Искренне и вслух

Антон полу сидит, опёршись на подлокотник дивана в кабинете шефа. Напротив него, так же едва присев на край стола, расположился хозяин кабинета. Антон пришёл в ответ на просьбу о приватном разговоре. Гесер видимо думает, что Антону есть, что ему высказать. Он в чём-то прав, разумеется, но Антон предельно отчётливо понимает бесполезность всего, что он может озвучить. Пытаться донести свои претензии Великому Древнему даже хуже, чем кидать горох в стену. Это скорее как кричать на скалу, надеясь, что она развалится. Так что Антон молчит. Начинать же разговор первым Гесер по какой-то причине не спешит. И сейчас они, как это ни смешно, играют в гляделки. Антон курит редко, но сейчас хочется. От предложенной одновременно с мыслью о куреве сигареты тянет отказаться, но это по-детски, а Антон не может себе позволить детское поведение. Почему-то единственным шансом – не победить, нет, победить в игре с тем, для кого ты лишь способ достижения цели, невозможно – шансом доиграть без особых потерь, кажется заставить Великого воспринимать себя. Пусть не как равного, не как достойного уважения, но хотя бы просто воспринимать. – Ты не прав, Антон. В чём он не прав, Антон не спрашивает. Конечно, когда дело касается Великих, он не может быть прав по определению, он отделён от их восприятия мира непреодолимой стеной, куда ему с его потолком во второй уровень. Он неправ в тысяче вещей, он наверняка неправ был уже тогда, когда посмел подумать что может попытаться понять, почему один конкретно взятый Великий ведёт себя с ним именно так. Гесер вздохнул. От этого вздоха стало слегка неловко за свои резкие мысли. Антон не может знать, что движет Великими, не может даже приблизительно представить, но ему кажется, иногда они делают что-то настолько человеческое, что не требует толкования. Только вот насколько бы было проще, если бы в отличие от Великих, всё что делают обычные люди, было действительно понятно. Улыбка у Гесера усталая, но искренняя. – В том то всё и дело, Антон. Не так уж далеко мы ушли от людей, верно? Усталость у него многовековая, не первый раз он так сидит перед учеником, втолковывая истину, которая нужна ему именно сейчас. Которая нужна ему в голове его ученика, в его помыслах и действиях. Гесер вздыхает снова, на этот раз совсем тихо. Антон тоже вздыхает, разжигая сигарету, наполняет лёгкие недешёвым табачным дымом. В голову просится метафора о том, что истина Гесера как этот дым заполняет умы и сердца, даря лёгкую эйфорию и ощущение спокойствия. Тяжело отвыкнуть от сладкой «правды», но для сознания она столь же губительна, как сигаретная отрава для обычных людей. Антон снова ловит улыбку Гесера, и она кажется чуть-чуть грустной. Антон уже никогда не сможет поверить в то, что говорит или показывает ему Гесер. Он может быть тысячу раз неправ во всех своих представлениях о Великих, но доверять снова, дважды обманувшись, можно только кому-то особенному. И будь его наставник хоть трижды Великий, это не выделяет его для Антона в достаточной степени. Лицо Гесера, кажется, было неподвижным на пару неразличимых для глаз единиц времени дольше, чем обычно, как будто ему потребовалось лишнее мгновение на выбор подходящего выражения. Как будто его задела последняя мысль Антона, хоть и казалось нелепым даже предполагать подобное. Хоть и могло быть игрой даже это лишнее мгновение. – Ты переоцениваешь мои возможности. Прости уж, но это похоже на паранойю. Если бы Антон хотел говорить, он бы отметил, что виноват в его неадекватной подозрительности исключительно наставник, если она конечно, и правда, неадекватная. Но зачем говорить вслух, когда каждую твою мысль итак считывают, не всегда даже при этом заглядывая в голову. Этот маленький протест, быть может, тоже слишком детский, но ведь от сигареты он не отказался, пересилил порыв, по одному взрослому поступку за раз, всё-таки ему пока не 200 лет. – Я не стану смотреть снисходительно, если ты позволишь себе обиду. Я понимаю. Антон уже даже злиться не может. Если его Великий всезнающий наставник так хорошо его понимает, что же мешает ему быть чуть меньшей сволочью. Или это тоже часть бытия Великим? Это Антон просто как всегда ничего не понимает? Пожалуй, так. Плюс одна вещь в бездонную пропасть его непонимания. А главное, чего не понимает Антон, почему Великий считает необходимым оправдываться перед ним. Ведь то, что он пригласил его к себе и сейчас имеет совесть выглядеть виноватым, это же почти извинение. Против ожидания очередного тяжёлого вздоха не следует. Уверений в неправоте, впрочем, тоже. Это очень верно. Ещё больше таких правильных и добрых слов, поразительно неуместных в подобном разговоре, Антон бы не выдержал. Он достаёт плеер. Наверное, это уже слишком. Наверное, вполне достаточно было его подчёркнутого молчания. Но всё-таки Антон демонстративно вставляет наушник и включает случайный выбор. Если Гесер не хочет говорить по существу, то Антон не обязан слушать. Мы говорим молча, Я закрываю глаза, не выдерживая Кричащий волчий взгляд, возвращающий назад Антону хочется смеяться. Песенка не то чтобы полностью подходит, но даже бездушная машинка плеер, похоже, обладает куда лучшим осознанием ситуации, чем Великий Пресветлый. Гесер смотрит на него, и сейчас выражение его глаз прочитать совершенно невозможно. Антон отворачивается. Не всем дано слышать каждое несказанное слово. Да и обладай он навыком чтения мыслей, смог бы понять хоть что-то? Он не уверен, что всё ещё хочет пытаться. Ему слишком осточертел недоступно Великий образ мышления наставника. Важна лишь степень искренности я говорю тебе мысленное прости От слов припева мурашки сбегают вниз по затылку, между лопатками, на поясницу. Антон резко поднимает голову, сталкивается взглядом с неожиданно оказавшимся в шаге от него Гесером. Ещё один шаг тот делает осторожно, будто ступая в первый снег, а Антон, замерев на полувдохе, сам себе кажется статистом в плохой пьесе. Гесер стоит непозволительно близко, вплотную, задевая полами расстёгнутого пиджака, почти касаясь губами волос, будто желая поцеловать упрямую буйную голову любимого ученика. Руки его намеренно-робко замерли на расстоянии непроизвольного движения от рук Антона. Антон ждёт чего-то, оба понимают, не оттолкнёт, не вытурит из личного пространства, не воспротивился наглому нарушению границ, так чего теперь дёргаться, но и подаваться навстречу не станет. Замерший в нерешительности ток времени растягивается в напряжённую струну. Антону начинает казаться, что этот момент накрыла темпоральная заморозка. Только дыхание, щекочущее макушку, разубеждает в этом. Важна лишь степень искренности я говорю тебе мысленное прости Антон поражённо выдыхает, а затем хмыкает. Сколько раз наставник мимоходом просил у него прощения, когда, в сущности, не считал себя ни в чём виноватым, так будто ему это ничего не стоит, а сейчас выходит не может. Искреннее извинение для Великого это что-то чрезмерное? – Мысленное прости это конечно хорошо, Борис Игнатьевич, но я ведь ваших мыслей не читаю. Гесер вздрагивает, его ладони касаются плеч Антона, и тот слегка отстраняется. Опустив руки и отступив на полшага, Гесер пару секунд молчит, собираясь с духом или просто выдерживая драматическую паузу, кто его Великого разберёт. – Мне жаль, Антон. Прости меня. Антон всё ещё многого не понимает. Но извинения, сказанные словами через рот, искренние, насколько он может судить, принимает.