***
Мидория часто приходил на этот пляж. Обрамлённый скалами, крошечный, подветренный, он манил к себе лишь его, пытавшегося спрятаться от своих же соплеменников, да тех из них, кто был поумнее да половчее. Они все теперь кормились за счёт мусора — к кромке воды выносило много ценного; маленький, но усердный муравейник, а не деревня. У Изуку саднило горло, он снова кричал до тошноты, лишь бы Каччан оставил его в покое. Это место стало негласной границей — конечно, Каччан знал, что Мидория уходил сюда, но никогда не шёл за ним. Так что ранним утром выходного дня Мидория прихватил заготовленное мамой бенто и удрал. Ему нужен был хотя бы день без постоянных тычков, этой холодной ненависти снаружи и огня внутри. Море было серым и беспокойным, галька на берегу пребольно кололась даже через подошвы. Но всё это было привычно. Мусор, омываемый морской пеной, тоже был совершенно обычным: пёстрый, мелкий, в основном пластик и ткани. Только кипельно белое и огненно красное были совсем не мусорными. Мидория медленно подошёл ближе к яркому пятну, укрытому под можжевеловым кустом. Двуцветная шкура, мягкая и чистая, припрятанная кем-то до поры. Мидория оглянулся на уже стянувшихся к воде маминых друзей и бросил сумку на гальку. Кто бы ни оставил здесь шкуру… скорее всего, собирался за ней вернуться.***
Мидория за весь день так и не притронулся к еде, только записывал в тетрадь: какая на мягкость шкура, длину шерсти, насколько ровная граница между белым и багряным, не меняется ли оттенок в свете костерка. Солнце село, и соседи звали Мидорию домой, но тот не мог уйти — не был уверен, что завтра утром шкура всё ещё будет на месте. Правила их деревни были просты — кто нашёл, того добыча, но если бы он не забрал и не защитил свою? Все видели, что он сторожил целый день. От знакомой шаркающей походки лёгкие залило ледяной водой. Мелкие камешки разлетались, один ударил Мидорию в бедро. — Эй, дубина, тебя потеряли в деревне. Конечно. Кого ещё ещё могли за ним послать. Мидория не оглянулся. Даже не двинулся, на самом деле, только упрямо смотрел на огонь, стараясь не коситься на шкуру. Не нужно было Каччану её замечать. Он был слишком занят тем, чтобы в очередной раз пнуть Мидорию под рёбра, пусть оно так и оставалось бы. Каччан сгрёб его за шкирку и дёрнул вверх. — Слышишь, ты, мелкий… — Ты меня на месяц старше. Каччана всегда бесило его спокойствие, и теперь Мидория использовал это. Тянул время, сам не зная, для чего. — Потрепись ещё мне тут, — прорычал Каччан и встряхнул его. — Я… Волна песка окатила Каччана, и тот разжал пальцы, дёрнувшись, чтобы протереть глаза. Мидории мелкое каменное крошево попало лишь на нос; щекотно, но можно было пережить. За костром стоял мальчик с волосами белыми и красными, смотрел на них с любопытством и недоверием. Пока Каччан извергал проклятья, мальчик накинул шкуру. Мидория столько хотел спросить, он не хотел остаться без ответов, но пока Каччан не оправился от удара мелкой галькой, он смог только предложить мальчику свой так и не съеденный обед в надежде задержать. Тот посмотрел внимательно прямо Мидории в глаза, принимая бенто, а потом повернулся, кутаясь в шкуру, и тут-то его и не стало.***
Каччан пересказал его матери, что помнил. Та не поверила ни слову, но на всякий случай… ходить на берег Мидории запретила.***
Он не послушался, конечно. Приходил каждый раз, когда мама готовила собу — как в тот день. Иногда пробирался на пляж с пустыми руками, тщательно прячась от Каччана. Тот не упустил бы возможности задать ему трёпку за непослушание. Будто его это вообще касалось. Ночи становились длиннее. Даже если ему не верили, никто не говорил вслух, что духов моря не существует — у воды все были осторожны со словами. Мидория приходил всё реже, всё дальше от него был Каччан. Мидория не изменял привычке, он всегда хотел верить во что-то большее, чем просто мусор на берегу, но было так трудно помнить, что это не волна унесла контейнер, а шкура — мягкая, тёплая и прохладная одновременно, яркая и прекрасная — ему не приснилась. Мидория почти дремал, в очередной раз засидевшись до поздней ночи, когда ему под нос сунули контейнер. Мальчик изменился. Стал немного выше, шире в плечах, как и сам Мидория. Шкура, прежняя, сверкающая каплями воды на белом и красном, укрывала его почти целиком. Только этот недоверчивый внимательный взгляд остался прежним. Он качнул гладкой, побитой волнами коробочкой перед лицом Мидории и поднял брови. — Ещё?