Границы

Чарльз думал об этом каждый день. Каждый чёртов день он думал о том, что будет правильнее. С детства ему твердили о том, что он должен быть хорошим. Правильным. Делать то, что должно. Быть как другие люди. Как нормальные люди. Конечно, это говорила не его мать. Свою мать он почти не видел, после того, как умер отец. Это говорили многочисленные гувернантки и нянечки, которыми мать окружала его всё детство. Та забота, которую сама не смогла дать. И он старался. До сих пор старался. И это было на удивление легко. Быть хорошим. Быть правильным. Быть другим человеком. Лучшим из лучших. Нормальнейшим из нормальных. Пока он не встречает Эрика. Точнее, пока он не ныряет за этим живым сознанием в воду, буквально насильно спасая ему жизнь. Это первое его спонтанное желание за долгие годы, которому он позволяет поддаться. Он мог бы ждать, пока Леншерра спасут люди ФБР, но он не делает этого. Хоть это и было бы правильно. Он должен был поступить так. Ведь так было правильней, пусть и не для большинства людей. И именно с того момента жизнь его становится нестерпимой. И даже не множество проблем, что они встречают каждый день, делает его жизнь таковой. А их группа встречает множество проблем. Эти проблемы ничто. Это делают его собственные мысли. Каждый день. Каждый час. Каждое решение. Особенно болезненны мысли о том, что они с Эриком намного более похожи, чем он сам готов себе признаться. Эта мысль давит на него каждый раз, когда они спорят или просто находятся в одной комнате. Но даже когда он не видит Эрика, отголоски этой мысли не отпускают его. В каждом собственном действии. В каждом действии, что он мог бы сделать, но не сделал. Конечно, в отношении Эрика у него было намного больше мыслей. Но именно от этой было сложнее всего избавиться. Невозможно, если быть честным с собой хоть в чём-то. Это, кажется, было их главное отличие. В том, что Эрик не лгал себе. Возможно, Эрик даже почти не лгал окружающим. Или вообще не лгал. В отличие от Чарльза. Чарльз всю жизнь лгал себе точно так же, как лгал другим. И даже не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Это стало уже настолько привычным, что он бы начал верить в свою ложь. Если бы не встретил Эрика. Эрика, в слова которого хотелось верить намного больше, чем в свои собственные. Хотелось. Во многом потому, что некоторые мысли приходили к нему в голову раньше. Но он испуганно отстранял их от своего сознания или же просто старался не возвращаться как можно дольше. Стирал их из чужого сознания, если ему выпадало несчастье случайно озвучить их. Если бы кто-то знал Ксавье чуть лучше, дальше той маски, что уже почти впиталась в него, срослась с ним, то они бы, конечно, заметили это. Но этого никогда не случилось бы. Даже его сестре Рейвен это не удалось, хоть она и считала иное. Потому что Чарльз следил за тем, чтобы всё было так. Подстраивал чужие мысли, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что перед ними порядочный человек. Нормальный человек. Вовсе не мутант, которого стоило бы бояться. В чём преимущество быть сильным телепатом? Никто не узнает, если ты побывал в его голове. Единственным человеком, в чью голову он и правда не залезал, дав обещание никогда этого не делать был Эрик. Даже в голове Рейвен он периодически бывал. Когда кто-то находится так близко к тебе постоянно, этого не избежать. Он никогда не изменял её кардинально. Только редактировал свой образ, позволяя думать своей головой в остальных аспектах. Несмотря на то, что почти доверял ей. Но Эрик был чем-то особенным. Загадкой. Интересом, которому хотелось поддаться. Чарльз позволял себе чуть больше, чем с кем бы то ни было. И никогда не стирал об этом память. Только просил оставить это между ними. Это будоражило. Несмотря на то, что никто бы не поверил Леншерру, скажи он о любом из моментов, что Чарльз стирал у других. Но Эрик ничего не говорил. И это заставляло Чарльза счастливо прикусывать губу каждый раз, когда он понимал это, прежде чем уже привычно постучать в дверь комнаты своего друга. Своего первого настоящего друга. И это было почти взаимно. Конечно, Чарльз не читал его мысли, но отказать себе в считывании эмоций не мог. И именно поэтому он не мог сказать точно, как именно относился к нему Эрик. Но это точно было тёплое чувство, сродни, сродни тому, что испытывал сам Чарльз. Чем ближе была их миссия, тем больше мыслей роилось в голове Чарльза. И они не давали спокойно жить. На самом ли деле его слова, которыми он так яростно пытается убедить Эрика в своей правоте, так важны? Может, ему самому стоит перестать пытаться поверить в них? Есть ли в них вообще смысл? В последний вечер они также играют в шахматы. И тихий голос внутри боязливо шепчет, что это может быть их последняя совместная партия. Чарльз любил шахматы. Любил Эрика. И ещё больше любил шахматы с Эриком.  — И ни одного нравоучения от тебя сегодня, Чарльз? — с усмешкой произносит Эрик и Чарльз вздрагивает. Он не мог сказать, что не ожидал подобной реплики, но всё равно был удивлён. Почему именно сейчас? Сейчас он не был готов.  — И они что-то изменят? — с лёгкой улыбкой отвечает он. Вопросом на вопрос. Он вовсе не хотел услышать ответ. Потому что знал его. Эрик усмехается, кивая. И делает следующий ход. Они больше не разговаривают до самого конца партии, в которой выигрывает Эрик. И Чарльз видит в этом некоторый символ. Эрик выигрывает. И это не только о шахматах. Мысли Чарльза так же склоняются перед тем спокойствием и теплом, что излучает Эрик. Этому нельзя не поддаться. К тому же, у Чарльза нет никакого желания бороться с этим. По крайней мере, сейчас.  — Чем занят твой разум, Чарльз? — с усмешкой спрашивает Эрик, расставляя фигуры для новой партии. Он расставлял их с помощью своих сил, не смотря на то, что играл всегда подобно Чарльзу — переставляя фигуры без использования способности.  — Множеством ненужных мыслей, которые мешают мне жить, мой друг, — вздыхает Чарльз с наигранным спокойствием, отворачиваясь к камину. Он не знает, спросит ли Эрико том, какие именно мысли его тревожат. Но знает, что готов ответить, если этот вопрос прозвучит. Эмоциональный фон Эрика меняется и Чарльз поворачивается к нему. К теплу и спокойствию мужчины примешивается лёгкая тревога. Они смотрят друг на друга несколько мгновений, прежде чем Чарльз внезапно для самого себя говорит:  — Не стоит волноваться за меня, Эрик. Я почти справился с этим. Он не знает, что именно дёрнуло его к этому. Но вместе с этими словами пришло и осознание, что он и правда уже почти принял решение.  — Я просил тебя не лезть в мою голову, — эти слова звучат раздраженно и Чарльз чуть пугается. И даже не успевает подумать о том, что Эрик и правда волновался за него.  — Я не делал этого! — восклицает Чарльз до того, как успевает обдумать свои слова. Он слишком боится потерять доверие. И даже не осознаёт полноту этого страха.  — Я только считывал эмоции! Я не могу это контролировать! — он наклоняется в сторону Эрика и вся его поза напряжена, — Я почувствовал твою тревогу и не хотел, чтобы ты тревожился о моих мыслях. Эрик смотрит на него удивлённо. Всплески удивления появляются в его эмоциях, заглушая многие остальные. Точно так же, как разрастается тепло. Чарльз замирает.  — Мне льстит то, как эмоционально ты отреагировал на это, Чарльз, — усмехается Эрик, откидываясь в кресле. Чарльз резко отворачивается, быстро и ярко краснея.  — И часто тебе помогает эта способность — постоянно считывать чужие эмоции, — спрашивает Эрик, вынуждая Ксавье вновь повернуться. Чарльз уже почти обуздал себя, заставив румянец сойти почти полностью. Чарльз задумчиво смотрит на собеседника. Сейчас он борется сам с собой, пытаясь решить, насколько правдивым должен быть его ответ. Он мог бы соврать сейчас, сказав, что это и правда очень полезно. Или не полезно. Никакой разницы, какую именно ложь он использует. Главное её только запомнить. А мог сказать правду. Сказать, что эмоции — это последнее, на что он опирается. Ведь он всегда считывает мысли. Всегда заходит намного дальше в головы своих собеседников. И не всегда оставляет там всё так же, как увидел впервые. И видя этот интерес и ожидание в чужих глазах и чувствуя всё то же тепло, он решается.  — В плане тебя — это единственное, на что я могу опираться и да, это помогает. Несмотря на то, что я привык читать мысли, — говорит Чарльз, чуть кивая своим словам. Раз он сегодня так честен, он будет честным до конца. Эрик приподнимает бровь, вновь возвращаясь к предыдущей позе. Его напускная расслабленность уходит ещё внезапней, чем появилась.  — Ты хочешь сказать, что я — единственный человек, мысли которого ты никогда не читал без моего разрешения? — сцепив руки в замок, спрашивает он.  — Да. А также единственный человек, в котором я ничего не изменял, — почти с вызовом смотря Эрику в глаза, отвечает Чарльз. Внешне он был совершенно спокоен и даже серьёзен. Но внутри него внутренний голос истерически кричал от того, насколько много ошибок он совершил за один разговор.  — Ничего не, — медленно повторяет Эрик и до того, как он повторяет фразу полностью, его глаза расширяются в осознании, — Нет. Я не хочу знать. Чарльз, понимающе хмыкнув, пару раз кивает и наконец отводит взгляд от чужих глаз, но не отворачивается. Эрик задумчиво изучает его лицо, будто впервые видит человека перед собой. Возможно, думается Чарльзу, Эрик думает именно о том, что Ксавье открылся для него совершенно с новой стороны. Ведь он никогда бы не стал думать о том, что такой правильный человек, как Чарльз будет делать подобное. Это была черта, за которую Ксавье так боялся зайти. Сказать правду о том, как именно он использовал свои силы. И не так важно кому. Несмотря на то, что тот факт, что он говорил это Эрику делал всё намного легче. Это была не последняя черта. Не последняя граница, которую он, в своё время, поставил себе. Но одна из первых. И от того самых сложных.  — И почему же я удостоился такой чести от тебя, Чарльз? — спрашивает наконец Эрик, когда его эмоциональный фон вновь возвращается к близкому прошлому, спокойствию состоянию. Чарльз только пожимает плечами. Он медлит пару секунд, прежде чем отвести взгляд от фигуры Эрика, наконец отворачиваясь. Он был не готов сказать. Возможно, даже повторить это самому себе. Несмотря на то, что у него было несколько вариантов, за один из которых он держался. Но это было что-то сродни тому множеству границ, что он боялся переступать. Пока он не готов был сказать об этом вслух. И Эрик, кажется, это понимает. Эрик вообще очень во многом его понимает. И Чарльзу это кажется очень забавным, потому что сам он себя понимает не всегда. Особенно, когда дело касается подобных ситуаций — когда он ступает на путь, от которого так старательно старался уйти всю жизнь. Эрик предлагает ещё одну партию шахмат и Чарльз с радостью соглашается. Потому что тогда к нему больше не будет вопросов. По крайней мере, пока Эрик увлечен игрой. И хоть Чарльз продолжает чувствовать чужой изучающий взгляд, это совсем не вызывает дискомфорта. Хоть, наверное, и должно было. Но сегодняшний вечер уже принёс достаточно неправильных решений. И Чарльз перестал думать об этом. Не сегодня. *** В их миссии, кажется, совершенно всё идёт не по плану. И спокойные слова Чарльза, в голове Эрика, точно так же в него не входят. «Сделай это. Я понимаю», — говорит Чарльз, прежде чем Эрик входит в экранированное помещение, где находился Шоу, и перестаёт слышать чужие мысли. И Эрик не даёт себе думать об этом сейчас. Потому что это был именно тот человек, которого он узнал в тот вечер. Вовсе не привычный правильный Чарльз. Не тот Чарльз, который так долго и почти убедительно уговаривал его не убивать Шоу. Не то, чтобы это и правда действовало на Эрика и его цели… Но это упрощало восприятие. Их с Чарльзом взгляды отличаются — это было понятно и точно. До недавнего времени. Когда Чарльз перестаёт чувствовать чужое сознание, он обессилено опускает голову, желая успокоиться. Металл, в который он упирается лбом неприятно-горячий и совсем не приносит успокоения. Но ничего другого у него нет. Как он позволил себе подобное? Чарльз не знает. Он не один час стоил для себя план. Продумывал возможные исходы. Продумал все действия и слова, что ему будет позволительно сказать и сделать. Но, конечно, всё пошло не по плану. Ни по его, ни по чьему-то ещё. Все они постарались…. Будто что-то треснуло внутри, когда они оказались на Кубе, а он сам — в сознании Эрика. Это было сродни падению. Когда ты сам решаешь прыгнуть в эту неизвестность. И летишь. Свободный и счастливый. Когда тебя уже не волнует то, что в конце неизбежно будет дно, о которое суждено разбиться. Ты чувствуешь, будто летишь и этого тебе более чем достаточно. И Чарльз многое бы отдал, чтобы это не кончалось. Даже большее, чем отдал бы за то, чтобы это оказался верный выбор. Ему вдруг стало так не важно — выживет ли Шоу. Да и было ли это когда-то важно для него? Даже если было, то далеко в прошлом. Отголосок сознания Эрика отвлекает его от этих мыслей. Он поднимает голову, глядя в ту сторону, где были Эрик и Шоу. Он не может полностью поверить, но тут же сообщает Эрику, что вновь чувствует его. Чарльз не сразу узнает, что именно сделал Эрик, но это работает. Чарльз вскоре вновь отчетливо чувствует чужое сознание. И чужая мысль о том, чтобы надеть шлем, защищающий Шоу от телепатического воздействия жжет его, как раскалённое железо.  — Не делай этого, Эрик! — в безысходности, он повторяет эти слова вслух, почти выкрикивая, прежде чем ударив по ближайшему куску обшивки, тихо добавить, — Прошу, не делай. Конечно, внутри головы Эрика он сказал намного больше. И, кажется, вновь слишком эмоционально, потому что он видит, как Эрик на мгновение замирает, прежде чем, оставив шлем подвешенным в воздухе, обернуться к Шоу. Зрелище было… завораживающим, несмотря на то, что Чарльз с трудом мог бы сказать об этом. Смерть разума была тем, что Чарльз никогда не видел так близко. Можно сказать, всё ещё находясь в этом разуме. Это была не его месть, не смотря на то, что после смерти Шоу он почувствовал отголосок собственного облегчения. Потому что он знал, что делал этот мутант. И, на удивление, его совсем не мучила совесть. Эрик выносит Шоу будто распятый идол. Это красиво, думается Чарльзу и он знает, что Эрик слышит эту мысль. Падение тела заставляет поморщиться. Скорее не от самого падения, а от хруста ломающейся плоти. Красивый идол оказался обычным набором мяса и костей. Не так ли это происходит раз за разом? Слова Эрика, те самые, которым он так противился, вызывают теперь только понимание. Реальный враг не на этом берегу. Не стоит напротив. Он знает это. Слышит их мысли, стоит только сконцентрироваться. Он встаёт рядом с Эриком. Намеренно чуть ближе, чем мог бы. Никто этого не замечает. Конечно нет. Потому что у них есть проблемы намного более важные. Потому что Чарльз подтверждает слова Эрика о том, что и советские и американские судна готовы открыть по ним огонь. Было что-то столь же завораживающе, как в смерти разума, в том, как в их сторону летели сотни снарядов. Это не вызывало в нём ни капли страха. И дело было вовсе не в том, что они с Эриком продолжали общаться сейчас. Чарльз отчётливо понимал, что не испугался бы, даже не зная наверняка, сможет ли Эрик их спасти. Просто верил в это. В этом было что-то холодящее изнутри. Будто он полностью поддался чужому авторитету. Будто слишком отпустил ситуацию… Чарльз не говорит ни слова, когда Эрик разворачивает снаряды в обратную сторону. Это кажется совершенно не страшным сейчас. Вне зависимости от исхода. Он не даёт сорвавшимся с места Хэнку и Алексу помешать. Просто останавливает их, чуть повернувшись в их сторону. «Не лучше ли просто напугать их?» — он не говорит этого вслух, но Эрик, к которому направлены эти слова, удивлённо поворачивается к нему, останавливая ракеты в воздухе.  — Я не буду говорить о том, что там множество невинных людей, которые только следовали приказу. Это не важно. Но разве это будет выгодно для мутантов, Эрик, — развязать войну с людьми? Эти слова Чарльза заставляют всех на этом берегу удивленно уставиться на него. Он выбрал сторону. Отрезал себе пути к отступлению. Конечно, не в полной мере. Только внутри своей собственной головы. Где наконец заткнулся тот голос, что так боялся быть неправильным. Потому что это был самый неправильный его поступок. И самый правильный в тоже время. Конечно, он мог изменить всем память, оставив верный сценарий, прежде чем продолжить играть всё того же правильного мальчика Ксавье. Но это была бы ещё большая ложь, чем обычно. И совесть совсем не мучает его после этого решения.  — Они не будут ждать нашего решения вечно, Эрик. Они боятся и даже не понимают, чего они боятся больше — нас или ракет, что ты удерживаешь в секундах от столкновения с ними, — говорит Чарльз, наконец повернувшись к Эрику. «Выбор за тобой», — раздаётся в голове Леншерра. Они смотрят друг на друга напряженно. Можно бы было подумать, что между ними происходит ожесточенный ментальный спор. Но этого нет. Они не касаются мыслей друг друга. «Как бы поступил ты, Чарльз?», — более громкая мысль привлекает его внимание, заставляя войти в чужое сознание. «Я бы не стал убивать», — так же не вслух произносит Чарльз, посылая Эрику образы того, что может случиться в случае, если они развяжут войну. Бессмысленную и беспощадную, в которой у них сейчас нет ни единого шанса выиграть. «Нам нужно время, Эрик. Подумай о тех мутантах, которые будут страдать от нашей неосмотрительности.» Последний образ, где военные не щадя никого, убивают даже детей, заставляет обоих внутренне вздрогнуть. Чарльз на пару секунд жмурит глаза, отгоняя от себя и от Эрика все эти образы. Сейчас не время. Когда он вновь открывает глаза, Эрик еле заметно кивает ему, прежде чем громко и вслух произнести, так, чтобы все это услышали:  — Ты прав, Чарльз. Но ракеты продолжают свой полёт. И Чарльз знает, что все вокруг уверены в том, что Эрик всё сделает по своему. Первый выстрел Мойры он, к своему стыду, пропускает. Точнее, замечает опасность только после того, как она нажимает на курок. Он упускает её мысль о том, что нужно выстрелить. И корит себя за это. Они с Эриком оборачиваются почти одновременно. Сначала это делает Эрик. Он перестаёт контролировать снаряды в воздухе и они начинают взрываться сотнями огненных цветов прямо в небе. На таком незначительном расстоянии от кораблей. Вторым это делает Чарльз. Он не может позволить себе смотреть за этой ужасающей и прекрасной одновременно картиной, пока рядом существует опасность. Несмотря на то, что он уверен в том, что Эрик мог бы справиться с ней в два счёта. Под взглядом Чарльза Мойра испуганно вскрикивает, хватаясь за голову. Пистолет падает тут же, на песок у её ног. Но уже скоро он отлетает в сторону, повинуясь силе Эрика. Брови Чарльза недовольно хмурятся с каждой секундой, в то время как лицо Мойры наполняется ужасом и болью. Женщина кричит. Только после этого Чарльз отворачивается, недовольно кривя губы. И Мойра тут же теряет сознание. К ней тут же бросаются Шон и Рейвен. И взгляд последней, направленный на Чарльза, полон злости. Они отходят на пару шагов, поворачиваясь спиной к морю. Чарльз отходит ещё на шаг. Становится за правым плечом. Мог бы он сказать, что всё будет так, ещё пару часов назад? Слова Эрика верны, но Чарльз знает, что не все поймут их. Не все последуют. И что он не может допустить этого. По крайней мере, сейчас. Поэтому он коротко предупреждает об этом мысленно, прежде чем завладеть сознанием. Эрик немного удивлён, но не достаточно, чтобы показать это внешне. Чарльз обещает обо всём поговорить позже. Азазель перемещает их в холл поместья, несмотря на то, что никогда его не видел. И потому смотрит настороженно на Чарльза, который сейчас сосредоточенно стоял напротив безвольного Хэнка. Лицо Зверя вдруг проясняется и он, на удивление дружелюбно кивнув Чарльзу, который так же вдруг совсем перестал быть сосредоточенным и напряженным, уходит из комнаты.  — Что ты с ним сделал? — восклицает Рейвен, собираясь было бросится вперёд. То ли на брата, то ли за Хэнком. Но не успевает сделать и пары шагов, как её останавливает Азазель. Конечно, он не доверял Чарльзу. Но это не меняло того, что Ксавье он боялся. Как любое существо боится телепата. Чарльз тяжело вздыхает, заставляя сестру перестать брыкаться. В голове Азазеля раздаётся усталое «спасибо». И тот в шаге от того, чтобы передернуться от этого. Мужчина отпускает Рейвен, когда та начинает стоять ровно и неестественно послушно кивать. В головах всех, кого не контролировал сейчас Чарльз проносится мысль о том, что Эмма Фрост даже близко подобного не могла. Ксавье усмехается этой чужой мысли, прежде чем отпустить Рейвен. Девушка не была такой же дружелюбной, как Хэнк, но уже и не была такой злой, как раньше. Она уходит чуть раздраженно посмотрев на брата. Шон и Алекс «приходят в себя» почти сразу же после Рейвен. Они дружелюбны и здороваются с каждым из них так, будто видят впервые. Кроме Чарльза с Эриком.  — Какие-то пришибленные у вас преподы, Профессор, — смеётся Алекс, хлопнув Чарльза по плечу.  — Ещё утро, Алекс, не все такие бодрые как ты, — миролюбиво говорит Чарльз, улыбаясь. Алекс пару раз понимающе кивает.  — Мы обещали вам представить вашу будущую одноклассницу — Энджел, — говорит Чарльз, указывая на неё. Девушка, со смесью удивления и испуга смотрит на Чарльза в ответ. «Не бойся. Они не помнят тебя. Покажи им тут всё, познакомься. И не говорит про одежду», — раздается успокаивающий голос в голове девушки. Она смотрит чуть настороженно, но Алекс с Шоном не замечают этого. Они мило знакомятся, прежде чем Энджел предлагает показать ребятам школу.  — С частью проблем мы разобрались, — подытоживает Чарльз, чуть расслабляясь внешне и продолжая улыбаться.  — Мне кажется, нам стоит обсудить тот вариант развития событий, что я создал для остальных. Потому что если вы всей группой хотите обмануть людей, лгать нужно примерно одинаково. Почему бы тебе самому не придумать для нас истории? — недовольно кривясь, спрашивает Риптайд. Чарльз усмехается.  — Я уже сделал это, — телепат пожимает плечами, — Но мы с вами на одной стороне и потому лучше будет, если мы будем общаться.  — Пройдемте в другую комнату, — предлагает Эрик, ставя на ближайшую полку шлем. Чарльз не помнит, когда тот взял его в руки, но не удивляется. Шлем наверняка был металлическим. Они проходят в столовую. Когда Чариз предлагает всем обсудить дела за обедом, противящихся этому нет. И Чарльз мысленно благодарит прислугу, потому что в холодильнике находится несколько уже готовых блюд. Пока они с Эриком (который вызвался помочь) разбираются с этим, на них с некоторым напряжением взирали две пары глаз. Чарльз непринужденно разговаривал с Эриком по их, как он уже успел это окрестить, ментальной связи. И не мог не заметить, как расслабляется, не менее напряженный ранее, Эрик.  — Но одежда у нас с тобой, бесспорно, дурацкая, — со смешком отвечает Эрик вслух. Чарльз смеётся, соглашаясь. Он замечает еле слышный смешок Риптайда и не менее согласные мысли Азазеля.  — Но, хочу заметить, что ты одобрил её в начале этого дня, — чуть самодовольно сообщает Чарльз, повернувшись к Эрику. Который тут же закатывает глаза.  — Потому что это сделал ты. И потому что в ней было достаточно металла, чтобы остановить вас, в случае необходимости. Хэнк совсем не подумал об этом, — пожимает плечами Эрик, заставляя руки Чарльза подняться для аплодисментов. Которые следуют чуть более плавными, чем были бы, следуй руки только силе Эрика.  — Бесспорно так. И не могу сказать, что я не думал об этом, — кивает Чариз, продолжая аплодировать.  — Эрик, хватит, — добавляет он, тем самым оповещая их спутников о том, что хлопает не совсем по своей воле. На его руки прекращается давление, но бывшие раньше застежками, браслеты на запястьях остаются тонкими полосками. Чарльз смотрит на них чуть удивлённо, но комментирует только в чужой голове. В этот момент в столовую заходит Рейвен. Все, кроме Чарльза смотрят на неё удивлённо.  — Что? — с вызовом спрашивает девушка, садясь напротив Азазеля за стол.  — Наши гости не ожидали увидеть тебя за этим столом, — пожимает плечами Чарльз. Он прекрасно знал, что Рейвен будет с ними. И если бы кто-то спросил об этом, то он конечно, сказал бы, что забыл. Но Рейвен только фыркает и говорит:  — О, если я ушла переодеться, то это не значит, что я ушла на всю оставшуюся вечность. Я — не ты, Чарльз. Рейвен и правда переоделась. Она сидела в лёгком платье и своей синей форме. Что ярко контрастировала с бело-желтым платьем.  — Тебе очень идёт, — сообщает Азазель, кивая на её одежду. Рейвен чуть смущенно благодарит его, в то время как Чарльз с Эриком двигаются к выходу. Им тоже не помешало бы переодеться.  — Ты не говорил мне о том, что Рейвен присоединится к нам, — говорит Эрик, когда они выходят из столовой.  — Я думал, ты знаешь, что она изначально хотела быть на твоей стороне, — пожимает плечами Чарльз. Он правда даже не брал в расчёт другой вариант. Эрик косится на него, продолжая идти наравне. Он подозревал. Но никогда не слышал этого от Рейвен напрямую. К тому же, он не знал, что именно сделал с ней Чарльз, когда «редактировал».  — Кстати, ты сам будешь снимать его с меня. Потому что я чувствую все эти металлические браслеты, в которые превратились застежки, — сообщает Чарльз совсем скоро, когда они сделали ещё пару шагов. Эрик пожимает плечами. Они уже говорили об этом. Но он понимал, что Чарльз хотел перевести тему. Чарльз всегда так делал, когда не хотел обсуждать что-то. Каждый раз. Эрик подозревал, что это было намного реже в разговорах с ним. Особенно сейчас, зная, что он «особенный» для Ксавье. У него не было уверенности, насколько это хорошо на самом деле. Но это определённо казалось таковым. Они расходятся у комнаты Эрика. Чарльз уходит дальше, чтобы взять вещи в собственной. Эрик же не остаётся ждать его в коридоре. Только оставляет дверь приоткрытой. Леншерр думает о том, что Чарльз наверняка не придет, те браслеты, как он назвал это, были достаточно хрупкими, чтобы не причинить проблем, при снятии костюма. Но всё равно оставил дверь. И Чарльз приходит. Приоткрывает дверь, заходя боком и прижимая к себе одной рукой сменную одежду. Замирает на пороге, застав Эрика уже без костюма. Эрик делает вид, что не заметил этого, надевая брюки. Потому что только после этого Чарльз обозначает своё присутствие. Эрик разворачивается, чуть улыбаясь ему. Конечно Чарльз узнает, что Эрик заметил его раньше. Если уже не знает. Леншерр вдруг думает о том, что совсем не против того, что Чарльз будет находится в его голове. Это оказалось весьма приятно. И удобно. Чарльз кладёт свою одежду на ближайшее к нему кресло, прежде чем протянуть к нему сведённые вместе запястья. И Эрик уверен, что Чарльз должен был почувствовать волну жара в его эмоциях. Или как это работает. Эрик не знал, но был уверен, что это сложно было не заметить. Даже без чтения мыслей. Но Чарльз ждал, с поднятыми, сведенными в запястьях руками и совсем не выглядел как человек, который это заметил. И потому Эрик делает вид, что этого не было. Так же, как Чарльз не видел этого только что. Он ведет пальцами, заставляя металл соскользнуть с чужих запястий. За ними следуют остальные «браслеты», которые обвивали руки дальше. Металлические бесформенные комочки парят рядом с улыбающимся Чарльзом, который с интересом за ними наблюдает. Чарльз, кажется, и правда каждый раз приходил в восторг от проявлений чужих способностей. Эрик научился вытворять подобное не так давно. Но не упустил момента понаблюдать за восторгом Чарльза, который активно комментировал переливающийся из формы в форму кусочки металла. В последней трансформации, металл превращается в перстень, который мягко ложится в руку удивленного Чарльза. Перстень был простым, но от этого не менее красивым. Будто неестественно гладкий, он завершался эмблемой из буквы Икс. Чарльз сжимает его в кулаке, прикрывая глаза и чувствуя еле заметное тепло металла. Он открывает глаза, чтобы надеть перстень, который Эрик тут же подгоняет под его размер.  — Спасибо, Эрик, — чуть смущённо говорит Чарльз, оторвавшись от рассматривания своей руки и подняв благодарный взгляд на Эрика. Леншерр медленно кивает, глядя на него и Чарльз чувствует по чужим эмоциям, что тому приятно слышать эту благодарность. И это происходит буквально за мгновения до того, как Эрик заставляет Чарльза громко рассмеяться, сказав:  — Я хотел оставить браслеты, но подумал, что ты не оценишь. К удивлению Эрика, Чарльз переодевается быстро. После слов Рейвен, он ожидал чего угодно, но не подобной скорости. И поэтому уже совсем скоро они спускаются обратно в столовую. Но, это совсем не мешает тому, что зайдя в комнату, они слышат несколько упрёков от Рейвен. Причём в сторону их обоих. И узнают, что Рейвен, решила начать обед без них.  — Это возмездие, Чарльз, — нараспев сообщает девушка и никто не понимает о чём именно она говорит. Однако, Ксавье обречённо вздыхает и треплет сестру по волосам, прежде чем сесть за своё место. Это явно была их личная проблема, которую они не собирались открывать для остальных. Перед тем, как рассказать о своей версии событий, что он внушил большинству, Чарльз рассказал Эрику, Азазелю и Риптайду о том, что они должны знать о Рейвен. Как в «настоящем варианте событий», так и вне его, так как Чарльзу пришлось изменить некоторые события, предшествующие этому, внутри головы сестры. Последнее, конечно, в большей мере адресовывалось Эрику. Но это слышали все они. Азазель даже задавал вопросы, что приятно удивило Ксавье. Чарльз создал для них то, что Эрик назвал «ментальной конференцией», в которую не включалась только Рейвен. Но это было вскоре исправлено. Когда Чарльз, сказав, что объяснил уже всё, за пределами последних событий, перевел разговор в реальность. И этот разговор был несколько сложнее, чем простое объяснение того, что уже непосредственно случилось. В основном, как ни странно, из-за радикально настроенной Рейвен. Потому что остальные выразили разную степень согласия. Но это не меняло того факта, что они согласились. Несмотря на несоответствия в их взглядах. Изложенная Чарльзом история была достаточно ладной для того, чтобы удовлетворить всех собравшихся. В его варианте, главным злом была выставлен Шоу. Убийцей для преступника — Мойра. А Азазель и Риптайд давно перешли на сторону Людей Икс, под влиянием Энджел.  — Люди любят подобные сказочки, — согласно кивает Риптайд, снимая эти слова с языка Чарльза. Люди любят, когда всё просто. Когда добро побеждает зло. Хорошие мутанты победили плохих и спасли людей. В этом варианте не упоминалось то, почему снаряды взорвались так близко к кораблям. Но это уже и не было важно. Люди сами придумают этому оправдание.  — Людям нужно задать направление. Ограничить спектр того, что они могут придумать. А дальше почти ничего не может пойти не так, — говорит им Чарльз и все понимают, что он как никто знает это. И что если что-то всё же пойдёт «не так», то Чарльз сможет исправить это. Или же, тогда они пойдут путём, что Ксавье назвал «крайней мерой». О природе «крайних мер» они догадывались. Это был путь насилия, который, как верно отметил Эрик, Чарльз не любил. Подобные люди решали проблему хитростью. И очень редко приходили к прямому насилию. И именно от этого было страшно представить то, что мог сотворить такой человек, как Ксавье, если он возьмёт это в свои руки. Вопросов о Мойре ни у кого не возникло. Конечно Чарльз уже решил все проблемы. Иначе быть не могло. Уже тогда, на пляже, у него был план. И мысль о том, что изменение сознание может быть столь болезненным, заставляла бояться его ещё больше. *** Люди Икс стали чем-то невероятным в глазах людей. Героями, которых полюбили все. И это поспособствовало тому, что идею Школы для одаренных детей профессора Ксавье, не просто приняли, а предлагали весьма щедрое финансирование. Но, к удивлению, он отказался. Согласился на обеспечение их во время поиска мутантов. Но не больше. Ни на обеспечение материалами. Ни на научное сотрудничество. Ни на охрану. Ни на обеспечение медикаментами. И если последние два пункта ни у кого не вызывали вопросов, то первый вызывал много. И пару из них озвучивает Эрик. Несмотря на то, что догадывается о том, что Чарльз наверняка уже знает обо всех их вопросах. Вне зависимости от того, читает ли он мысли конкретно Эрика. Потому что вряд ли вопросы остальных сильно отличаются от его собственных.  — Ох, Эрик, — только смеётся Чарльз в ответ на его вопросы, пока они идут к машине. Он не говорит ничего более, пока они не садятся. И только пристегнувшись на водительском сидении он продолжает:  — Я понимаю твоё желание использовать чужие ресурсы максимально выгодно для нас, но уверяю тебя, без этого мы справимся намного лучше. Как минимум потому, что не останемся перед ними в долгу. Ксавье с улыбкой кивает, будто подтверждая свои собственные слова, прежде чем завести машину. У него не было никакого желания оставаться здесь дольше. Не смотря на то, что он никак этого не показывал.  — К тому же, они уже оказали нам самую лучшую услугу — они привлекли внимание к школе. Чем очень облегчили нам жизнь, — добавляет Чарльз, когда они выехали с гнетущей его территории. Ещё один плюс быть телепатом. Для тебя не существует тишины в разговоре. Ты всегда знаешь реакцию людей на твои слова. Возможно, иногда это не кажется плюсом, но это именно он. Знания всегда лучше, чем их отсутствие. Оставшаяся часть пути проходила в обсуждении дальнейших планов. Это было очень продуктивно, по мнению самого Чарльза. Хоть Азазель и не до конца понимал то, почему Ксавье решил, что ему будет лучше остаться в школе, где его помощь будет якобы более полезна, чем в поиске мутантов. Точнее, это не был полноценный поиск. Способ привлечь отдельных мутантов, которых Чарльз хотел видеть обязательно в своей школе. *** Иногда Чарльз думал о том, что это будто другой человек. Вовсе не он делает и думает это. Совсем не тот, кто был им пол года назад. И больше всего Чарльза пугало то, что ему нравилось. Нравилось то, кем он стал. Не было той вечной лжи, что стала частью его жизни настолько, что он часто начинал лгать самому себе. Конечно, он не избавился ото лжи для других. Но он избавился от неё в отношении себя. Перестал пытаться натянуть внешнюю маску внутрь. Перестал отгораживаться от собственных мыслей, что так не соответствовали тому, что он считал «нормальным». Тем, что ему вбивали в голову с детства. Он стоял перед зеркалом в их номере мотеля. Противный жёлтый свет освещал на удивление чистую, но убитую комнатушку. Паршивое местечко, но не худшее из тех, что им довелось видеть в последнее время. Сам он стоял по пояс раздетым. С ещё мокрой головой. Волосы, кажется, отрасли слишком сильно. Но ещё не до неприличной для мужчины длины. Их концы гнали капли по плечам на спину. Но это не волновало Чарльза сейчас. Он смотрел на Эрика. Сквозь зеркало было прекрасно видно, как тот задумчиво сидел на кровати с книгой в руках. Всё так же в чёрном, но уже в том, что сам Чарльз называл «домашним». Его кожаная куртка небрежно лежала рядом. Чарльзу стоило бы сказать, чтобы Леншерр включил себе свет, потому что освещения от открытой ванной комнаты было мало. Лампы в этой комнате было мало даже для самой комнаты. Или о том, что стоило бы повесить куртку на вешалку. Но Чарльз молчит. Не может оторвать взгляда, рассматривая уже не просто знакомые, а привычные черты. Одна из тех слабостей, что он позволяет себе время от времени. Чарльз медленно закрывает глаза, вздыхая.