Звездный странник

Вега уже целые полгода просыпался в своей мастерской, битком набитой холстами и его картинами. Здесь вечно стоял удушливый запах красок, но черноволосый уже давно перестал его ощущать. Мужчина лежал на кушетке и невидящим взглядом с прищуром смотрел в потолок. Рядом на полу стояла открытая вчера бутылка так любимого им коньяка. Она была уже наполовину пуста. Не делая особых попыток подняться, Вега задумчиво осматривал заполненную его же картинами мастерскую, мольберт, на котором он нарисовал так много, и камин, где так же много сжег. Затем художник скользнул взглядом по стенам флигеля, где и висели его творения. Светлых, радостных полотен практически не встречалось. Зарисовки из нелегкой жизни Веги, портреты близких ему людей, детей… Изредка можно было наткнуться и на совершенно ужасные картины, от одного вида которых становилось, мягко говоря, не по себе. Так много боли, настолько много отчаяния и мрака своего Творца впитали они. Вега почти поселился здесь, в этом своем пристанище... обители, если угодно. Жизнь его – а жизнь ли уже? – стала как никогда похожей на жизнь отшельника. Работу свою он давно забросил, с женой и детьми почти уже не общался, да и вообще очень редко выходил отсюда. Еду и питье ему приносили сюда, по его же просьбе. Лишь он, Вега, и его картины. И больше никого. И ничего. Быть непонятым – проклятие и удел всех истинных гениев, и сам художник знал это. Но он уже давно перестал искать хоть какого-то понимания, ибо знал, что не найдет. Сейчас, после всего, что пережила раса Веги и он сам, становилось совершенно непонятно, что делать дальше. И ему нечем, кроме рисования, нечем было заняться. Все его иные умения, - в частности, талант великолепного бойца, - вмиг оказались попросту не нужны. Рисовать – единственное, что он умел так же блистательно, как и убивать… Черноволосый поднялся с кушетки, разминая затекшие и не проснувшиеся окончательно мышцы. Солнце уже давно взошло и освещало мастерсую через прикрытые неким подобием штор окна. Творец – а именно творцом своей маленькой Вселенной Вега себя и считал, – искал утешения. Искал свое место под этим светилом, которое так радостно и беззаботно светило в зашторенные окна. И не находил. Вега поднял бутылку коньяка с пола, пригубил напиток и оценивающе взглянул на свое новое творение, слегка щурясь. Еще не законченная даже наполовину картина… Это был портрет Францески. Рыжеволосой Францески, единственной женщины, которую он смог полюбить за свою долгую жизнь… Она смотрела на него золотисто-карими глазами, чуть улыбаясь. Лишь эти глаза и улыбку он и закончил в первую очередь, опасаясь, что они ускользнут из его сознания, словно видение. Забываясь, Вега улыбался ей в ответ, настолько живой и близкой она казалась… Нет. Она мертва. Ее нет. По его вине. Красивое лицо Веги тут же исказилось гримасой боли. Он схватил акварель, кисть и принялся рисовать. Лихорадочно, не останавливаясь ни на секунду, чтобы передохнуть. Ужасная горечь от потери Францески вдруг смешалась с тихой скорбью и светлой печалью. Вега существовал в своем обособленном от всего остального мире. Он не замечал течения времени, не замечал вообще ничего вокруг. Черноволосый видел лишь легкую полуулыбку Францески, от которой ему становилось ужасно больно и скорбно, и взмахи собственной кисти… Он и не заметил, как солнце их нового мира склонилось к закату, не заметил, как в не очень-то и просторном флигеле стало довольно темно, словно кто-то понемногу приглушал свет. Не заметил Вега и появления своей жены, Ариги, которая, на этот раз сама, принесла ему пищу. Женщина задумчиво наблюдала за вдохновенным творчеством своего мужа. Мужа, к которому испытывала лишь дружеские чувства. - Вега… - тихо позвала она, когда поняла, что тот не замечал ее присутствия. Он ее не услышал. Либо услышал, но не пожелал оторваться от рисования. Оставалось совсем немного, всего пара мазков… - Вега, - позвала она чуть громче. Черноволосый художник ее услышал, но даже не обернулся. Акт творения был для него священен, и кощунство – оторваться от своего детища в мгновения творчества. Если Вега прервется сейчас, то сможет дописать этот портрет еще не скоро, потому что то настроение, то состояние, в котором он пребывал сейчас, может исчезнуть и никогда не повториться. - Сейчас, подожди… - прошептал Вега чуть хрипловатым голосом. Арига хорошо знает, почему голос ее мужа так охрип. Старое ранение в горло, от которого обычный человек бы просто погиб. Привет из прошлого, когда он кому-то был нужен… Когда его жизнь имела Смысл… Еще десять минут – и картина готова. У Ариги не было слов, чтобы описать все то, что вызвал в ее душе портрет Францески. Рыжеволосая девушка, изображенная на холсте, была прекрасна. Она словно дышала, и Ариге даже показалось на одно мгновение, что она слышит тихое размеренное дыхание, не принадлежавшее ни ей, ни ее мужу… Вега сел на кушетку, сгорбившись, и запустил пальцы в гриву черных волос. Антрацитовые глаза великолепного художника и не менее великолепного убийцы окончательно потухли, словно лишились какого-то внутреннего огня. - Ты гений, Вега, - сказала его супруга совершенно искренне, не в силах оторвать взгляд от портрета. - Ты первая, кто сказал мне это, - уставший творец позволил себе горькую усмешку. - Да. Ты ведь не показываешь свои картины никому… - осторожно заметила женщина, кинув на Вегу быстрый взгляд. Он смотрел на нее. От взгляда мужа Арига ощутила какой-то холодок в груди. - И не буду. Это слишком личное… - Я понимаю, - кивнула женщина. - Вега, тебе нужно поесть. Ты не ел уже два дня. Он молчал, не сводя с нее взгляда своих черных глаз. - Ты ведь пришла не только затем, чтобы принести мне еду… Арига кивнула. - Да, не только за этим. Повелителя беспокоит твое состояние. И я беспокоюсь… Последнюю фразу Вега благополучно пропустил мимо ушей, не сочтя ее заслуживающей хоть какого-то внимания. - Повелитель?.. - Да, он придет к тебе сегодня. Когда… - женщина выглянула в окно, слегка щурясь от солнечного света. – Зайдет солнце. Вега сидел, согнувшись, и рассматривал старый паркетный пол, на котором то и дело попадались следы красок и всякий мелкий сор. - Хорошо. Спасибо, что сообщила, Арига. И спасибо за еду, мне и правда стоило бы перекусить… - тон художника вышел еще более холодным и безразличным, чем он думал. Его жена ушла, обернувшись у порога. Женщине почему-то казалось, что больше своего мужа она никогда не увидит. К еде же Вега так и не притронулся. Повелитель стоял на пороге флигеля, окидывая долгим взглядом висящие на стенах многочисленные картины. Полотна как никогда лучше отображали душевное состояние своего творца. В последнюю очередь страшный человек (человек ли?) в капюшоне посмотрел на портрет рыжеволосой Францески. Его желтые глаза чуть прищурились. По паркету застучали тяжелые ботинки Повелителя. Вега лежал на кушетке, распущенные черные волосы свободно раскинулись на ткани. Он смотрел уже-почти-безумными глазами в потолок, словно видел сквозь него ночное небо. Даже появление Повелителя, верность и почтение к которому было заложено в представителях расы Веги и в нем самом на генетическом уровне, не заставило его хоть немного прийти в чувство. Взгляд лихорадочных антрацитовых глаз встретился с взглядом янтарных, приводящих в суеверный ужас. Будь Вега не в настолько кошмарном состоянии, он бы никогда не позволил себе лежать в присутствии Владыки и смотреть тому в глаза. - Уходи. Ты больше ничего не можешь для нас сделать, а нам больше нечего тебе дать, - сказал Повелитель и, покидая флигель, оставил на низком деревянном резном столике какую-то вещь, завернутую в черную атласную ткань. Дверь захлопнулась. До Веги начал понемногу доходить смысл сказанных гостем слов. Он медленно поднялся на ноги и, испытывая что-то вроде любопытства, подошел к столику и взял сверток в руки. Развязал золотую шнуровку. Там обнаружился браслет с меняющими цвет десятью кристаллами. И маленькая записка. Вега узнал почерк Владыки. «Это артефакт-телепортер. Он перенесет тебя в любые десять миров всех Вселенных и отражений. Критерии – пригодная для дыхания атмосфера и наличие разумной жизни. Удачных поисков, Вега». Собирался Вега в спешке. Черноволосый взял в дорогу лишь самое необходимое. Решимость уйти и попытаться начать писать книгу своей жизни с чистого листа была в нем крепка. Все свои картины он сжег, кроме нескольких, на которые его рука не поднялась, в том числе и на портрет своей погибшей возлюбленной. Творец вышел из флигеля. Звездная ночь. Множество светил, планет… Какое необыкновенное чувство: ощущать себя будущим звездным странником, будущим путешественником по мирам множеств Вселенных... Он взглянул в сторону дома и, к своему ужасу, увидел Аригу. Высокая коротковолосая женщина с тоской смотрела на мужа. Вега молчал, не решаясь сделать шаг прочь от жилища. Художник избегал смотреть жене в глаза, но, все же решившись, увидел там лишь одобрение, которое, что греха таить, далось Ариге с большим трудом. «Так будет лучше. Иди. Я держать не буду», - говорил ее взгляд. Вега кивнул. Он давно разучился улыбаться, и непривычная мимика свела ему скулы. Понимая, что не стоит затягивать, черноволосый достал браслет и надел его на правую руку. Один из разноцветных кристаллов рассыпался в прах. Мужчина растворился в голубом сиянии и исчез. Звездный странник отправился в путь.