see what's become of me

Тик-так, сказали часы с кухонной стены. Тик-так, тик-так. Время, неважно, насколько бесконечно оно может растекаться, всегда загоняет в рамки. Рой не отводил взгляда от стрелок, от этих дурацких палок, которые поворачиваются и поворачиваются, не давая никому вдохнуть. Он не хотел остановить время, нет, он не думал, что у него хватило бы ума сделать это правильно. Наоборот — возможно, оно могло бы пойти быстрее. Он посмотрел на Элрика, спящего на диване в соседней комнате. Потом — снова на часы. И нахмурился. Не существовало никаких оправданий, наказаний или путешествий во времени и пространстве, которые могли бы освободить его от принятых решений. Прошлое остается в прошлом, и даже если будущее лежит в миллиардах поворотов стрелок часов от Роя, ускорить время все еще звучит как лучшее, более оправданное решение, чем вернуться назад и вмешаться. Если бы не его прошлое, он не был бы самим собой, и к тому же, он не был уверен, что мог бы пережить, если бы Эдвард Элрик сейчас спал на диване у кого-то другого. Он не был уверен и в том, что они сошлись бы, если бы Рой не был Роем. Если бы Рой не был Роем, значило бы это, что Эд не был бы в той же степени Эдом? Он не хотел думать о том, что Эд может быть кем-то, кроме себя. На какое именно количество времени он должен вернуться, чтобы полностью уничтожить то, чем они являются сейчас? Рой сглотнул подступивший к горлу ком. Светловолосая голова выглянула из кокона одеял, который Рой сделал прошлой ночью, так и не набравшись смелости предложить кровать. Для чего Рою так себя убивать? Сердце болело и ему это не нравилось. Никому не нравится боль в сердце, но у Роя был этот специфичный страх, который позволяет некоторым людям задушить ее на корню. Но иногда — и это второй раз, когда такое случилось с ним — иногда страх оказывался неэффективной защитой. Бей или беги, но не стоит забывать, что есть еще и замри, и Рою было слишком страшно сделать шаг вперед. Приблизиться. Кроме этого, он до ужаса боялся, что стоять на месте — значит нажить себе больше неприятностей, чем он мог бы, выбрав курс действий, хоть волосы и вставали дыбом от всех возможных вариантов. Движение на диване, и Рой снова посмотрел на часы. Пять часов утра. 5:00. 5:00. 5:00. 5:00. — М- Рой…? Шестнадцать. Эдвард Элрик прожил всего шестнадцать лет-часов, когда за плечами Роя уже почти полтора дня. Он не знал, когда они начали называть друг друга по имени, или почему выбирать самые теплые одеяла, чтобы защитить подростка от холода, казалось таким естественным, или как Рой смог сдержаться и не повернуться к нему с яркой улыбкой, предлагая чашку кофе, заваренного, как любит Эд. Он стоял, опираясь на кухонный стол и моля стрелки часов поворачиваться настолько быстро, насколько возможно. Минута прошла. Эдвард — возле него. — Эй, придурок, на что ты там смотришь? — Время. — Он покачал головой, издавая сухой смешок в ответ на сердитый взгляд Эда. — «Ты не можешь смотреть на время, идиот», — ты мне скажешь. А я скажу, что сейчас воскресенье и это слишком ранний час для нас обоих. — У тебя все разговоры записаны в голове как сценарий? Или что? Распущенные волосы. Растрепанные, светлые, так и просятся, чтобы Рой заправил падающие на глаза пряди ему за ухо. Что он и сделал, потому что он, видимо, обречен повторять свои ошибки снова и снова и никогда не учиться на них, и сердце болело, потому что Эдвард позволил ему. Так просто, так просто. — Не то чтобы, — он признался. — Ты просто предсказуемый, когда сонный. Ты становишься меньше изобретательным и больше просто противным. Эдвард зевнул и перешагнул разделяющее их пространство. Его руки быстро нашли их место на талии Роя, а голова уткнулась ему в плечо. Рой так же естественно обнял одной рукой плечи Эда и утопил другую в золотых волосах — так, как Эду, по его словам, никогда не нравилось. Эдвард удовлетворенно выдохнул, а Рой не мог не почувствовать легкого головокружения, осознавая, сколько своего веса Эд ему доверяет. Он снова посмотрел на часы, но ничего не изменилось. Нахлынуло чувство тошноты. «Крутись, крутись, крутись», — он повторял как мантру, но час все еще был слишком ранний, а Эду было все еще шестнадцать. — Спать хочу. Как ты можешь не быть злым в такую рань? — Не знаю, может быть, все из-за кофе. — Ты сварил кофе? — сказал Эд, отстранившись. — Кофе не изменит того, что ты не спишь в такую рань в воскресенье, солнце. — Но это может сделать меня не таким противным, ты сам сказал. Рой улыбнулся. Даже когда он в смятении, даже если он чувствовал, словно земля под ногами трещит и проламывается, глаза Эдварда горели достаточно, чтобы хоть немного осветить темноту. Но вот Эд снова окинул его тяжелым, раздраженным и, Рой смел думать, расстроенным взглядом. — Опять ты так улыбаешься. — Улыбаюсь как? — Так, как будто ты опять об этой хуйне думал. Время. Рой думал о времени и о том, что ему с ним делать. Что-то должно было измениться, и он надеялся, что этим что-то будет время, а не они. — Вот видишь, а теперь у тебя такое лицо, как будто ты сейчас скажешь хуйню. — Эдвард… — Рой начал со вздохом. — Нет. — Он выпутался из объятий Роя и шагнул кухонному столу, чтобы взять чашку. Кажется, такие нерушимые вещи, как агрессивное питье кофе — единственный способ борьбы с безысходностью, который признавал Эдвард. — Ты только и делаешь, что ходишь вокруг да около. Тебе кажется, что так ты умеешь запутать других, но ты делаешь с самим собой то же самое. «Сейчас слишком рано, — он хотел сказать, — давай не будем». — Меня так задолбало, что ты смотришь на меня как будто- ну, понимаешь. Ты решил, что ничего не получится, и только и делаешь, что говоришь себе об этом. Этот лабиринт из твоей болтовни не позволяет тебе сделать ничего. — А что мне надо сделать, по-твоему? — Ничего. — Эдвард, мы- — Если ничего не получится, то ничего не получится тогда, когда мы перестанем справляться. — Он сказал тоном, не оставляющим места для возражений. — Если отношения с тобой меня разъебут, то да, хуево, но давай меня разъебет что-то кроме твоего самопожертв- — Кроме моего…? — Рой нахмурился. Эдвард сверлил взглядом кружку, как будто темно-коричневая жидкость могла дать ему какой-нибудь важный жизненный совет, и он выглядел таким сконцентрированным, что Рой почти спросил, что она ему шепчет. Возможно, это могло помочь. — Ничего, — он сказал в конце концов. — Я устал, и Ал наверняка волнуется. Я домой пойду. И Рой не мог сделать ничего, кроме как отпустить Эда. Его заготовленные извинения не выдерживали сравнения с оправданиями Эдварда. Я скучал по тебе, пожалуйста, побудь здесь еще немного не значило ровным счетом ничего, и Рой слишком хорошо понимал, какое место в цепи приоритетов Эдварда Элрика оно занимало. Все же, он почувствовал, будто его придавило, когда Эд проглотил кофе со скоростью света и сказал, что провожать его не надо. Когда он ушел, Рой вернулся к своей чашке. Кофе был холодным и отвратительным, пить его было невыносимо. Тик-так, сказали часы с кухонной стены, и Рой посмотрел на них так, словно они нанесли ему личное оскорбление. Тик-так, тик-так.