Made In China

      Наша любовь — это остатки разорванной вселенной, выдранные глаза и привкус губной помады, когда целуешь, кусая кожу и оставляя затем красные отметины на шее. Наша любовь — не тайна под семью замками, это что-то дикое, необузданное, кровавое и заставляющее задыхаться.       Наша любовь сделана в Китае.       Она не прочная, легко сломается, если кто на неё наступит, а потом я буду смотреть тебе в спину и стрелять из пистолета, пули которого отлиты из моей желчи и ненависти.       Мы с тобой, Сана, поломаны к чёртовой матери миром, неприлично изношены, как секонд-хендный палёный шмот, погребены под устоями и не можем ответить на один вопрос: как долго это будет продолжаться? Пока я не скурю к чёртовой матери все твои блядские клубничные сигареты, что нашёл в кармане косухи, или пока я не трахну тебя так, что отнимутся ноги?       Минатозаки Сана — самый настоящий упырь под маской красивенькой девочки, суккуб в кружеве, вызывающий только один инстинкт, а также та девочка, из-за которой глаза закатываются, а из горла вырываются хрипы. Она называла меня сладко с акцентом «Юнги», томно вздыхала и вела себя как влюблённая дива, но на самом деле не была она влюблена. Лишь улыбалась грязно и пила алкоголь, из-за которого её мутило.       И может, я любил бы её сильнее: с жаром, с самым настоящим, а не искусственным желанием, с трепетом и справедливой оценки её глубокой глотки, которой та пользовалась на ура. Может, я бы смог уберечь её от чёртовых наркотиков, сказать: «хватит», но она употребляла амфетамин, и постепенно огонь в её глазах гас. Быстро, стремительно, как трепыхание крылышек колибри, она сама загибалась, и через полгода передо мной была не Минатозаки Сана, что я полюбил, а отвратительный труп былой красоты, захлебнувшийся в рвотных массах и лежащий на моей кухне.       Наша любовь — китайская, непрочная, увядающая.       А венок на твоём надгробии — свежий, пахнет клубникой и никотином и не увянет никогда.