Неидеальные люди

Новый день. Новая работа. Он упорно продолжает делать вид, что досье Макаровой не убирает из-за частой забывчивости. Каждый раз натыкается на её фото и хмурится. Продолжает заполнять бумажную волокиту и гонять Пожарского за тройной порцией кофе. Телефон на столе лежит. Экраном вниз. Чтобы не отвлекаться от важной работы на сообщения. Которые не приходили целую неделю. Когда Герман позволял себе приблизиться к ней, даже на небольшом расстоянии, всем нутром ощущая её горячее дыхание, его знобило и рикошетом отбрасывало обратно. Словно подходишь к огню, что так и манит своими яркими языками пламени, но в какой-то момент совсем неожиданно срабатывают животные инстинкты и ты одергиваешь руку в надежде, что когда-то сможешь прикоснуться к теплу и не обжечься. И казалось, это заранее проигрышная идея, но неведомая надежда ведёт дурака к непостижимому. И он гибнет. Как глупый мотылёк, сгорает заживо, даже не осознавая этого до конца. В день суда они виделись в последний раз. Больше Регина на связь не выходила, как впрочем и сам капитан. Признаться честно, несколько раз он следовал ярому порыву написать хоть что-то. Поинтересоваться, как идут дела, не угрожают ли ей родственники отчима, спросить о состоянии матери. Но всё это становилось таким нелепым по отношению к нему. Чтобы он, взрослый человек, капитан полиции, грубый и черствый сухарь, будет писать какой-то выскочке чтобы спросить о делах? Где такое видано! У него что, своих забот нет? Не успевает переключиться на работу, как дверь распахивается, а на столе перед ним появляется стакан горячего кофе. С коньяком! Герман принюхивается. Действительно коньяк! — Я решила, что сегодня просто прекрасный день и стоит навестить нашего любимого капитана! — Регина улыбается и отхлебывает со второго стакана горячий шоколад. Запахи Герман определяет безошибочно. Садится на диван и откидывает назад волнистые волосы. Не смотрит на него, придирчиво разглядывает кабинет. — Ты куда пропал? Не видно, не слышно нигде, вот я и решила… — Много работы, — грубо оборвал её капитан и вернул равнодушный взгляд на документацию. Он не может давать ей никакую надежду. Не может так с ней поступить. Он слишком плохой, слишком взрослый и слишком… слишком. Герман знает, зачем она пришла. Тогда не оттолкнул, носится с ней постоянно, как-будто переживает. Но ему ведь должно быть плевать. Плевать же? Ненавязчивые прикосновения и теплые слова поддержки. Он понимал, что девчонка постепенно привязывается к нему. Чем скорее оборвать эту связь — тем будет лучше для неё. А он… Он наконец-то приступит к работе и вернётся к обычному темпу жизни. Будет заходить в бар по пятницам, снова начнёт курить, выбросит это грёбанное досье Макаровой! К чертям собачьим всех пошлёт и впервые за всю свою карьеру возьмёт добровольный отпуск. Может быть. А может и нет. — Забери это и иди на уроки, — добавляет чуть позже и кидает взгляд на стакан на столе. Не смотрит. Боится, что увидит в невинных глазах то, что так отчаянно пытается скрыть в своих. — Какие уроки? Сегодня же пятница! Пять вечера! — возражает и с преувеличенным интересом возвращается к рассматриванию обстановки вокруг. — Можно я у тебя тут потусуюсь? Ты всё равно работать ещё собираешься, — рывком подскакивает с дивана и Герман случайно замечает стрелку на колготках. Потом обращает внимание на свежие ранки на руках. Смотрит выше — на шее багровые следы, что Регина пытается прикрыть волосами. — Что произошло? — выглядит спокойным, а внутри ураган эмоций поднимается. Куда эта чертовка снова успела вляпаться? — Ничего, я просто решила зайти и проведать тебя, — задумчиво произносит, легко притрагиваясь по старым грамотам капитана на стенах. И улыбается. Она не выглядит расстроенной или взволнованной, скорее слегка напряженной. «Почему ты так боишься быть настоящей?» — Ты сильно будешь ругаться, если… — начала уже было она, но договорить не успевает. В коридоре слышится громкий крик её имени и неразборчивый мат одного из сотрудников полиции. — Ты чего орёшь здесь?! А ну пошел отсюда, Субботин! Регина напряглась. Медленно обернулась к капитану с застывшим ужасом на лице и за секунду преодолела расстояние между ними. И перед тем, как она успела что-то произнести, дверь резко распахивается и дверная ручка с громким звуком ударяется об стену. — Герман Русланович, послушайте, — сбивчиво бормочет ворвавшийся в кабинет парниша и в два шага приближается к Регине. Мягко берет за запястье, а та и не вырывается. Смотрит на капитана с примесью страха и надежды на то, что он снова захочет её спасти. Захочет ли? — Во-первых, Герман Романович, — цедит и переводит взгляд на руки обоих. — Во-вторых, убрал руки, пока я тебе их не повырывал, — размеренным и чуть хриплым тоном добавляет и прищуривается. От такой интонации становится в несколько раз страшнее, чем если бы Герман кричал басом и покрывал десятиэтажным матом. Такая вот особенность у капитана. Рука Субботина резко ускользает с её кожи и капитан вызывает Пожарского в кабинет. — Вызывали, капитан? — дежурно улыбается Матвей, вовсе не удивленный гостям начальника. — Отведи Субботина в допросную. — Принял, босс. Герман всегда удивлялся, как у Пожарского хватало сил и терпения каждый день быть в хорошем распоряжении духа. Его посещали мысли о каких-нибудь «чудо-таблетках», но медицинская карточка лейтенанта абсолютно чиста. Иногда Герману хотелось посмотреть на своего помощника в гневе. Или хотя бы увидеть раздраженным. Чтоб жизнь мёдом не казалась! И вот, они снова остались наедине друг с другом. Он молчит, слушая её сбивчивый монолог о том, как она столкнулась с Субботиным, как угрожала полицией, как бежала от него с самого дома до полицейского участка. Захватив кофе, чтобы задобрить его. «Зачем?»— один единственный вопрос, возникший в какой-то момент, вывел капитана из наваждения. — Я не твой личный спасатель, Макарова, — отрезал Герман, заставляя Регину вздрогнуть. — Сейчас я брошу Субботина за решетку, а ты пойдешь домой. Или я вызову тебе такси, ты назовешь адрес и больше никогда не придёшь сюда из-за личной прихоти, я понятно объяснил? И как бы сильно ему не хотелось причинять ей боль, другого варианта покончить с гребаным помешательством просто не было. Или Герман не видел. Глубоко внутри он чувствует, как всё до одури неправильно и до безумия глупо. Отталкивать человека, который протягивает тебе руки. Но он уже давно не влюбленный подросток, а зрелый мужчина с работой, что постоянно требует время. — Знаешь что… — наконец решает заговорить, но не успевает, так как дверь снова со стуком открывается. «Ну прямо-таки дверь открытых дверей!» — подумали оба. — Герман, у меня к тебе серьезное дело, — с каменным лицом произносит Луиза, наклоняясь к капитану слишком близко. Настолько, что он мог бы взглядом заглянуть ей в глубокое декольте. И Регина замерла, зачарованно глядя на незнакомку. То, как она фамильярно обращается к Герману, как нагибается перед ним, чуть ли не тыча свой третий размер ему в лицо. А капитану хоть бы что! Смотрит только в листок, маячащий перед лицом, но ту не отталкивает. Почему? — Макарова, что-то ещё? — наконец вспоминает о её нахождении здесь и впервые за этот день прямо смотрит в глаза. А во взгляде лишь холод и прежнее равнодушие. Слова ледяной водой окатывают с ног до головы, но Регина быстро берёт себя в руки и натягивает широкую улыбку. Доведенная до идеала искренней, если иногда менять её на более мягкую. И случайно не пустить слезу. — Нет, я уже ухожу. Спасибо за помощь, — голос и кончики пальцев слегка подрагивали, а в уголках глаз начинала скапливаться влага, поэтому, чтобы не выдать своего состояния, Регина быстро ретировалась с кабинета, ни разу не обернувшись. Это тот самый момент, когда держишь всех на расстоянии вытянутой руки, а потом берёшь и рядом с каким-то человеком руку отпускаешь. Потому что устаешь притворяться сильным и позитивным. Смотришь в глаза и даже не ожидаешь удара в спину. Потому что веришь и доверяешь. Полностью расслабляешься рядом с ним. Но в мыслях иногда проскальзывает: «Ударит или нет?!» И он бьет.