Первая любовь звериная, вторая - змеиная

Слэш
PG-13
Завершён
51
автор
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
51 Нравится 7 Отзывы 9 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Первая любовь звериная, вторая – змеиная. Так, Яша? А, впрочем, откуда я знаю, какой по счету твоей любовью я был. Много чести. Да что душой кривить, порою я даже не могу понять, было ли это вообще любовью. Что-то же было, Яш, да? Конечно, не так, как в книгах и романсах, на луну мы с тобой не глядели и на гитаре ты мне не играл, но ведь нельзя сказать, что это было исключительно плотское – были и нежные моменты, когда ты мне голову на грудь положишь, а у меня сердце заноет, потому что знаю: не мое это счастье, не имею на него права. Думал, что мне жизнь это докажет, а ты и сам справился, без чужой помощи. Что уж говорить теперь; и дураку понятно, что с Николаем Васильевичем тебе гораздо нежнее. Ты ведь так хотел, чтобы я о вашей связи догадался, что чуть ли не на глазах у всего села Николая Васильевича лобызал. Добился своей цели, черт – я теперь засыпаю, а у меня за прикрытыми веками целые сцены разворачиваются: как ты его, как он тебя… Какой же ты развратитель малолетних, Яш, постыдился бы; куда подобную невинность тебе, с твоим-то стажем!.. Ты ему сказал уже, что любишь, когда тебе свечной воск на шею да на ключицы льют, или обождать решил? Какая же я язва, право слово – был и остался. А сколько надежд было, когда ты, Яша, только приехал, тебе, наверное, вовек не понять. Только представь: десяток лет у черта на куличках, самый образованный человек во всей округе – местный поп, а тут – гости из столицы. А тут ты, Яша! Красоты несусветной (прекрасно знаешь это, зря отговариваешься), умный, статный, властный, в конце-то концов – и при всем этом смотришь на меня как на букашку мелкую, словно ждешь, что я тебе нужность и верность свою доказывать буду. Буду честен, первый день, в постели ворочаясь, клялся на всех святых, что пред тобой колена не преклоню, ну а потом, сам знаешь – преклонил, и не один раз. Безвозмездно абсолютно, я ведь тогда даже не знал, что ты до меня снизойдешь. Боялся представить, как это будет – а когда в первый раз случилось (на моем же рабочем столе, Яш, смешно даже думать!), еще неделю после, пока ты в мою сторону взглянуть не соизволил и намекнуть на продолжение банкета, я вдоволь напредставлялся, чуть руки не стер. Простыни приходилось самому стирать. Стыдно. Нет, я понимаю, почему ты меня бросил, понимаю прекрасно – к тебе-то, известному красавцу, весь Петербург в очередь выстроится, независимо от пола и возраста, что седым полицмейстером-то дорожить, особенно когда такой незнающий, нецелованный Николай Васильевич под боком, правда? И не было будто никакой искры, никакой особенной связи, и космы ты мои не перебирал с глазами бесстыдно влюбленного, и в губы не целовал, и речи свои пьяные, обманчиво искренние, не говорил мне в третьем часу ночи, утыкаясь губами в кадык. До боли в груди надеюсь, что ты нашу связь будешь столичным коньяком запивать, как я сейчас – водкой. Надеюсь, что будешь содрогаться, видя кого-то, со спины похожего на меня. Надеюсь, что будешь письма писать – хоть какие, хоть самые едкие, самые оскорбительные, самые ехидные, но только чтобы слова, написанные твоею рукой, видеть, и чтобы я мог у себя в голове твоим голосом их читать. Чтобы целовать кремовую бумагу, где с сургучным запахом печати и затхлой вонью почтовой кареты смешивается тонкий аромат твоего парфюма, где я щекой буду чувствовать тепло твоей кожи, где в каждом резком прочерке или в кокетливой завитушке виден твой характер. И я буду писать в ответ. Неловко, криво, буду стыдиться и почерка, и слов своих, по целому абзацу буду вычеркивать и начисто переписывать; для черновиков новую тетрадь завести придется. Но я буду писать, даже не думая об ответе, даже не зная, увидишь ли ты мое письмо, только адрес дай, молю, чтобы даже в холодном Петербурге я тебя не терял. Изойдусь на желчь, представляя, что ты там, в столице, делаешь, с кем пьешь, с кем танцуешь, с кем спишь – ты ведь всю правду в письмах мне, конечно, не расскажешь. Да и какие права я могу предъявлять к твоей личной жизни? Я ведь тебе никто, всего лишь бывший любовник, а если ты о наших отношениях забудешь, то и того хуже – буду меньше, чем никто, только дыра в твоей биографии длиною в пару месяцев. Да, я не тот, кем можно гордиться – одна только мысль о том, что ты мог бы представить меня своим коллегам из отделения, вырывает смешок. Да, моя собачья натура не под стать тебе, холодному ворону, но я, к горю своему, верный пес. Да, от смерти ты меня спас, но, черт возьми, Яша, если бы ты мне сказал, что бросишь, я бы сам на лезвие кинулся без задней мысль – лучше уж никакой жизни, чем жизнь без тебя. Ты зачем появился? За какие грехи свалился на мою голову? Если бы не ты, не любовь твоя красивая, не страсть твоя, я бы спокойно век свой доживал в этом богом забытом месте и не стал бы даже задумываться, что где-то может быть лучше. Если бы не поглаживания твои, не нежный тон, не мокрые поцелуи, я бы распрощался с тобой и с Николаем Васильевичем на исходе этого дела, и все, и баста, и прощай, и никакого воспоминания, никаких скупых, горьких слез. Ты зачем мне хорошую жизнь показал? Я просил тебя об этом? Просил я тебя на закате моих дней показывать мне такую любовь, которой я и в юности не знал? Ты мне своей сладостью жизнь и до, и после себя отравил. Как это называется, Яша, а? Предательством. Да, может, я – твоя вторая, третья, сотая любовь, и бить ты меня можешь бесконечно, и хулить, и не дорожить ни единой секундой, что мы разделили (хотя не было, наверное, никаких «мы» – был только ты, а я так, декоративная штучка, дополнение к наряду господина сыщика). Но вот ты, Яша, моя первая любовь. И, видимо, последняя. За револьвер хвататься не буду – глупо, да и по-детски весьма. И топиться не пойду, и вешаться не стану. Жизнь без тебя хуже тюрьмы, хуже смерти, но вот что еще хуже – знать, что если я себя самого уничтожу, то не будет даже шанса вновь увидеть тебя, услышать, письмо твое прочитать, а я шансов упускать не намерен. Вот за это тебе спасибо, Яша, и больше ни за что: до твоего приезда не были ни дня, чтобы я о смерти не думал, так до тошноты скучно и мерзко в этой дыре. А теперь я совсем другой – не сказать, чтобы очень жизнерадостный, но все же другой. А ты вспоминай меня, Яша. Есть же что вспоминать; сколько раз говорил ты мне, какие у меня руки сильные, губы горячие, бедра красивые… Я тебе зла не желаю, не считаю нужным – ты сам очень и очень способен свою жизнь разрушить, если найдешь такую возможность. Просто горько и больно донельзя, а еще стыдно до жгучей боли. Я скучаю, Яков Петрович, – хочется прокричать вслух, но в горле пересохло, и потрескавшиеся губы не разомкнешь. Могу только прошептать: «Я скучаю».
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.