случиться, когда с тобой хочет остаться наедине сумасшедшая женщина? Настасья взяла глубже, и головка скользнула ей за щеку; Ганю будто обожгло с головы до пят, и пришлось закусить костяшку большого пальца, чтобы не застонать в голос. Конечно, Ганя был прежде с девушками – правда, легкого поведения – и давно уже лишился девственности, но все, что делала с ним Настасья, отчего-то чувствовалось запредельно новым. Каждое движение ее языка, каждый изгиб губ заставлял Ганю вздрагивать всем телом, а уж когда Настасья вынимала его член изо рта и до невозможного медленно ласкала головку пальцами, Ганя и вовсе сходил с ума. Он представлял, как жалко сейчас выглядит – пунцовый, растрепанный, рот открыт не то в просьбе, не то в полустоне, – и Настасье этот его вид явно доставлял удовольствие: – Знаете, Гаврила Ардалионович, если быть уверенной, что у вас будет такое лицо каждый раз, как мы остаемся в спальне, я бы и вышла за вас замуж, – протянула она, а затем подмигнула и провела самым кончиком языка по головке. Ганя не выдержал и пропустил ее волосы сквозь пальцы, но потянуть на себя не осмелился. Настасья в одно мгновение заглотила его член до половины, и Ганя понял, что больше выдержать не сможет, как бы ни хотелось ему продлить это чудесное… нечто. Настасья поморщилась, отстранилась и сплюнула на ковер. – Теперь об этом пусть Афанасий Иванович беспокоится, – хмыкнула она, поднимаясь с колен. – Ну, что вы бледнеете? Так сильно впечатлены? – Э-это я у вас должен спрашивать, Настасья Филипповна. – Ганя, абсолютно обессиленный, камнем упал на диванчик и только тогда принялся натягивать белье и застегивать брюки. – Вроде бы это вы меня испытывали. Настасья села на подлокотник и закинула ногу Гане на колено, все еще улыбаясь, будто ничего и не случилось; только очевидная припухлость тонких губ могла выдать недавнее ее занятие. – Я… – Она скинула туфлю и поставила стопу меж его бедер. – Еще подумаю.