Там, где тебя ждут

Когда в дверь “Медного муравья” постучали, Двавел была готова увидеть за ней что угодно, кроме того, что в действительности за ней оказалось. На пороге, хмурый и заметно посеревший стоял Артемис Энтрери. — Как… Артемис! Двавел не смогла сдержаться и кинулась к убийце, заключая его в крепкие объятия. Она не сдержалась — с Артемисом Энтрери всегда нужно было держать ухо востро, чтобы не схлопотать что посерьезнее ненавидящего взгляда, но как она могла думать об этом сейчас? Хафлинг почувствовала, как рука коснулась ее волос, совсем слегка, прежде чем опуститься на плечо. — Я тоже рад тебя видеть, Двавел, — Артемис улыбался, но очень устало. Двавел едва было не открыла рот, чтобы спросить его, что случилось, но здравый рассудок уже вернулся к ней, так что она решила повременить с расспросами. — Проходи, не стой на пороге, — воскликнула хафлинг, таща убийцу за собой. Ей пришлось отвернуться, чтобы он не заметил предательски блестящих слез в уголках ее глаз. — Сколько лет, Энтрери… — добавила она почти неслышно. — Я принесу поесть. И выпить, да? Ну конечно, и выпить тоже, ты ведь устал с дороги, наверное. Еще совсем рано, никого нет, — взволнованно затараторила хафлинг, ловко стирая слезы манжетой рукава. — Но ты все же не спала, — заметил Артемис, усаживаясь за один из столов. В таверне было пусто. Калимпорт еще не проснулся. По крайней мере, условно законопослушная часть его населения. Двавел улыбнулась. Но слезы все равно никак не прекращали течь — она и представить не могла, какое счастье испытает, увидев своевольного убийцу снова. А она ведь была уверена, совершенно уверена, что больше никогда не увидит его… — У дел выходных не бывает, — скромно ответила она, наливая в кружку эля. Ей, наконец, удалось одолеть слезы, и она рискнула выйти назад к Энтрери. — Все вертишься, как белка в колесе? — Двавел пожала плечами. — Я разогрею тебе похлебки… — Не нужно, — прервал ее Энтрери. — Лучше… останься. Двавел внимательно посмотрела в лицо убийцы и кивнула. Энтрери неспешно взял в руки кружку, вдохнул запах прохладного еще с ночи эля. Все выдавало в нем какую-то щемяще-светлую ностальгию — Двавел умилилась, едва сумев подавить непрошенную улыбку, которая точно вызвала бы ненужные ей сейчас вопросы. — Ну… как ты? - наконец решилась она после продолжительного молчания. Энтрери, чуть сгорбившись, пялился в кружку, словно забыв о ее существовании, но Двавел как-то подспудно чувствовала, что она нужна в этом молчании. Убийца пожал плечами. — Еще жив, — и криво усмехнулся, словно бы посчитал свой ответ шуткой. Двавел подозревала, что он имеет в виду, но для вопросов об этом точно еще не наступило время. Да и не факт, что наступит когда-то. — Я рада. Энтрери взглянул на нее, долго и проницательно. Его глаз почти не было видно — капюшона от так и не снял, но не почувствовать этот взгляд было невозможно. — Я скучал. Немного по Калимпорту, но преимущественно по тебе. Признайся, это какая-то ваша хафлинговская магия, да? Двавел хохотнула. Напряжение ушло, Энтрери растопил его своим признанием. Ему всегда требовалось время, чтобы расслабиться. — Я устал. Найдется комната? — Конечно, — Двавел вскочила с места, едва не опрокинув низкий стул. — Пойдем. Артемис снял капюшон и Двавел заметила, что он все еще чуть-чуть улыбается. *** Вообще-то Двавел ненавидела скрип пера. Тем более удивительным ей казалось, что она занималась тем, чем занималась. Порой ей казалось, что за барной стойкой или на кухне она была бы счасливее, но чаще она просто не слышала противного звука, сосредоточившись на мелких столбиках цифр. Что ни говори, не так-то просто держать под контролем столько маленького народца разом. Девушка вздохнула, потирая переносицу. Пожалуй, стоило заказать очки у мастера Перрина, читать вечерами становилось все сложнее. Двавел потянулась, с наслаждением распрямляя затекшую спину. Интересно, как там Артемис, подумала она. Ее еще ждало немало страниц, полных цифр, слов и прочей бессмыслицы, но вместо этого она уставилась в окно, раздумывая о своем вновь найденном друге. Где он пропадал столько лет? Какие чудеса видел? Что стало со смешным дроу, с котором он путешествовал? Наверное, у него было много женщин в этих путешествиях… Последнюю мысль Двавел решительно отбросила, рассердившись на себя за то, что думает о таких глупостях. И все же… Сколько у него времени, пока он окончательно не станет шейдом?.. В дверь постучали, вытряхивая Двавел из вороха мыслей. — Войдите! Во второй раз она была чуть меньше удивлена. — С каких пор ты пользуешься человеческими нормами вежливости? Артемис мрачно глянул на нее, по-хозяйски усаживаясь в маленькое креслице у камина: — Что-то не нравится? Да нет, все тот же, совершенно тот же самый Артемис Энтрери… — Нет-нет, что ты, — обезоруживающе улыбнувшись, Двавел примиряюще подняла руки. — Пришел поговорить. Ты не занята? Двавел присела в кресло напротив. — Да брось, — махнула она рукой. — Какие дела. Арметис поднял брови, будто не поверил, но все же заговорил. — Что изменилось в городе? — Пока тебя не было? Да едва ли что. Сначала началась возня из-за вскрывшегося с гильдией Басадони. Ну, сам понимаешь… А потом главари, как обычно, разменялись золотом и все снова тихо. В общем-то, всем выгодно, чтобы было более-менее тихо. Так что, все тот же старый-добрый Калимпорт, серти бы его побрали, — развела руками Двавел. — Если интересует что конкретное, ты спрашивай. Убийца усмехнулся. — Да нет. А ты? Что у тебя произошло за это время? Двавел удивеленно посмотрела на визави. Они довольно долго смотрели друг другу в глаза, и никто не отводил взгляда. Двавел не выдержала первой — перевела взгляд на тускло торевший в камине огонь: ночи в Калимпорте все же были не теплыми. Полурослик повела плечами, мол, “не знаю”: — У меня… Ничего стоящего. Все тот же “Муравей”, все та же маленькая во всех отношениях армия, за которой глаз да глаз. Подумываю искать преемника, устала, — Двавел улыбнулась, хоть и с трудом. Говорить о том, что она отказала двум потенциальным женихам за это время и посадила зрение она нужным не сочла. — Ты еще не стара, — возразил Энтрери. — Ах, ну спасибо! — Это правда. Я не вижу кого другого на твоем месте. — Поэтому и нужно озаботиться заранее. Мало ли, что случится… — Не случится, — уверенно перебил ее Энтрери, и Двавел почувствовала, как ее щекам стало жарко вовсе не от огня. — Я к тому, что преемника нужно будет многому обучить, это процесс не быстрый, сам понимаешь. Но я и правда пока не знаю, как быть. Толковых людей всегда меньше, чем хотелось бы. — Ну да, — согласился Артемис. Они снова сидели в тишине. Раньше Энтрери в их беседах был, казалось, чуть более разговорчив, но не от благости нрава, даже напротив. Теперь он выглядел спокойнее. Может, просто в голове его стало слишком много всего. — А ты? Все искал приключений с Джарлаксом? Энтрери скривился, будто одно упоминание о темном эльфе вызвало у него зубную боль. Впрочем, подумалось Двавел, может, это было не так уж далеко от правды. — Преимущественно. Пришлось побыть на побегушках у пары драконих, убить драколича, развязать войну с одним благочестивым королем. Ничего необычного, если путешествуешь с Джарлаксом. Глаза Двавел округлились от удивления — Артемис, увидев это, прыснул: — Мне даже посчастливилось принести присягу в рыцари и стать самопровозглашенным королем. Правда, ненадолго. Про Кайлию и Аррайан он, конечно, говорить ей не стал. — Ты шутишь, Артемис? Не верю не единому слову! По воцарившемуся молчанию, Двавел поняла, что сказала что-то не то. По старой привычке она уже была готова ощутить клинок у горла, но вместо этого с удивлением обнаружила, как Энтрери задумчиво промолвил: — Давно никто не называл меня по имени. После чего провозгласил уже своим обычным голосом: — А вот теперь я бы поел. *** Двавел долго думала, стоит ли затея свеч. В лучшем случае, она могла лишиться дорогого гостя, в худшем — лишиться головы. По всему выходило, что самолично и добровольно в комнату Энтрери соваться было плохой затеей, но ванна, которую он сам же и попросил около часа назад, стремительно остывала. Нагреть огромную бадью было не так-то просто, а вода в пустынном Калимпорте была ресурсом столь же ценным, как и золото. Энтрери обещал спуститься полчаса назад, но его все не было. Двавел разрывалась и злилась на саму себя за малодушие. “Можно же просто постучать и крикнуть что, мол, все готово?” Увещевания, почему-то не работали, словно бы Двавел Тиггервиллис прочно задумала лишиться жизни — а ведь метода провереннее трудно было сыскать. Поторговавшись с совестью и здравым смыслом еще немного, Двавел нерешительно постучала в дверь. Постояла, попереминавшись с ноги на ногу. Постучала еще — чуть громче, как ей показалось. — Артемис, ванна готова! — голос Двавел предательски дрожал. Но ей никто не ответил. Любопытство и волнение взяли вверх и она дернула дверь — та открылась совершенно бесшумно. — Артемис? Она заглянула в комнату, готовясь к худшему. Но глаза ее сразу отыскали убийцу — он сидел на постели спиной к ней, полуобнаженный. Двавел почувствовала, как смерть подкрадывается к ней — или же это просто кровь прилила к щекам? Энтрери обернулся, поднимаясь с постели. В руках его была белая - хотя скорее теперь серая - рубашка. Он решительно отбросил ее. — Это была последняя. Ты что-то хотела? Двавел ответила не сразу. Сначала язык у нее отнялся и она пялилась на идельно-сухой торс убийцы. Впрочем, наваждение показавшееся ей бесконечным, в действительности едва ли продлилось больше секунды. — Это ты хотел. Ванна остывает. И, подумав, добавила: — Тебе нужны рубашки? — она все же была очень смышленной женщиной. — Да, и пара-другая брюк. И чтоб никакого шелка. Он прошел мимо нее как был, голый по пояс — благо, таверна уже была закрыта и максумум, кто мог его увидеть — пара кухонных служанок. Но Двавел не завидовала им, если она окажутся так же несдержанны, как она. Полурослик вздохнула. Завтра ей , судя по всему, предстояла чудная поездочка на калимпортский рынок. *** — И долго ты собираешься жить тут за мой счет? — хихикнула Двавел, ставя перед Энтрери тарелку с жаркое. Горячее и ароматное — одна из многочисленный мелочей, за которые жители Калимпорта любили “Муравья”. Артемис беззлобно погрозил ей ножом. Выглядел он при этом совершенно безобидно — если, конечно, не знать, кто такой Артемис Энтрери. О том, что он мог бы, при желании, прирезать всех, кто находился в таверне, включая ее, меньше, чем за минуту этим самым тупым столовым ножом, она старалась не думать. Пока боги миловали ее, будет счастье, так и продолжится. — Следи за языком, Двавел. — Не говори с набитым ртом, — парировала женщина, усаживаясь напротив. Это стало их маленьким ритуалом: Энтрери спускался глубоким вечером, после закрытия, они ужинали вместе, немного беседовали. Что убийца делал целыми днями, она не знала. Точнее, знала, конечно — гулял по городу, без цели и маршрута, но делала вид, что ни имеет ни малейшего представления: дела Артемиса Энтрери касаются только Арметиса Энтрери. Даже если ему вздумается открыть свою лавочку с ядами на центральном рынке, это не будет ее делом, пока он самолично не попросит ее вмешаться и помочь с поставками аконита. Что настолько маловероятно, что и думать об этом было нечего. — Я мешаю тебе? — Артемис отложил вилку и подал знак кухонной девке — ведь порции у полуросликов были куда меньше, чем хватило бы взрослому здоровому мужчине. Двавел попутно умилилась, как Энтрери продолжает быть эгоистичной занозой в заднице, даже когда пытается ей не быть. — Что ты, это просто шутка. Кстати, рубашки, которые ты просил, принесут завтра днем. Хорошо бы сразу их померить, если вдруг что-то не подойдет, я бы послала служанку заменить. — Подойдет, — перебил ее Артемис. И снова ничего нового. — У тебя глаз наметан. Двавел вздохнула: — И то верно. *** — Знаешь, что сегодня за день, дорогая моя Двавел? — в груди у женщины, как обычно, чуть сладко сдавило от такого обращения. — Сегодня, дорогая моя Двавел, мой день рождения. Правда, смешно? Смешного Двавел в этом, ничего не находила, но не могла не заметить, что бутылка виски, которую принес с собой Энтрери, не была для него первой. Она лишь раз видела его пьяным и все еще не понимала, как себя вести с таким Артемисом Энтрери. Наверняка, в сто раз бдительнее, чтобы не ляпнуть лишнего. Он упал в кресло очень уж расслабленно. Двавел аж подскочила от того, как жалобно скрипнуло крохотное кресице под весом мужчины. Ей оставалось только радоваться, что Энтрери был весьма небольших габаритов по меркам своего народа. — Я должен тебе кое в чем признаться, дорогая Двавел… Найдутся бокалы? Да… Нет, не должен, но хочу. Двавел осторожно забрала бутылку из его рук. Артемис откинул голову назад, прикрыв глаза. Он казался куда бледнее, чем положено быть уважающему себя калимшиту. Зато начисто выбрит, в отличие от многих из них. Вдруг он наклонился к кресле, оказавшись очень близко от не успевшей отскочить Двавел. В темных, почти черных глазах плескались отблески каминного огня — воистину демоническое зрелище. Он перевел взгляд с ее глаз на чуть приоткрытые полные губы — без каких-то особых мыслей, просто так — и назад. Двавел моргнула и отошла на шаг. Артемис отвернулся, прикрывая глаза ладонью. — Да нет, идиотизм какой-то. Забудь. — Он толком и не знал, что хотел ей рассказать. О том, как только и желал, чтобы вернуться в Калимпорт, и забыть обо всем в этой таверне? О Кайлийе? О девушке-полуорке, в которую он влюбился, очевидно, только потому, что она была похожа на Двавел? Нет, пожалуй, что угодно, только не это. Хотя, кто знает, если он выпьет еще, то уже не сдержит языка? Но Двавел умная, она поймет, даже если он сболтнет лишнего. — Если тебе подумалось, что нужно что-то рассказать, то, наверное, нужно. Ты можешь мне верить, Артемис. Все, что ты расскажешь, уйдет со мной в могилу, — Двавел осторожно подбирала слова, тихонько присаживаясь в соседнее кресло. — Верно, — бесцветно согласился Энтрери. Он с самого приезда искал внутри себя какие-то остатки, отголоски эмоций — и не находил. Ничего, кроме тусклой, усталой радости от простого тепла, которое с лихвой дарила ему Двавел. Тупая боль от предательства Кайлийи никуда не делась, но хотя бы не донимала так сильно. Может, ему и правда станет легче, если он расскажет ей? Если с кем он и мог разделить эту историю, то только с Двавел, и она это знала, она на это шла. Не такая уж умная женщина. — В Ваасе… когда мы странствовали с Джарлаксом, — Артемис говорил негромко, так что Двавел пришлось напрячься, чтобы расслышать, что он говорит. — Я встретил одну женщину. Я убил… нет, не убил, но был причастен к смерти ее близкой подруги. И мы ненавидели друг друга. Она меня за подругу, я ее — просто так. Но потом… Думаю, она хотела втереться ко мне в доверие, чтобы убить, но избрала истинно... — он скривился. — Женский способ. Двавел слушала, задержав дыхание. — Она заставила меня поверить, что она любила меня. И я тоже… — слова давались с трудом, но он, кажется, уже не мог остановиться. — Полюбил ее. А потом она попыталась меня убить. Он невесело усмехнулся, провернув бокал в руке. — Может, такова плата за все зло, что я причинил? Меня нельзя любить, да, дорогая Двавел? Женщина сглотнула, не зная, что ответить — такое с ней случалось нечасто. — Нет, Артемис, это не так. Он поднял на нее захмелевшие глаза. Наверняка он завтра пожалеет — подумалось ей, — о сказанном, и будет делать вид, что ничего не произошло. Но раз они вступили на тропу искренности, назад дороги не было. — Просто ты сам не даешь себя любить. Ты сам не веришь в любовь. А ее… нельзя обучить или направить. Она слепа — так говорят, и это правда. — Слепа, – эхом повторил Артемис. Он уже и не мог вспомнить, что роднило его с Кайлийей. Она была красива, сильна, и у них обоих было множество шрамов. Но что они знали друг о друге? Выходило, что общая у них была только постель. Может, ему просто так сильно хотелось почувствовать на себе ласку, что он готов был принять ее от кого угодно? Будь проклята чертова флейта и чертов Джарлакс, который притащил ее. Хуже всего, что Артемис чувствовал, что ее влияние никуда не делось, и раны, что она разбередила, кровоточат до сих пор. Он пытался заткнуть их женщиной, но стало только хуже. Чертов Джарлакс даже умереть ему нормально не дал. Двавел сидел словно на иголках. Артемис казался ей сейчас таким замученным, таким уставшим — и теперь она знала хотя бы крупиночку того, что он таскал в своем сердце. И ее собственное разрывалось от боли. Она тихонечко поднялась с кресла, поставив нетронутый бокал на каминную полку и подошла к Энтрери. Он смотрел на пламя, будто вовсе забыв о ее существовании. Не слыша ничего не стуком собственного сердца, она тронула его руку и потянула за плечо к себе, прижала его голову к своей груди. Артемис не сопротивлялся, только вздохнул тяжело. Это длилось долго, а потом Энтрери сказал ей: — Сядь ко мне на колени. Внутри Двавел все рухнуло, и ей даже показалось, что собственные ноги ее подведут, но послушалась, не слишком-то грациозно вскарабкавшись на колени Энтрери. Он положил руку ей на плечо и откинулся на спинку кресла. А Двавел не могла отвести глаз от его лица и жалела, что не успела выпить. Сотни мыслей проносились в ее голове, и все кружились вокруг одной — если она не сделает что-нибудь сейчас, случая потом может не представиться. Энтрери может исчезнуть в любой день, так же неожиданно, как и появился, а Двавел не знала, что бы она тогда делала. И ей было больно и ужасно обидно, что мир так обошелся с ним, потому что он не был плохим человеком, не в понимании Двавел. И не только потому, что он был добр к ней — мудрая женщина видела куда больше этого. В жизни Энтрери не было любви, а если единственная размазала его так сильно — то что это за любовь такая?.. Решившись, она выхватила из его руки бокал и осушила его разом, парой глотков. Артемис внимательно и удивленно наблюдал. Утерев губы, Двавел возвестила: — Сейчас я тебя поцелую, Артемис Энтрери. Он не успел отстраниться, засмеяться или удивиться — маленькая женщина немедленно привела угрозу в действие. Краем уха он услышал, как покатился по ковру пустой бокал. И казалось, будто тишина ворса, поглотившая звук стекла, забрала и все его тяготы и тревоги. На какую-то секунду в мире осталось только тепло и тонкий пряный аромат благовоний, который Двавел всегда зажигала вечером в своей комнате. Губы Двавел были мягкие, удивительно мягкие, даже мягче, чем у Кайлийи. С другой стороны, она не была так смела в ласка, как полуэльфика, только чуть тронув его губы своими, будто не решаясь на большее. Он не мог перестать их сравнивать, потому что рана еще была свежа, и потому, наверное, Двавел ошиблась, решившись на этот шаг, на что бы они ни рассчитывала. А может, ей бы не удалось застать остатки живого сердца, протяни она чуть дольше. Двавел крепко зажмурилась, сама не зная, чего ждать. Самым вероятным было оказаться сброшенной с насиженного места, возможно, избитой чуть позже или изувеченной. К этому она была готова, но не была готова к тому, что Артемис просто-напросто не ответит, не отзовется. В глубине души она все же надеялась, что что-то случится. Чувствуя все нарастающий колючий ком в горле, она отстранилась. Смотреть в глаза Энтрери она не могла. Теперь случившееся казалось ей невероятно дурацким. Она сползла с его колен, подняла бокал. — Что ты хотела этим сказать? — Что я люблю тебя, дурак! — бросила она в сердцах, выбежав из кабинета. *** — Двавел. — Уходи. Пожалуйста, Артемис. — Нет. — Но я не пускаю тебя. — Я все равно войду. Двавел не нашлась, что ответить. Она лишь села на постели, утерев слезы. Смешно: только час назад она так не хотела, чтобы Энтрери снова исчез, а теперь все отдала бы за это. Дверь тихонечко скрипнула. Энтрери стоял в дверях, но не входил. — Мне все еще больно… из-за Кайлийи. Прости. Двавел не ответила. Она вообще не думала, что он пойдет за ней выяснять отношения. И совершенно точно не хотела, чтобы он видел ее с раскисшим от слез лицом. — Я не хочу, чтобы ты расстраивалась из-за меня. Женщина не сдержала горестного всхлипа, пряча лицо в ладонях. Откуда ему знать, что все, что он говорит, делает ей только хуже. Артемис смотрел на сгорбившуюся и оттого еще более маленькую Двавел. Он не мог поверить, что она правда имела в виду то, что сказала, но еще он никогда не видел слез, которые были бы вызваны им. В таком контексте. Поэтому он был совершенно, абсолютно дезориентирован и растерян. — Я ждала, что ты вернешься, правда ждала, — сквозь рыдания выдавила она и сердце Энтрери сжалось только сильнее. Он ведь тоже хотел вернуться. К ней вернуться. Он неслышно подошел, взял ее руку, отнял от лица, В глаза смотреть не стал — не смог. — Я дурак, Двавел. — Это точно, — выдохнула полурослик. — Ты… уверена? Насчет меня? Я не самый хороший тип. — Будь у меня выбор, я бы подумала. Улыбка тронула его губы. Она все же была умной женщиной. Энтрери только сейчас понял, что все еще держит ее руку в своей и не думая ни о чем конкретном, приложил ее к своей щеке. Ладошка Двавел была горячей и чуть мокрой от слез. Артемис все-таки поднял на нее глаза: — Дай мне время, я хочу… разобраться. Не прогоняй. Я не хочу уходить. Он не заметил, как было некрасиво ее распухшее и красное от слез лицо, но запомнил, как удивительно прекрасно блестели ее мокрые глаза. *** Конечно, она не прогнала его — будто бы она могла это сделать. Ни физически, ни морально, способна на это Двавел Тиггервиллис не была. Это гнело ее, может, пару-другую дней, но потом она приняла неизбежное. Артемис Энтрери не ручной зверек — так чего же горевать? В какой-то степени она даже чувствовала, как с ее души свалился огромный груз. Теперь, когда ему все известно, он волен поступать с этим знанием, как пожелает. Внутренне Двавел готовилась к тому, что он уйдет. Зачем ему обуза в лице беззаветно любящего его полурослика? Но сердце твердило, что все будет не так. Двавел не хотела ему верить, а верила она в свое неугасающее жизнелюбие и добрый нрав. Ей все же нравилось любить Энтрери. Любовь всех делает сильнее. Ну и что ж, что он теперь знает? Но Энтрери не ушел. Он пропадал где-то несколько дней, но потом она услышала, как скрипнула дверь его комнаты, а на следующий вечер он спустился к ужину. Как ни в чем не бывало. На стол подали немедленно — Двайвел знала, что он придет. *** — Двавел? Хафлинг подняла лицо от письма. Она спустилась ужинать с бумагами, потому что иначе боялась не успеть закончить с делами хоть к сколько-нибудь приличному времени. — Да? Они оба упорно делали вид, что ничего не случилось. Хотя нет, пожалуй, не так: Двайвел ничего не скрывала — ей больше нечего было скрывать, а Артемис вел себя нарочито отстраненно и тактично. Ни то ни другое не было ему свойственно ни на йоту. — Прогуляешься со мной? — Сейчас? — Двайвел отложила письмо, почувствовал, как где-то в груди шевелится нечто пакостно-теплое. Артемис кивнул. Лицо убийцы выглядело безучастным, но по глазам она видела, что это, мягко говоря, не совсем так. Глаза всегда его выдали, Двайвел знала. — Да, хорошо, только отнесу бумаги. Считая под ногами широкие, добротные ступени, хафлинг корила себя за слабоволие, но как ни старалась, не смогла отыскать ни самой крохотной крупинки сил, чтобы отказать Энтрери. *** — Ты бы оделась. На побережье холодно. Двавел покосилась на убийцу. — Мы идем на побережье? Энтрери раздраженно пожал плечами. Не ожидал, что она поймает его на вопросе — поняла Двайвел. По опустевшему Калимпорту они шли в тишине. Солнце заходило, крестьяне и ремесленники возвращались домой, а ночная часть населения города еще не проснулась. Закат и ранние сумерки были самым приятным временем в городе. Жара спадала, со стороны моря приносил ночную уже прохладу солёный ветер. Двайвел с наслаждением вдохнула полной грудью. Ну и пусть ей придется просидеть за работой полночи, возможностей поваландаться ей все равно выпадало так поразительно мало. И маленькая женщина все еще думала о том, что Артемис снова может исчезнуть в любой момент, без предупреждения, и тогда она будет жалеть и ненавидеть себя за то, что упустила шанс хоть немного побыть с ним. Они все-таки шли к побережью. Под ботинками Двайвел уже хрустели редкие камушки прибрежной гальки — убийца двигался бесшумно. Он глянул на спутницу изподтишка: полурослик чуть улыбалась, щурилась на ало-золотое солнце, которое красиво красило ее волнистые волосы в рыжий. Она распустила их и теперь пряди трепал ветер. Артемис свернул с широкой улицы ближе к берегу. Ему хотелось увидеть море. — Ты хотел поговорить о чем-то? — подала голос Двайвел, и Артемис мысленно послал ей проклятье. Эта женщина невозможно умна и проницательна. Излишне. Она могла залезть ему в голову, как никто другой, и это восхищало и пугало его. Кайлийя так не умела… У Кайлийи были другие таланты. Энтрери остановился, пнул маленький камушек. Вдали тихо прошуршала волна, загребавшая гальку. — Я думал о том… Что случилось. И кое-что понял. Двайвел смотрела на него во все глаза, огромные, яркие в лучах закатного солнца. Артемис не видел, он смотрел на пенные буруны, слабые и чахлые. Ветер был совсем слабый, нечему было разгонять волны. Зато он мог говорить, не повышая голоса. Ему и без того было тяжело. — Я хочу, чтобы ты помогла мне, Двайвел, — он все-таки набрался смелости и посмотрел ей в лицо, и увидел огромные, ярко-голубые глаза, распахнутые и удивленные. Он мог сказать “мне нужна помощь” или “помоги мне”, но сказал “я хочу”, заметила Двайвел. Это многое говорило о том, кто такой Артемис Энтрери, но она знала слишком хорошо, он, может статься, не умел, не знал, как иначе. Он сказал ей об этом — и только это было важно. — К-как я могу помочь тебе? Вместо ответа он присел на белый от соли кривой валун. Отряхнул, непонятно от чего, штаны. Двайвел не торопила. Он поднял на нее глаза, но продолжал молчать. Она поняла его — подошла ближе. Он протянул руку — она взяла. Ладонь Энтрери была прохладной, жесткой. Ее ладошка — маленькой, мягкой и теплой. — Что еще есть в мире, кроме ненависти? Двайвел знала, что ей не нужно отвечать на этот вопрос. По крайней мере, словами. Она лишь крепче сжала его пальцы и подошла ближе. — Я устал, дорогая Двайвел, — голос Артемиса звучал глухо, интонацией подтверждая сказанное. — Смертельно устал. Она подошла совсем близко, осмелилась положить вторую ладонь Энтрери на голову, провести слегка. Волосы оказались теплыми, нагретыми солнцем — да и неудивительно, ведь они были черными, как смоль. Потом она осмелела настолько, что обняла его. Продолжая держать отогретые ее теплом пальцы в своей руке. Артемис считал глухие, нечеловечески-медленные удары в груди. Он все больше становился шейдом, и проявлялось это не только в посеревшей коже. От того, что он чувствовал, сердце должно было стучать быстрее, в несколько раз быстрее, но оно, глупое, упорно отсчитывало удары мерно как часы. Так показалось бы любому, кто решился — и пожалел бы — проверить его пульс. Но никто другой, кроме него самого не знал, что это и было в несколько раз быстрее. Он бы взял ее руку и приложил к своей груди, но для этого сначала придется столько объяснять, все бестолку. Но у маленькой женщины получалось, выходило, она была будто бы вторая флейта Идалии, только не всученная обманом, а такая, которую он выбрал сам. Она никогда не говорила “Ты никогда не убьешь меня, Артемис Энтрери”. Все было не как с Кайлийей, но разве хуже? Двайвел не вызывала пожара в его груди, но он с каждым днем все меньше был человеком — удивительно, что мог еще чувствовать хоть что-то — но ощущения все равно было совершенно другими: скорее теплыми, согревающими. Пахнущими травами, которые она добавляет в ванну и южным солнцем. Совсем не напоминающими остервенение двух одиночек, у которых из общего были только раны. У Артемиса и Двайвел вообще было мало общего. Артемис повернул лицо, утыкаясь подбородком в макушку полурослика. Он сидел на камне, но даже так она была ниже. Двайвел заворочалась, освобождая лицо, и они вдруг оказались очень близко. Энтрери взглянул на ее удивленно-приоткрытые губы и потянулся первым. И на этот раз он ответил. Двайвел серьезно подумала, что сейчас скончается, что ее маленькое сердце не выдержит и разорвется. Энтрери целовал ее не спеша, тягуче и сладко — так ей казалось, хотя губы у него были обветренно-шершавые, тонкие, совершенно сухие. К тому же, он не был особо умел — это она заметила уже к собственному стыду. А на что она надеялась? На ласки, достойные женских романов? Энтрери не был падок на плотские утехи, она бы поняла это по первому взгляду на него, даже если не знала бы наверняка. Они оторвались друг от друга с первым порывом ледяного ветра. Пустыня быстро остывала после заката солнца. — Много чего есть, Артемис Энтрери, — серьезно произнесла она, глядя ему в глаза. Осмелела в край и провела кончиками пальцев по колючей щеке. К ее величайшему удивлению, убийца улыбнулся в ответ.