Домовенок

Если делать совершенно нечего, то это не значит, что нужно сидеть без дела, — у него всю жизнь была такая политика, из-за чего отдыхать приходилось только ночью, когда нужно ложиться спать. Отец постоянно ворчал, причитал, недовольствовал, но смирился с причудами сына, обреченно вздыхая и разводя руками. Поэтому сейчас — когда дело близилось к вечеру, домашние дела выполнены, голова забита негативными мыслями, а состояние оставляло желать лучшего, — готовил ужин. Рядом, возле сахарницы и солонки, привычно стоял ингалятор — бронхиальная астма, доставшаяся ему по наследству от покойного папы, никак не давала покоя. Почему-то в их семье все омеги рождаются с таким заболеванием, но папа умер вовсе не из-за этого — отец говорил, что так случилось из-за несчастного случая. Он оказался не в том месте и не в то время. Вот и все. Краткая и трагичная история, как остаться в неполной семье. Обидно, больно, горько, но жить дальше нужно было. Отец хорошо справлялся со своей ролью: заботился, любил, отчитывал, когда нужно, помогал, давал советы и не скупился пугать обидчиков. У Кузи замечательный родитель, грех таким не гордиться, а поэтому приготовить ужин, даже если хочется уткнуться носом в подушку и рыдать несколько дней, нужно обязательно. Его бывший лучший друг Егор, которого с недавнего времени он мысленно начал звать Бородавкой, подставил: скопировал его дипломную работу в университете, забрал себе альфу, который нравился ему уже как пару лет, получил кучу приглашений на работу и сейчас готовится к безумному выпускному, издеваясь при каждой полученной возможности. Вот, например, как сегодня утром, когда они столкнулись на улице. Бородавка, насмехаясь, спросил, с кем он придет. Конечно, Кузя-неудачник, которого все привыкли использовать и пинать, как раз для этого и годится. Отец еще не знает об этом — и слава богу. Университет, который он закончил буквально несколько дней назад, уже порядком достал — на выпускном им должны выдать дипломы, поэтому присутствовать нужно обязательно. Чертовски бесит. Бородавка идет с альфой, который ему когда-то нравился. Все омеги его группы идут с парами, и один только он отличился. Как замечательно быть одному. Просто шикарно. Он перевернул котлеты, уменьшил огонь и закрыл сковороду крышкой. Слезы предательски наворачивались на глаза и, не сумев их сдержать, мазнул рукавом отцовской старой кофты по лицу, убирая всю влагу. Почему ему так не везет в последнее время? Пары нет, друзей нет, настроения нет. — Домовенок, я дома, — с коридора прокричал вдруг отец, заставив вздрогнуть, слегка оступиться и судорожно начать вытирать вдруг хлынувшие с глаз непрошенные слезы. Отец всю жизнь работает в прокуратуре, поэтому постоянно приходит поздно, говорит низко и ходит тихо. Увидь он сейчас его в таком состоянии — разнесет половину квартиры от злости. Черт. Черт. Черт. — Я не один, — добавил он, заходя на кухню, и только сейчас Кузя услышал вторую пару шагов по коридору. — Забыл предупредить, что у нас сегодня переночует мой коллега — с утра его квартиру затопило и сейчас ему негде остаться. Отец в руке держал пакет с продуктами, который тут же поставил на обеденный стол. Следом за ним в проеме показалась высокая фигура — и Кузя мысленно ахнул, когда увидел незнакомого широкоплечного альфу, кивнувшего в приветствии. — Кузя, — омега протянул ему ладонь, которую тут же обхватила большая рука и аккуратно сжала. — Михаил. — Вот и познакомились, — выдохнул отец, — а теперь ужинать. Возмущенно посмотрев на отца, Кузя недовольно выкрикнул: — Руки мыть! Гигиена и приличия постоянно забывались в этом доме. Отец был неуклюжим, неряшливым и совершенно неприспособленным к одинокой жизни — вроде бы взрослый альфа с тяжелыми проблемами на плечах и болезненным сыном-омегой, а вел себя почти как ребенок. Кузя всем сердцем любил его, но перевоспитать никак не мог. Отец в поражении поднял руки вверх, кивнул замершему Михаилу — и оба отправились в ванную комнату, начав беседу по работе. Котлеты были, в принципе, готовы, как и гарнир из гречневой рассыпчатой каши — самое то после тяжелого рабочего дня. Самому есть совершенно не хотелось — будь проклято его паршивое настроение — поэтому разложив еду только на две больших тарелки, поставил их на край стола. Слезы по-прежнему жгли глаза, и отец их наверняка заметил. Но что ему говорить при посторонних? Тем более, Кузя даже рад, что так все случилось — не будь здесь Михаила, то ему давно бы вынесли весь мозг. В пакете, который он принялся разбирать, не было ничего необычного: пару бутылок молока, гранатовый сок, творог, сосиски и огромный пакет зефира. Сладости способствуют выработке гормона счастья, а поэтому, сунув пакет в пакет с пакетами, запихнул в рот большую зефирину, разложил продукты по холодильнику и сунул ингалятор в карман, пряча от чужих глаз. Благодаря быстрому метаболизму набрать пару лишних кило не представлялось возможным, а поэтому, имея слабость ко всему сладкому, вкусному и воздушному, не мог прожить без этого и дня. — В сумке еще шоколадка, — как бы невзначай добавил зашедший на кухню отец. — Ты с нами не будешь? — Когда готовил наелся, — соврал Кузя, высунув изо рта зефир и ставя на плиту чайник. В планах сейчас было совершить забег на отцовскую сумку. На кухню вошел новый знакомый Михаил, вытирающий еще влажные руки об ткань штанов. Кузя бы возмутился — отца он отучил так делать — но промолчал, неловко отводя взгляд. Все же непривычно видеть у себя дома кого-то чужого. Альфа сел напротив отца, расправил плечи — руки с заигравшими мышцами приковали к себе — и принялся за еду. На его коже от трапеции и до самых предплечий были набиты татуировки — обычные замысловатые узоры, но почему-то все равно завораживающие. Сам Михаил выглядел не как самый добрый человек: коротко стриженный, бровистый, широкий, тяжелый и внешне грубый. Встреть он такого на улице, то не раздумывая опустил бы взгляд вниз, поджал плечи и постарался стать незаметным. Однако сейчас все это казалось не страшным. Или это может быть потому, что отец рядом? Чайник закипел — там было воды почти на дне — и Кузя сделал себе некрепкий кофе, наполовину заливая молоком. По-хорошему следовало бы отправиться к себе, уткнуться в подушку и реветь, но оттянуть этот момент хотелось подольше. Перехотелось делать это именно сейчас. — Как сегодня день? — отец, запихнув в рот чуть ли не целую котлету, вопросительно посмотрел на него. — Купил костюм к выпускному? Собственно, поэтому он сегодня и выходил на улицу. — Нет, — расстроившись, ответил Кузя, вспоминая не самую приятную встречу с бородавкой, а на глаза вновь навернулись предательские слезы. — Ничего не купил. И вообще никуда не пойду. Столь решение всплыло спонтанно. Почему бы ему просто не сходить в кабинет деканата, попросить опустить все формальности и забрать свой чертов диплом без прелюдий? В конце концов, он имеет на это полное право, и пусть все будут говорить, что он струсил перед шлюхой-Егором и заманенным раздвинутыми ногами когда-то любимым альфой — все равно. Он попросту не вытерпит косых взглядов, насмешек, жалости, издевок. Пошли они со своим выпускным к черту. — Это плохой настрой, — важно сообщил отец, — что случилось? Он понял. Однако перед Михаилом… — Кузя бросил короткий взгляд в спину альфы —… говорить не хотелось. Все-таки каким бы потрясающим он не был на вид, виделись они сегодня впервые. А это было личным. — Выпускной в универе — самый запоминающийся и лучший, — вдруг заговорил Михаил, — это, конечно, не мое дело, но сходить стоит. Хотя бы на пару часов. Хотя бы пару минут там продержаться, — нахмурился омега, опуская голову вниз. Может, альфа и прав, но это сложно. — Дело в паре, — ответил за него отец, — ему не с кем пойти. Стоп. А вот это уже только самая малая часть причины. Неужели… — Я могу с тобой сходить, — Михаил повернулся к нему, поняв очевидный намек, — только галстука у меня нет. — Это не проблема, — совершенно добродушно улыбнулся отец, — я тебе дам несколько на выбор… — Эй! Притормозите! — удивленно замахал руками Кузя, до этого пару раз успев выпасть в осадок, чуть не навернуться и вытереть пот с холодных ладоней об старый фартук. — А мое мнение? Вы совсем забыли? Я ведь стою тут! Отец только вздохнул, признаваясь: — Мне бы не хотелось, чтобы ты был там один. Это все равно бы случилось. Не знаешь, как вытащить с пола гвоздь — вбей его до основания. Замечательное решение проблемы, да. Хотя в чем-то доля правды была, но обида заплескалась внутри подобно разбушевавшемуся океану, из-за чего пришлось поджать губы и отвернуть голову в сторону. Отец о нем заботился, любил, волновался, но… Какое, к черту, «но»? У него выпал шанс прийти на выпускной с самым настоящим альфой! Да и, тем более, красивым, грозным и наверняка сильным. Здесь нужно наоборот не жаловаться, а благодарить судьбу — когда еще выпадет возможность утереть бородавке нос? И, в придачу, всем остальным одногруппникам? Не они ли две недели назад развивали тему о том, что их Домовенок, сверкающий своей невинностью перед альфами как тореадор красной тряпкой перед быками, жалок? И черта-с-два он упустит этот момент! — Хорошо, — тут же согласился омега. В соревновании «мозг против принципов» победил мозг. — Отлично, — облегченно произнес отец, — я боялся, что ты будешь долго упираться. Просто не знает всей правды. Упираться было бы слишком глупо, отказываться неразумно, а обижаться — нерационально. Когда-то ему нужно будет подумать о себе, и сейчас самый подходящий для этого момент. Однако слезы все равно рвались наружу. Плакать сейчас не представлялось возможным. Не особо хотелось показывать себя со слабой стороны, пусть он и омега. — А когда выпускной? — задумчиво спросил Михаил, выводя из собственных мыслей. Кузя недовольно вздохнул: — Послезавтра. Уже совсем-совсем скоро. Хотелось бы растянуть дни, увеличить часы и добавить минуты, но это было не в его власти. К сожалению. Так бы он вовсе тянул до старости. — Ты уже записался в салон? — альфа отодвинул от себя уже пустую тарелку, справившись намного быстрее еще возившегося с кашей отца. — Если нет, то сделай это завтра утром. Судя по настрою — дела плохи, а поэтому тебе нужно быть не просто неотразимым, а блистательным и ослепительным. — Хорошо. Спасибо, — коп он и в Африке коп. Кузя отвел взгляд, понимая, насколько очевиден. Отец, доев, наконец, гречку, с умным видом вытер губы полотенцем и изрек: — Соглашусь. Все-таки не зря я предложил Мише остаться у нас. Если бы знал — затащил бы намного раньше. — Отец! — в ту же секунду смущенно выкрикнул Кузя, закрыв покрасневшее лицо ладонями. — Имей хоть капельку такта! — Поверь, если бы я его имел, то на выпускной ты пошел бы без пары. Один — один. Что же, ладно, — омега пригубил горячий кофе, не собираясь спорить с правым отцом. Чертовки правым. Как вообще отреагируют одногруппники, увидев его в сопровождении грозного альфы? С одной стороны, хотелось прокрутить время и оказаться на этом моменте, а с другой — спрятаться от всех под кроватью, трусливо поджав лапки и хвост. Вдруг его польют помоями перед всеми? Вдруг Михаилу понравится бородавка? Вдруг он к концу вечера останется один, попивая сладко-горькое вино из бокала и мечтая раствориться в воздухе? «Раз отец совершенно не против его кандидатуры», — начал успокаивать себя Кузя, сопоставляя все очевидные факты, — «значит, уверен в том, что я останусь под защитой». — А вы работаете как команда? — и уточнил, нервно закусывая губу и сделав пару глотков кофе. Все же задавать вопросы с целью узнать альфу ближе было разумным. Он должен знать, кто его будет сопровождать — или это предлог, чтобы узнать немного больше, чем есть сейчас? Как бы то ни было — слово не воробей. Он уже сделал первый шаг. — Нет, — ответил Михаил, — я нахожусь в подчинении и в основном выполняю пыльную работу. — Заметь, единственный, — добавил отец, улыбнувшись и сложив руки на груди. — Нам его порекомендовали из Федеральной службы безопасности. Кузя чуть не поперхнулся, в удивлении посмотрев на вдруг расправившего еще шире плечи Михаила. — Моя жизненная история слишком долгая и нудная, поэтому ее лучше никому не рассказывать, — по-доброму улыбнулся он. Кузя, заинтересовавшись до невозможности сильно, сел на рядом стоящий стул, поставил кружку и подпер руками голову, опираясь острыми локтями о поверхность стола. Отец тихо засмеялся, ожидая что-то подобное, поднялся с насиженного места — чтобы помыть за собой тарелку и сделать крепкий чай — и попутно добавил: — Теперь не отвертишься, пока не удовлетворишь его любопытство. Вздохнув, Михаил озадаченно почесал голову: — Начал как простой лейтенант, перешел в отряд особого назначения, прослужил пару лет, а после, за определенные заслуги и пару высоких связей, завербовали в Федералку, — вздох, — показал себя с лучшей стороны и с рекомендациями отправился устраиваться в прокуратуру. Это что такое сделать пришлось, чтобы так взлететь? — вдруг подумалось Кузе, и он неверующе обвел альфу взглядом, давая ему на вид не больше двадцати семи. — Он у нас как глобтроттер, — отец оперся о столешницу, отпивая горячий чай, — только путешествует не по миру. Кузя обернулся, и вдруг вскочил, сдерживая себя от хлопка по лбу: — Михаил, вам сделать чай? Кофе? — Пожалуй, чай, — сразу же ответил он. — Спасибо за ужин. Очень вкусно. Краснота прилипла к щекам, отчего пришлось кивнуть и, забрав пустую тарелку и бросив ее в раковину, тут же начать делать в белоснежной кружке мятный чай. Не отец, а чудо-юдо какое-то — сам пьет, смакует, лыбится от уха до уха, а предложить гостю горячий напиток не может. А Кузе как всегда смущаться. И краснота была именно из-за этого, а не из-за приятной сердцу благодарности и желания приготовить что-нибудь еще, лишь бы снова это услышать. Поставив перед Михаилом кружку с ароматным чаем, небольшую сахарницу и чайную ложку, как можно тише проговорил: — Вы тогда тут общайтесь, а я ушел спать. Отец нахмурился и посмотрел на наручные часы — было уже почти десять часов — из-за чего Кузя не сдержал улыбки. — Хорошо. Сладких снов, — наконец ответил он. — Доброй ночи, — добавил Михаил. Кивнув, Кузя пошагал в сторону собственной комнаты, попутно забирая из отцовской сумки свою шоколадку, намереваясь наконец побыть одному. А как только дверь закрылась, отгораживая от всех внешних проблем, слезы подкатили к глазам и тут же хлынули по щекам. Он честно не хотел — даже забылся обо всем на время, но стоило только остаться одному, как проблемы сбивали с ног, душили и… … воздуха вмиг перестало хватать. Легкие будто изнутри царапало и сжимало что-то неизвестное, отчего дышать с каждой секундой становилось все сложнее — и если бы не спасительный ингалятор, уже неосознанно вытащенный из глубокого кармана, снимающий эти ужасные приступы, то вряд ли бы все закончилось хорошо. Кузя ненавидел свою астму — порой она бывает настолько лишней, что проще задохнуться от недостатка воздуха, чем сделать ингаляцию перед другими. Иногда казалось, что именно из-за нее на него порой так странно смотрят одногруппники — как-то раз у него случился приступ в столовой из-за запаха гари, от чего все интересующиеся им альфы попросту исчезли, а довольные омеги постоянно показательно жалели. Его болезни и проблемы нужны только ему и отцу. Остальным — лишь бы почесать языком. Упав всем весом на мягкую кровать, всхлипнул, сжимая пальцами злосчастный ингалятор — глупо полагать, что отношение и все беды только по причине болезни, но с такими мыслями становилось легче. И проще. Уж лучше так. И сие суждение хоть и не было правильным, но и неправильным тоже не являлось. Как отнесется Михаил, когда узнает об астме? Исчезнет так же? Пожалеет? Пожмет плечами? Больше всего страшна не реакция, а последствия. Несмотря на то, что он не живет мечтами, не проводит время в обсуждении мишек и очередных бессюжетных сериалов и давно не носит розовые очки, все же надеется, что хоть на каплю запал альфе в душу. Он, в конце концов, омега. Сердце больно сжалось от воспоминания об альфе из университета — почему-то резко подумалось о нем — и Кузя, положив шоколад на маленькую тумбочку, попытался выбросить все из головы. Бородавка, альфы, Михаил, отец. Он разберется со всем завтра. Но слезы полились с новой силой. Хотелось закричать, однако вместо этого Кузя кусал подушку, постоянно всхлипывая. Плевать, что завтра мешки под глазами будут просто огромны, а синяки темнее ночного неба; плевать, что отец отругает, а Михаил увидит его не в лучшем свете. Просто хотелось плакать. И плакал до тех пор, пока не уснул. *** — Одни только круги под глазами заставляют меня ужаснуться, — отец как раз выходил из ванны и застыл, так и не закрыв дверь. Недовольно хмурясь и пронзая сердитым взглядом, мрачнел, отчего Кузя, решившийся с утра сделать забег за молоком, поежился и инстинктивно сделал шаг назад. — Я уже не говорю про мешки и опухшее лицо. Отступать было совершенно некуда, как и бежать, от чего пару раз глубоко вздохнув и нервно закусив губу, через силу выдавил: — Ты почему так рано? Тебе же к восьми на работу? Голос некрасиво дрожал от волнения. Не хватало, чтобы отец, разгневанный тем, что Бородавка чересчур спелся с альфой, который Кузе когда-то нравился, помчался выбивать дурь из обоих. Глупость неимоверная, но на то он и родитель. И за это Кузя был благодарен. Но… Тяжелый вздох отца был словно ударом под дых. — Специально для тебя я дал Мише два отгула, — устало начал он. — И, вижу, не зря. Приду — поговорим. Обида сочилась в каждом слове, букве. Виновато опустив взгляд и наблюдая, как отец, похожий на грозовую тучу, закрывает за собой дверь, корил себя за свою дурацкую скрытность и безрассудство. Даже в горле перчила неприятная горечь, делая болезненным каждый чертов вздох. Надо было сразу обо всем рассказать, не скрывая ни единой мелочи — и теперь, подавленный от собственный глупости, очередной раз расстроил отца. Когда-то нечто подобное было пару месяцев назад — ненавистный приступ посреди лекции вызвал лишь больше отвращения у одногруппников, а все из-за самовлюбленного омеги, решившего, что сейчас время и место прыснуть на себя едкими и жутко пахучими духами — тогда Кузя лишь задавливал в себе дикий рев. И как только пришел домой, то тут же излил все чувства в подушку. Заставший его в таком состоянии отец попросил в любой ситуации звонить ему, а не загибаться в одиночестве. Много раз просил. На протяжении последних двух курсов, после того злосчастного случая в столовой. Черт. Он такой эгоистичный идиот. И почему желание страдать одному, не хотя никого расстраивать, настолько плохо? Опустив голову и обняв плечи противно холодными ладонями, развернулся и направился обратно в комнату — идти на кухню вмиг перехотелось, как и пить, есть, жить… и почему Кузя — такой? Такой болезненный, проблемный, доставляющий неудобства и приносящий боль? Отмотать бы время назад, чтобы не позволить этому моменту настать. Пару раз глубоко вздохнув, как можно тише закрыл за собой дверь и, тут же припав к ней спиной, медленно сполз вниз, обняв и уткнувшись лицом в колени. Больно, плохо — вина душила за горло, обида на самого себя сжимала в тисках душу, а осознание своей никчемности било по сердцу. Из-за чего в его жизни все так? Он лишился лучшего друга, любви к альфе, хорошего здоровья, папы и доверия отца. И единственное, что может сделать — сидеть, свернувшись калачиком, и подпирать собой дверь. Всхлипнув, Кузя с силой закусил губу. Нельзя позволить себе быть слабым — впереди тяжелый день подготовки, да и что подумает о нем Михаил, увидь в таком виде? И так чудом повезло обрести пару, и пугать ее совершенно неразумно. По крайней мере сейчас, когда… … дверь внезапно открылась, отчего Кузя, еле слышно вскрикнув, упал назад, утыкаясь спиной в ноги и совершенно не понимая происходящего. Секунда, и его подняли, аккуратно поставив на ноги, отряхнули и даже поправили ночную майку — и как только мозг сообразил, что перед ним никто иной, как Михаил, будто по волшебству материализовавшийся из мыслей и молча смотрящий ему в глаза, — щеки заалели, сердце забилось от волнения, а ноги подкосились, с трудом удерживая на весу. — Что ты… — еле смог выдавить Кузя, испытывая дикий стыд, волнение и смущение. — Сергей сказал, что ты не спишь и отправил к тебе, — невозмутимо пояснил он, все еще держа рядом руки, наверняка готовый в любую секунду подхватить в случае чего, и от такой заботы теплело внутри. Взгляд коснулся его ладоней — таких, какие и должны быть у альфы: большие, с тонкими длинными пальцами и ровными пластинами ногтей, наверняка сильные, загрубевшие от тяжелой работы, но до невероятности теплые. Не в силах одернуть себя, Кузя нарочно откинулся назад, желая проверить свои мысли на действительность — и не ошибся. Одной рукой Михаил схватил его за талию, а второй — тонкое запястье, пронзая теплом, жесткостью и мягкостью одновременно, из-за чего Кузя удивился сам себе — такого просто не могло быть. Но есть. Немыслимо. — Ты чего? — недоуменно спросил Михаил и убедившись, что он ровно стоит на ногах, слегка отстранился, убирая до невозможности приятные руки, но все так же оставляя их рядом — и улыбка на лице появилась сама по себе. — Все хорошо, — Кузя нелепо махнул головой. — Пошли. Отец наверняка хочет быстрее позавтракать. Наверняка поняв, что что-то очевидно не так, альфа с недоверием кивнул, слегка отойдя вбок и пропуская его вперед. Кузя даже слегка растерялся от такого, но медлить боялся — и пулей помчался на кухню, намереваясь разогреть вчерашний ужин, хотя отчасти не понимал, какого черта все так рано вскочили. Сердце часто билось о грудную клетку, а рука, всунутая в карман штанов, сжимала баночку ингалятора — было ощущение, что приступ может одолеть в абсолютно любой момент. И все же, как отнесется к нему Михаил, узнав о такой жуткой болезни? А если отец уже давно ему все разболтал и все эти беспокойства абсолютно зря? Хотя о таком даже порой близким родственникам рассказывать не хочешь, что уж говорить о коллегах — и вряд ли о его болезни известно всем и всякому. Немного отошедший ото сна отец, с еще мокрыми после душа волосами, медленно потягивал крепкий кофе, пусто смотря вперед, и Кузя прикусил от стыда губу, чувствуя себя ужасно виноватым. Михаил прошел вперед, присаживаясь на свое вчерашнее место, и размял сильные плечи, на которых тут же красиво заиграли мускулы. Неловко сглотнув, Кузя тут же перевел взгляд и метнулся к холодильнику, доставая кастрюлю с кашей и глубокую миску с котлетами, которые отец заботливо переложил вчера из сковороды — уже как пару лет у них действовал друг с другом уговор: за отцом ответственность следить, чтобы на ночь не оставалось никакой еды на плите, а в раковине — грязной посуды. Кузя же взял на себя все остальные обязанности, которые иногда жутко выматывали. Благополучно и без аварий переложив часть каши и котлеты в глубокую сковороду, быстро зажег огонь, попутно проверяя чайник — и шикнул, тут же схватившись обожженными пальцами за мочку уха. — Сколько раз говорил так не делать, — укоризненно начал отец, строго сведя брови у переносицы, — ты же видишь, я пью кофе. Очевидно, что чайник только недавно кипел. Кузя только вздохнул, тихо проговорив: — Я уже понял… — Может, нужно пантенолом помазать? — участливо спросил Михаил, оборачиваясь — в его глазах выражалось волнение, из-за чего краснота внезапно подступила к щекам. — Покажи. Рука с пострадавшими пальцами невольно дрогнула, из-за чего краснота коснулась и ушей, но Кузя, не желая показаться странным тормозом, протянул ладонь. Отец, сидевший напротив, старался спрятать улыбку за чашкой кофе, забавно подмигивая — и почему-то казалось, что вся эта внезапная ночевка, затопленная квартира и предложение на выпускной были частью одного масштабного и очень очевидного плана. Или это уже просто фантазия? Михаил, наконец закончив внимательный осмотр почти не покрасневших ожогов на подушечках пальцев, кивнул сам себе, будто что-то подтверждая, и также строго, как до этого отец, проговорил: — Все хорошо. Я думал, что горячий чайник трогают только дети, но… Вмиг засмущавшись, Кузя отвернул голову в другую сторону, стараясь спрятать глаза и свою неловкость. — Стыдно? — беззлобно проворчал отец, заставляя засмущаться еще сильнее. Заметавшись, Кузя вернул свое внимание сковородке, принявшись помешивать гревшуюся еду и стараясь не замечать этих двух наверняка сговорившихся между собой альф. Поделом им. Ну и что — дотронулся до чайника. Трагедия, что ли? Ну, обжегся слегка, но пальцы-то на месте. Не остались же лежать где-то на плите. — Ты только сковороду на жар не проверяй, — шутливо добавил отец, наверняка подмигнув Михаилу, и оба негромко засмеялись. Вздохнув — тут еще можно поспорить, кто тут как малое дитё — отключил плиту, взял тарелки и принялся раскладывать завтрак. В этом всём и на самом деле было что-то нечисто. Может быть Кузя себе и накручивает лишнего, но о чем ему еще думать? О Бородавке и его альфе вовсе не хотелось (итак сегодня ночью выплакал немало слез), поэтому уж лучше прокручивать великие и хитрые планы отца. Поставив тарелки на стол с одинаковыми порциями, подал вилки — сами же не возьмут — и наконец-таки принялся заниматься своим кофе. — Спасибо, — кивнул отец, тут же принявшись за еду. — А ты не будешь? — заботливо поинтересовался Михаил, собираясь наверняка еще что-то добавить, но отец перебил, поясняя: — Наш Домовенок таким не питается. Ему подавай сладости, и я удивлюсь, если сегодня вечером от пакета с зефиром что-то останется. — Не такой уж я и обжора, — тихо пробурчал Кузя, смутившись. Ему бы не хотелось показаться этому жаркому альфе законченным сладкоежкой, ведь таковым он не был. Отчасти. Ну, может только чуть-чуть. Залив кофе молоком и взяв сладкую зефирку, сунул ее в рот, стараясь не растаять от удовольствия — настолько было вкусно. Михаил, развернувшись к нему, улыбнулся: — Сладкое сладким, а кушать надо правильно. Отведя взгляд в сторону, Кузя вновь покраснел: — Это просто завтрак такой. Обедаю я хорошо, — пытался он оправдаться. Отец, до этого молчавший, громко хмыкнул, продолжая жевать котлету, а Михаил, наверняка все поняв без слов, тяжело вздохнул, также продолжив трапезу. Альфы, что с них взять. И не докажешь же ведь. — Этим он в папу, — вдруг начал отец, — Артур жить без сладостей не мог, а во время беременности я уже молчу. Этого, я, пожалуй, никогда не забуду, — грустная улыбка коснулась его губ. — Домовенок на него очень похож. Вздохнув, Кузя поставил чашку на стол: — Я пойду в душ. Приберетесь тут без меня? — в надежде спросил он. — Да, топай, — махнул рукой отец. Выскочив быстро в коридор, тяжело вздохнул, практически ощущая уходящий из-под ног пол, и, придерживаясь стены, пополз к ванной комнате, моля всем богам, чтобы не упасть. Даже если он и не помнит папы, не помнит его нежных рук и тонкого голоса, все равно любит — и не может спокойно реагировать, особенно когда отец вспоминает прошлое с таким печальным лицом. Кое-как добравшись до ванны и сделав ингаляцию, чтобы предупредить медленно подкрадывающийся приступ, тут же опустил голову в раковину и включил холодную воду. Остудиться. Привести мысли в порядок. Собраться. Успокоиться. Прийти в себя. Кузя не знал, как правильнее будет описать причину того, почему он это делал, но мозг точно был уверен: так нужно. Руки прекратили дрожать, вещи плыть, а голова — кружиться. По крайней мере, шанс грохнуться в обморок, снизился до самого минимума. Теперь можно снова Михаилу показываться и не бояться испугать своим слабым здоровьем. Выключив воду и вмиг набросив на голову полотенце, задрожал от внезапного холода. Ледяные мокрые волосы прилипли к шее, а намокший ворот неприятно резал кожу — не став мучиться, Кузя быстро разделся и забрался в ванну, включая воду, чтобы согреться, привести тело в порядок и… … закричал, сбивая дождик рукой и быстро выключая жутко холодную воду, буквально припечатавшую к месту. Сделав шаг вбок, чтобы вылезти, внезапно поскользнулся и с грохотом упал вниз, разбивая локоть и, наверное, губу — металлического привкуса не было, но от удара о бортик чаши ванны она онемела и, кажется, распухла. Промокшее полотенце соскользнуло с головы, падая куда-то на плитку пола, а тело, быстро отойдя от шока, задрожало и покрылось мелкими мурашками. В дверь громко постучали, а через мгновение раздался взволнованный голос отца: — Ты там в порядке? Домовенок? Выдавив из себя нечто похожее на «угу», Кузя, опираясь об стенку, встал на трясущихся ногах и неуклюже натянул на себя штаны обратно, проклиная собственные негнущиеся пальцы, противного Бородавку, разбитую прошлую любовь и свое неудачное утро. И как раз в этот момент дверь открылась. Зажав ноющий локоть рукой, нервно улыбнулся, чувствуя себя крайне неловко перед двумя парами глаз. — Вода… холодная, — смущенно пробурчал Кузя, отворачивая голову. — И пол скользкий, — добавил отец, замечая новые ранки. Однако, на удивление, только тяжело вздохнул и обернулся на стоящего позади Михаила, с не меньшим волнением скользящим взглядом по его телу. — Мне на выезд. Проследишь? — Обязательно, — тут же отозвался альфа, — все пройдет в лучшем виде. Отец только хлопнул его по плечу и, заговорщицки подмигнув, явно задумав что-то нехорошее, скрылся в коридоре. Это что только что было? Он же не серьезно, да? Или нет? Оставить собственного сына с каким-то альфой? Наверное, к Михаилу у него большое доверие, раз уж отец вот так спокойно ушел — значит, все будет отлично. Тем более, несмотря на все возмущения мозга, сердце просто счастливо остаться наедине с этим большим и своеобразно красивым мужчиной. Неловко прикусив болезненную губу и отведя взгляд в сторону, Кузя с сжался, стараясь спрятаться. Все-таки не особо здорово стоять по пояс раздетым, к тому же еще и мокрым, продрогшим и каким-то жалким на вид. Чего только стоят выпирающие бедра и розовые глуповатые соски, затвердевшие от холода и причиняющие этим боль. Михаил двинулся к нему, заставляя поежится, и… накинул на голову большое полотенце, почти неслышно глубоко вздохнул и принялся сушить волосы, отчего ноги вмиг начали подкашиваться, а руки сами вцепились в футболку где-то в районе чужой широкой груди. Теплой, к тому же. — Ну ты и чудо, — по-доброму рассмеялся этот странный альфа. — Сильно болит? Отрицательно замахав головой, Кузя смутился. И сморщился, когда попытался на ощупь проверить состояние собственного подбитого локтя — очевидно, будет синяк и, причем, не маленький. Было бы лучше, если бы он что-то сломал, тогда была бы обоснованная причина тому, почему не придет на выпускной. А-н, нет — как всегда не повезло. Бородавка наверняка все соки из него выпьет, совсем наплевав на то, что когда-то они очень хорошо дружили. Даже обидно. До слез. И не успел Кузя пустить влагу, как Михаил мгновенно поднял его на руки и аккуратно подкинул, заставив испуганно пискнуть и вцепиться пальчиками в широкую шею. Сердце ускорилось, буквально выбивая воздух из легких, а неловкость со смущением заставили прикусить нижнюю губу и поджать под себя плечи. — Ты чего? — Не хочу на выпускной, — признался Кузя, не став юлить, уклоняться и придумывать оправдания. Ладони сами потянулись к собственному лицу и начали стирать слезы, неожиданно хлынувшие из глаз. — Уж лучше бы руку сломал и не поше-е-ел, — и завыл. Всхлипы сдавили горло, а губа засаднила, заставляя поморщиться и заплакать сильнее, проклиная все на свете. И Бородавку, и того альфу — Диму, — и собственную астму, и одногруппников, и свою доверчивость, и… вот почему у него все не так? Все нормальные омеги здоровые, далеко не наивные, уверенные в себе и опытные, а Кузя… точно какой-то домовенок, вывалившийся из печи. Или из чего он там вывалился в мультике. За что это ему? Почему это с ним происходит? Для чего? Жизни нахлебался он и без этого! Да еще и чуть не захлебнулся. Так в чем проблема? Горячая ладонь коснулась его мокрой и наверняка жутко противной щеки, заставляя громко шмыгнуть заложенным носом и притихнуть, позволяя осознанию больно ударить себя по голове. Только не говорите, что он сейчас расплакался прямо у незнакомого альфы на руках? Что он сейчас сидит прямо перед ним весь перемазанный слезами и соплями? Да он самый невезучий омега на этой чертовой планете! Слезы еще больше подкатили к глазам, как и подкрадывающаяся истерика, после которой он наверняка потом забудется в безгрезном сне, а завтра ввалится на выпускной мало того, что с жуткими мешками и синяками под глазами, так еще и один. Михаил точно скривится от отвращения и скажет отцу, что ни за что не подпишется на подобное. Неожиданно что-то мягкое дотронулось до лица, стирая влагу. Большая ладонь перехватила его руки за запястья и опустила вниз, выставляя его сопливый нос, опухшую губу и раскрасневшиеся щеки напоказ. Опасливо открыв глаза, Кузя столкнулся взглядами с Михаилом, аккуратно вытирающего его платком и при этом… не искривленного в брезгливости? Длинные пальцы под платком легли прямо на нос. — Сморкайся, — почти приказал этот странный альфа, слегка надавливая. Очень странное поведение выбивало из колеи — разве все не должно быть наоборот? Разве его сейчас не должны были откинуть куда-то в сторону как нашкодившего котенка? Кузя, прикусив болевшую губу, еле сдерживался от порыва расплакаться сильнее и сморкнулся, чувствуя себя как маленький ребенок, у которого случилась истерика из-за того, что кто-то обозвал его нехорошим словом. И почувствовал, как Михаил аккуратно свернул платок, принявшись вновь вытирать его нос, убирая остатки его стыда сухой частью. Потом убрал платок — то ли в карман, то ли положил сзади себя — и, отпустив его руки, аккуратно прижал к себе, зарываясь пальцами в волосы. Не понадобилось много времени, чтобы понять, что они каким-то образом переместились на диван — и теперь Кузя восседает на чужих коленях, будто потерявший стыд блудник. Краснота коснулась даже ушей. Он никогда не целовался с альфами, предпочитая этому книги из библиотеки за углом, а сейчас так смело сидит прямо… — Ой, — пропищал Кузя, упершись руками в широкие плечи напротив, и попытался отстранится. Михаил, наверное, не воспринял его действия всерьез, прижав к себе еще сильнее и заставив невольно расслабиться, обессиленно навалившись на него. Или опершись. Тут, наверное, с какой стороны смотреть. — Все хорошо, — тихо проговорил альфа. — Ты очень красивый. Кузя почувствовал, как сердце пускается в пляс, пытаясь пробиться сквозь грудную клетку, и уткнулся холодным носом в горячую шею Михаила, стараясь согреться. Он никогда не был так близко к кому-то. В плане отношений омега-альфа — и терялся в ощущениях, совершенно не имея понятия, куда девать руки. Положить на плечи? Или на спину? Или вовсе прижать их к собственной груди и сжаться, стараясь спрятаться от всего этого? А внезапное желание ткнуться губами куда-то в район щеки альфы вовсе заставило замереть. Что? Это ведь не серьезно? — Прости, — тихо прошептал Кузя, стыдливо прячась в объятиях Михаила. Что это за такие мысли? Он этого альфу знает только второй день! Ненормально хотеть подобного. Даже о Диме, который нравился ему еще до того, как Бородавка подмял его под себя, никогда не думалось так. Наверное, подобное было слишком для такого наивного омеги, как он. Или это была просто детская симпатия. — За что, малыш? — Михаил, судя по голосу, улыбнулся. Наверное. — Все хорошо. Ты можешь использовать мое плечо и объятия столько, сколько считаешь нужным. Кузя покраснел еще сильнее, несмело обнимая за широкие плечи. — Мне неловко, — признался он, дыша куда-то в шею и стараясь не отлипать от теплой груди. — Обычно альфы меня за километр обходят, как и я их, — вспомнив не самые радужные будни в универе, скривился, громко шмыгая носом, — поэтому я… И замолчал, не став договаривать очевидное «Никогда не держался ни с кем за ручку». — Хорошо, — кивнул Михаил, приятно скользнув ладонью с волос на его спину, поглаживая обнаженную и еще слегка влажную кожу, отчего мурашки тут же пронзили все тело, заставив задрожать, — Дело ведь не в том, что у тебя не было пары? Да? «Не было» — приятно скользнуло по ушам. И Кузя улыбнулся, потому что теперь у него «есть» с кем идти. — Да, — слабо проговорил он, решая довериться Михаилу, практически утопая в его теплых руках, — мой бывший лучший друг скопировал мою дипломную, выставил меня почти отбросом среди одногруппников и завел отношения с альфой, который мне когда-то нравился. Я не особо хотел появляться перед всеми. И вновь пустил слезу, потершись щекой о мягкую футболку Михаила. — Ну чего ты, малыш? — рука легла ему на щеку и слегка отстранила, от чего заплаканное личико, опухшее и некрасиво-красное, предстало перед Мишей прямо во всей красе. — У тебя теперь есть я. А тот альфа еще не понял, что упустил такое сокровище. Кузя тяжело вздохнул, обидчиво пробурчав: — Какое же я «сокровище»? — и надул губы, стараясь смотреть куда угодно, но не в пронзительные глаза напротив. — Болезненный, мелкий, неудачный… — Если ты продолжишь оскорблять себя, то я… — Михаил приблизился непозволительно близко к губам. Кузя судорожно схватил ртом воздух, не решаясь заговорить вновь, —… тебя поцелую, малыш. Боже. Потянувшись сам вперед, Кузя прижался губами к краешку губ альфы, даря ему свой первый и воистину потрясающий поцелуй, и быстро отстранился, вырываясь из сильных рук, которые не успели его поймать, и сиганул в сторону своей комнаты, прижимая ладони к собственному лицу. А вот нечего было угрожать! Сам виноват! Закрыв дверь на щелку, прислонился к ней спиной, тут же съезжая на пол. Холодное дерево заставило вздрогнуть, но спустя несколько секунд привыкнуть и стыдливо уткнуться носом в колени, стараясь спрятаться от всего этого мира. И что он только что сделал? Серьезно? Вспомнить только ошеломленное лицо Михаила — и сразу хочется провалиться под землю. К чертям в котел. Чем он только думал? Как он мог так нагло восседать на чужих коленях, жаться к чужой груди и… — Малыш, открой дверь, — ручка дернулась, а следом послышался мягкий голос альфы, — не бойся. Все хорошо. Я… — Прости, — промычал Кузя, сжимаясь сильнее. — Все хорошо, — повторился Михаил, — ты мне очень нравишься. И уже очень давно — с тех самых пор, как увидел твою фотографию в бумажнике Сергея. Что? Кузя дернулся, не веря своим ушам. — Но ты же ничего не знаешь обо мне! — запротестовал он в ответ, дернувшись и обернувшись, будто смог увидеть альфу сквозь деревянную дверь. — Не знаю, — согласился Михаил, — но это не помешало мне постоянно видеть твое лицо. Я долго не решался спросить Сергея про фотографию и узнать, кто на ней. А потом увидел тебя в прокуратуре, когда ты забирал пустые коробки от обеда, и влюбился окончательно. Он же говорит это всерьез? Правда? Неужели в неудачника-Кузю, «сверкающего своей невинностью, как Тореадор красной тряпкой перед быком», кому-то нравится? Кому-то красивому, сильному и очень грозному на вид? «Сон» — прокричало сердце. «Бред» — воскликнул мозг. Вздохнув, Кузя нерешительно потянулся к замку на ручку. Как только раздался щелчок, дверь тут же открылась, а Михаил опустился на колени, тут же разведя руки в стороны и приглашая к себе в объятия. Боязливо оглянувшись, Кузя подполз ближе, уткнувшись носом в теплую грудь и всеми силами стараясь отогнать подкатившую сонливость. — Сходишь со мной на свидание после выпускного? — почти промурчал ему в ухо альфа. И Кузя улыбнулся, все еще не веря, что это происходит именно с ним: — Да. *** К слову, выпускной прошел прекрасно. Все одногруппники буквально застыли от шока, когда увидели какого альфу привел домовенок-Кузя, который после салона выглядел невообразимо красиво. Бородавка пытался подкатить в самом прямом смысле слова — и с разгона врезался в столы, не рассчитав приложенные усилия, обороты и силу притяжения, снеся собой все блюда, столовые приборы и пунш. Затем, пытаясь выбраться, карабкаясь по занавески, сорвал ее напрочь, отчего карниз упал на стоящего рядом Диму, который всеми силами пытался поднять и увести Бородавку. Кажется, это было фиаско. Кузя был счастлив, считая это действительно самым лучшим исходом событий на выпускном. Ожидая насмешек в свою сторону, сталкивался только с теплым взглядом Михаила, который, оказывается, имел про запас второй ингалятор и слишком заботился о его состоянии, не смея оставлять совершенно одного. Ожидая быть изгоем и гонимым всеми, искренне наслаждался чужим позором, совсем не жалея бывшего лучшего друга и абсолютно равнодушно смотря на Диму, который когда-то нравился. Да и к чему это было все? Завтра у него свидание с самым замечательным альфой на свете. Пожалуй, это лучшее, что могло с ним произойти.