1.
Дождь упруго барабанил по сочной июньской листве, и воздух Ясного леса наполнялся остротой и приятной свежестью. Трое босоногих детей наперегонки бежали по влажной земле, прикрывая золотоволосые головы руками и мечтая поскорее добраться до заветного укрытия – маленького деревянного домика, совсем незаметного за раскидистыми деревьями. Дождь не был холодным, но застал их слишком далеко от родной хижины, и все трое успели изрядно вымокнуть. Их легкая одежда неприятно липла к телу, а шалашик из сложенных рук служил ненадежной защитой от крупных тяжелых капель. - Думаете… мама… дома? – пропыхтела худенькая зеленоглазая девочка, бросая косой взгляд на слегка отстающих братьев. – Думаете… она… будет… волноваться? - Первое – нет, и второе – тоже нет, - флегматично отозвался один из них с прохладной усмешкой. Второй поглядел на него с легким укором, но промолчал. Детей звали Лаура, Лоэрн и Лао. Они были тройняшками и жили в домике лесной нимфы по имени Эллах, приходясь ей родными детьми, но не особенно чувствуя этого кровного родства. Эллах растила детей одна. Они были ее «случайными чадами», как она мысленно говорила сама себе, и поэтому – а может, по каким-то иным причинам – Эллах не слишком обременяла себя заботой о них. Сейчас, когда дети наконец достигли родного порога и поспешно нырнули за незапертую дверь, они не обнаружили матери ни в кухне, ни в жилой комнате. Оставалось только гадать, где пережидает дождь на этот раз легкомысленная молодая нимфа. Лао вслух выразил надежду, что она отыскала себе более или менее надежное укрытие. - Я хочу кушать, - надув пухлые губки, заявила Лаура. Она с ранних лет привыкла, что братья пекутся о ней, и поэтому сейчас целиком возложила на них ответственность за свой внезапный приступ голода. Лоэрн молча достал из резного кухонного шкафчика кусок хлеба, весьма решительно хлопнув при этом дверцей, и протянул его сестре. Лао, глядя на недовольное личико Лауры, глубоко вздохнул и успокаивающим тоном заверил: - Через полчаса или час мы все вместе вкусно поужинаем. Я сварю овощи с зеленью. А пока что утоли свой голод тем, что дал тебе Лоэрн. Лаура страдальчески скривилась и жадно впилась зубами в краюшку хлеба. Лао немедленно принялся за приготовление пищи, а его брат уселся у окна и стал бездумно вглядываться в переплетение зеленых ветвей, которые были столь густыми и пышными, что закрывали собою свет.***
Ужинали они тоже втроем. Эллах пришла домой лишь поздно ночью, почти не промокшая и пылающая от знакомого детям счастливого возбуждения. Она долго смотрелась в старое настенное зеркало перед тем, как улечься спать, и даже не проверила детских постелей, лишь мимолетно прислушавшись к мерному сонному дыханию (у лесных нимф острый слух). Сердце Эллах было переполнено впечатлениями от очередной нежной и трепетной встречи, и чувство материнского долга, как это всегда бывало с ней в таких случаях, привычно отступило на второй план. - На этот раз я точно буду счастливой, счастливой… - шептала молодая нимфа, засыпая в своей неопрятной постели. На душе у нее было легко и светло. И ничто на свете, казалось, не могло затмить для нее ослепительного сияния еще не наступившего, но такого близкого и возможного счастья.2.
На самом деле, Эллах, хоть и заслуживала порицания, не была ни бессердечной, ни злой. Она по-своему любила своих «случайных чад», но ее сердце было недостаточно глубоким, чтобы вместить слишком много этой любви. Большая часть этого сильного чувства была давным-давно растрачена на некоего проезжего мага, знакомство с которым продлилось всего полторы недели, но, тем не менее, оставило в душе Эллах неизгладимый, болезненный след. Конечно, она тогда была для него всего лишь кратковременной забавой, но он сам… О, он стал для нее едва ли не всем, и поэтому их внезапная разлука нанесла прекрасной нимфе глубокую сердечную рану. Рана эта с годами не зажила и порой принималась заново кровоточить, когда Эллах бросала взгляд на одного из своих детей. Поэтому, возможно, она не слишком любила уделять им время, довольно эгоистично оберегая свою душу от болезненных воспоминаний. Эллах никогда не рассказывала им об их отце, она даже мысленно не произносила больше его имени... А многочисленные новые романы, длившиеся немногим дольше, были всего лишь попытками найти «ему» равноценную замену – попытками неудачными, но приносившими ей недолговременное утешение. В этом тоже проявлялся ее природный, почти детский, эгоизм.***
Итак, дети были почти всецело предоставлены сами себе, и они довольно рано с этим смирились. Вместе или поодиночке, они с ранних лет свободно бегали по лесу, возвращаясь домой лишь на обед или на ночлег. Стоит заметить, что обед чаще всего готовил умелый и мягкосердечный Лао, и это тоже быстро вошло в привычку. Вообще Лао был привязан к матери чуточку больше и про себя часто выражал сожаление, что не может проводить с нею больше времени. Но повлиять на отношение Эллах к ее материнству он был не в силах, поэтому ему оставалось лишь горькое, но мудрое смирение. А еще – забота о легкомысленной и капризной Лауре, которая была до невероятного похожа на свою мать – как внешностью, так и характером. Лоэрн смотрел на все это несколько иначе. Он слишком рано понял, что тепла и заботы в его семье будет недостаточно, и, приняв этот факт, как данность, погрузился в себя. Он не был большим эгоистом от природы, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что в нем самом таится большой потенциал, и Лоэрн был с детства захвачен мечтой достойно его реализовать. На самом деле, от отцовского могущества ему досталась самая большая часть, но он понял это несколько позже – когда для всех троих настало время выбирать свой собственный путь. Да, всем троим были по наследству даны щедрые, но опасные дары, которым лишь предстояло раскрыться, словно бутонам весенних цветов. И в каждом из них дремало предчувствие собственной судьбы – правда, неявное, скрытое слишком глубоко, чтобы заранее знать окончание своего пути. Впрочем, любой путь тем и хорош, что его окончание для нас неизвестно. Любая жизнь – это туманная тайна. Все мы раскрываем ее постепенно, словно листая книгу, страница за страницей. И иногда лишь последняя страница дает нам ответы на все наши многочисленные вопросы, которые мы так нетерпеливо задаем своенравной госпоже Судьбе.3.
Вытащив из печи горячий брусничный пирог, Эллах поставила его на стол, отряхнула руки и с какой-то загадочной, непредсказуемой улыбкой посмотрела на своих детей. Сегодня ее «чадам» исполнялось тринадцать – цифра довольно значительная и в некоторой степени символическая. Тем не менее, тройняшки были несколько удивлены, что их мать потратила время на праздничный пирог. Это не было семейным обычаем. - Ну вот, теперь вы совсем взрослые, - медленно проговорила Эллах, не переставая улыбаться. – Я думаю, что для вас троих настало время упорхнуть из теплого гнездышка. Лицо Лауры вытянулось. Брови Лао недоуменно приподнялись. И лишь Лоэрн ответил матери спокойным, почти удовлетворенным хмыканьем. Он этого ожидал. Он это предчувствовал. - Мама… но… ты же не хочешь сказать… - пролепетала перепуганная Лаура с беспомощным видом, который вызвал легкое раздражение у нифмы. - Да, хочу, мое золото, - перебила она мягко, но решительно. – Я считаю, что вы уже достаточно подросли, чтобы покинуть родной дом и начать жить своей отдельной жизнью. В этом нет ничего ужасного, таков порядок вещей. Эллах задержала взгляд на лице Лоэрна, словно искала у него поддержки, но мальчик лишь усмехался и молчал. Вместо него заговорил Лао. - Мне кажется, мама, что это верное решение, но Лаура… - он нерешительно сглотнул, - Она могла бы остаться с тобой и быть тебе хорошей помощницей… - Ах, ерунда! – прервала мать, нетерпеливо взмахнув рукой. – Мне не нужна помощь. А Лаура достаточно умна и умела, чтобы найти место служанки в городе. Вы все одного возраста, так не обижай же свою сестру! Лао вовсе не хотел обидеть бедную Лауру – напротив, он жаждал вступиться за нее, но объяснения были бы бесполезны. Решение уже было принято. И Лаура смирилась с этим со свойственным ей легкомыслием. - Хорошо, мама, как ты скажешь, - она равнодушно повела плечами. – Ведь, в конце концов, мои братья будут со мной… Да? - Мы решим это позже, - суховато откликнулся Лоэрн. – Давайте поедим пирога! – предложил он запросто, словно это не его судьба только что решилась. Эллах радостно закивала и, с облегчением выдохнув, принялась раскладывать пирог по щербатым тарелкам. Лао молча следил за каждым ее движением, и в его глазах была затаенная печаль.***
Они решили довольно быстро: все трое отправятся в близлежащий город. Лаура устроится младшей служанкой в большую таверну, Лао поступит в ученики к старику-знахарю, а Лоэрн… О, Лоэрн давным-давно для себя все решил! Он станет великим магом, но для начала отыщет того, кто будет готов его наставлять – как и Лао, в обмен на помощь по дому. Лоэрн к тринадцати годам был твердо уверен, что его дар, полученный в наследство от отца, должен со временем превратиться в настоящее могущество. У него были все предпосылки к этому: тяга к знаниям, усидчивость, амбициозность… и, прежде всего, предчувствие, которое его очень редко обманывало. Город был небольшим, и они устроились в нем так, что могли относительно часто видеться. Лао и Лаура и вовсе поселились поблизости – волей счастливого случая. Это успокоило их обоих, да и Лоэрна тоже, ведь он знал, что, благодаря Лао, заботы о легкомысленной сестре будут нечасто отвлекать его от его занятий. Учитель Лоэрна – нелюдимый чудаковатый старик – вовсе не походил на наставника Лао. Он с самого начала отнесся к мальчику с холодной снисходительностью, которая порой болезненно язвила его самолюбие. Но в то же время он совершенно не заботился о нем, как о ребенке, и это наводило на мысль, что временами он видит в нем равного. Лоэрн понимал, что Векха – так звали его учителя – далеко на самый сильный маг и не самый большой мудрец. Но у него была обширная старая библиотека, благодаря которой ученик мог самостоятельно двигаться по пути познания. Это он, собственно, и делал – тогда, когда Векха наконец прекращал терзать его мелочными хозяйственными поручениями. Кроме того, Лоэрн имел хорошее чутье и знал, что это – лишь этап его обучения. Возможно, непродолжительный, но все же необходимый. И он был настроен на то, чтобы извлечь из него всю возможную пользу – с присущей ему недетской мудростью и практичностью.***
У Лао и Лауры были несколько иные планы на будущее. Лаура не заглядывала далеко вперед, но со временем надеялась удачно выйти замуж и этим решить все свои проблемы. Она, будучи с детства предоставлена самой себе, была сносной хозяйкой – и могла стать редкостной красавицей, если сходство с матерью не будет утрачено по мере взросления. Ее магический дар пока что дремал внутри нее, как тлеющее пламя, и она не слишком забивала себе голову размышлениями о нем. Были вещи за гранью ее понимания, в которые Лаура вовсе не стремилась вникнуть. Лао лелеял в душе надежду овладеть лекарским мастерством настолько, чтобы быть способным облегчать недуги страждущих, таким образом реализуя свою врожденную потребность помогать другим. У него были все задатки хорошего лекаря: терпение и мягкость, заботливость и внимательность, а также довольно острый ум. Его учитель всячески развивал в нем эти качества, не имея другого достойного преемника и вообще близкого человека, которому мог бы в полной мере передать свои знания. Можно сказать, что удача улыбнулась Лао – улыбнулась той материнской улыбкой, которую он так редко видел на лице Эллах. Они с Лаурой виделись каждый свободный день – когда он совпадал для них обоих – и вскоре Лао с облегчением понял, что его сестра достаточно самостоятельна, чтобы с успехом обосноваться на новом месте. За Лоэрна он тоже больше почти не тревожился – тот, казалось, совсем ушел в свои книги, позабыв обо всех прочих заботах. Они пересекались раз в две недели, и Лоэрн почти ничего не рассказывал брату, но глаза его горели таким глубинным огнем, что Лао понимал: Лоэрн твердо знает, чего хочет. Для некоторых этого оказывается вполне достаточно, чтобы преуспеть. Правда, всему свое время, и ничто не приходит к нам сразу…4.
Векха вовсе не был хорошим наставником, но он научил Лоэрн одному ценному качеству – терпению. Его вечная брюзгливость и бесконечные «подай-принеси-сбегай» давно доконали бы любого подростка, но Лоэрна они лишь закалили. По сути, он в тот период своей жизни был не учеником мага, а домашней прислугой. Днем он исполнял нескончаемые поручения, а ночью жадно читал – читал до тех пор, пока сон не сваливал его с ног, как мертвого. О магии они с Векхой говорили хорошо если в неделю раз, и то «учитель» ограничивался тем, что показывал Лоэрну один из тех простых трюков, которыми мальчик овладел самостоятельно еще в детстве. Однажды ученик осмелился признаться в этом – и получил такую славную затрещину, что у него искры из глаз полетели. Это научило Лоэна еще одной хорошей черте – молчаливости. Тем не менее, несмотря на все мыслимые и немыслимые преграды, магический дар Лоэрн возрастал с каждым днем, и это вызывало у бездарного Векхи глухое раздражение. Он давал выход этому чувству, все больше загружая ученика домашними делами, и вскоре Лоэрн совсем утратил понятие свободного времени. Его встречи с братом и сестрой стали исключительно редкими, что тревожило первого – и ничуть не заботило вторую.***
С Лао все обстояло с точностью до наоборот. Его учитель был добросердечен, мягок и внимателен. Он видел в ученике прежде всего доброго друга и опору в старости, и уже потом – подначального и помощника. Между ними сложились очень теплые отношения, отчасти компенсировавшие Лао нехватку материнской любви. И его доброе, чуткое сердце стало еще добрее под этим благотворным влиянием. Лаура научилась недурно справляться со своей ролью служанки. Умелая и расторопная, она находила время и для работы, и для отдыха и веселья. С каждым днем ее нежная красота расцветала, обнаруживая все больше внешнего сходства с Эллах. Но душой Лаура оказалась не совсем такова. Женским чутьем она рано угадала несчастливость материнской судьбы и совершенно не желала для себя ее повторения. Лауру привлекали стабильность, тепло семейного очага… и богатство. Поэтому с годами она сделалась чрезвычайно разборчива в кавалерах, а до поры до времени берегла себя для того единственного, кто окажется достоин принять дар ее юности и красоты. Это создало ей репутацию «привереды» и «недотроги» с одной стороны – и очень честной, порядочной девушки с другой. Сама она всегда была о себе довольно высокого мнения. Возможно, поэтому у Лауры совсем не было подруг.5.
Накануне своего пятнадцатилетия Лоэрн стал ощущать неясное беспокойство. Его тянуло сорваться с места с насиженного места и начать новый этап своей жизни, но нужен был какой-то толчок извне, и он не замедлил случиться. Старый брюзгливый Векха вдруг стал непривычно добр к своему ученику – той лицемерной показной добротой, которая сильно отталкивает, когда ты чувствуешь ее неискренность. Лоэрн попытался, раз или два, проникнуть в мысли учителя, но в его голове царил слишком большой беспорядок. И все же кое-что Лоэрну удалось прочесть. Это была зависть. Ядовитая и жгучая зависть к нему, такому молодому и талантливому. Следовало ждать беды и быть настороже.***
Лоэрн знал, что существует ритуал, позволяющий забрать вместе с жизнью силы более слабого мага, но в их непрочном тандеме более слабым был Векха, так что ученик мог быть спокоен на этот счет. Однако существовали иные, менее оригинальные способы убийства, и Векха весьма предсказуемо выбрал самый простой из них – яд. Лоэрн нашел в комнате старика подозрительную мутную склянку ровно за день до своего пятнадцатилетия, но ничем не обнаружил своего открытия и стал втихомолку готовиться к уходу. (Не из жизни, конечно же – всего-навсего из города.) Он сдержанно и спокойно попрощался с Лао и Лаурой, сообщив им, что для него настало время двинуться дальше вперед. Лао принял это смиренно, Лаура – равнодушно. В их жизнях пока не намечалось больших перемен, но они их и не особенно жаждали. Итак, в ночь перед своим днем рождения Лоэрн, слегка терзаемый голодом и жаждой, тихо покинул ветхий дом бездарного старика-мага и отправился в Столицу. Он еще не знал точно, что будет делать на новом месте, но его душу согревало хорошее предчувствие. С собой Лоэрн унес лишь маленький узелок с вещами и пару любимых книг. Он полагал это справедливой компенсацией за покушение на его жизнь. Очень скоро Векха пропал из его памяти, растаяв, точно призрак. Осталось только то немногое, чему Лоэрн научился благодаря ему: терпение, молчаливость, осторожность. Осторожность была, пожалуй, важнее и полезнее прочего – в этом Лоэрн не раз убедился впоследствии.***
Столица оглушила его своим шумом и блеском, но Лоэрн был не робкого десятка. Он довольно быстро переварил новые яркие впечатления и принял решение действовать практично и трезво. Обменяв кое-что из вещей на старую карту, юный маг тщательно изучил внутреннее устройство города – и направил свои стопы в самый центр, в Шатер Совета Магов. Это был дерзкий план, больше напоминавший авантюру. Совет Магов являлся ключевым элементом государственного аппарата Королевства. В него входили самые мудрые и могущественные маги, возглавляемые Советником самого Короля – Венценосного Чародея, таков был его титул. Провинциальному мальчишке-недоучке было и думать нечего замахиваться на такой высокий уровень. Но Лоэрн был не просто мальчишкой. Он знал себе цену. И он знал, что со временем другие также оценят его по заслугам.***
В Шатер Лоэрн попал под каким-то глупым, но простым предлогом вроде родства с одним из членов Совета. Оказавшись лицом к лицу с незнакомым ему седым благообразным старцем, юный маг дерзко заявил, что желает вступить в Совет и преданно служить Королю, развивая и совершенствуя на этой службе свои незаурядные способности. Старец выслушал его с улыбкой удовлетворения и, что было вполне ожидаемо, назвал самонадеянным наглецом. - Ты наглец, но наглец храбрый и действительно незаурядный, - продолжил он, когда блеск в глаза Лоэрна слегка потух. – Но самое главное – ты нравишься мне, очень нравишься, и в этом твоя большая удача. Что ж, просьба твоя пока что отклонена, но я, глава Совета Магов и первый Советник Его Величества, беру тебя своим единственным учеником. Отныне ты под моим покровительством, но не слишком-то зазнавайся, милый наглец, иначе твое падение будет болезненным, и ты набьешь много шишек. Выслушав эту речь, Лоэрн ответил глубоким почтительным поклоном и едва удержался от улыбки гордого ликования. Его авантюра удалась блестяще, и теперь он выходил на более широкую дорогу, заполучив, к тому же, надежного и могущественного проводника. Чего еще можно было желать? Тем не менее, Лоэрн чувствовал, что это только начало его большого пути. И пусть впереди его ожидает много трудностей, он не свернет в сторону. Он будет решительно и бодро шагать вперед, за яркой звездой своей удачи, не боясь никакого препятствия и не страшась никакой тьмы.6.
«Дорогой Лао! Мы с тобой могли бы не расходовать понапрасну бумагу и общаться мысленно, но, поскольку ты тратишь все свои способности на искусство врачевания, я снова пишу к тебе с голубиной почтой. Как твои дела, милый брат? Как здоровье нашей красавицы Лауры? Говорят, она стала настоящей чаровницей и все так же рассчитывает на чрезвычайно удачный брак. Что ж, желаю ей получить то, чего она хочет. У меня все в полнейшем порядке. Мой Учитель – я не пишу его имени из осторожности – уделяет мне достаточно много времени по сравнению с прошлым моим наставником. Хотя у него, несомненно, гораздо больше неотложных дел и забот. Я почти каждый день узнаю что-то новое из области магии, истории или светского этикета, и эти знания милы моему сердцу, точно скупцу – его сокровища. Благодарю судьбу за то, что имею возможность развития и познания. Это драгоценнейшая из наград! Живу я сейчас в хорошей гостинице недалеко от Шатра Совета, но в своей комнате бываю только ночью. Все свободное от обучения время отнимает работа. Я устроился в двух местах – писарем и младшим Хранителем в Королевской библиотеке. Обязанностей у меня много, работа по большей части монотонная, но она оставляет свободу и время для размышлений. Это также очень ценно для меня. Вообще Столица мне очень нравится. Я больше уже не трепещу, как заяц, перебегая широкую улицу или останавливаясь на перекрестке. Ты был прав, милый брат: человек ко всему привыкает. Главное – не позволять себе коснеть и вязнуть в болоте повседневной рутины. Впрочем, пока что мне это не грозит. Крепко тебя обнимаю и нежно целую в макушку прелестную Лауру. Напиши в ответном письме, как проходят твои первые сеансы врачевания. P.S.: А все-таки тебе не стоит так сильно растрачивать себя на чужие хвори. Это может подорвать твое собственное здоровье. Задумайся над моими словами. Лоэрн». «Милый Лоэрн! Я сердечно, сердечно рад, что твоя столичная жизнь так полна полезной деятельности, к тому же приятной твоей душе! Мне всегда казалось, что маленький городок для тебя слишком тесен, как канареечная клетка для большого орла. Надеюсь, теперь ты можешь развернуть свои крылья свободно и беспрепятственно. Здоровье Лауры в полном порядке. Она стала совсем похожей на маму, но только внешне Характер у нее более серьезный, а ум – менее рассеянный. Это меня утешает и радует, ведь я всегда беспокоился о ее судьбе. Мой Наставник, как ты знаешь, недавно начал позволять мне самостоятельно осматривать больных, и я могу сообщить о первых успехах. Незначительных, но все же ободряющих. На этой неделе я вылечил два случая лихорадки и одного хромого. Наставник считает это хорошим результатом, и я искренне рад, что не разочаровываю ни его, ни моих больных. Не беспокойся обо мне понапрасну и расскажи еще о свои делах в Столице! Твои письма приятно читать и перечитывать. Шлю тебе самые добрые и сердечные пожелания новых успехов, Твой любящий брат Лао».7.
- На прошлой неделе тебе исполнилось восемнадцать, - задумчиво сказал Советник, искоса глядя на Лоэрна, и сделал многозначительную паузу. - У вас хорошая память, Наставник, - ученик позволил уголкам своих губ дрогнуть в легкой улыбке. Советник пропустил эту невинную дерзость мимо ушей и продолжил: - Теперь твой возраст позволяет тебе подать прошение о вступлении в Совет, но судьбу твою решу не я, а тайное голосование. Как ты думаешь, выиграешь ты эту игру? Лоэрн ничуть не смутился под пытливым, пристальным взглядом учителя. - Я не знаю, - честно и просто ответил он. – Мои шансы весьма велики, но я не хочу заранее обольщаться. Это было бы несколько неразумно. Советник одобрительно кивнул. - Ты взрослеешь и кое-чему учишься, друг, - заметил он без тени старческой сентиментальности. – Ну что ж, положись на свою удачу, а я лишь могу проследить, чтобы игра велась по правилам. Хотя, ты же знаешь, уже одно это чрезвычайно трудно. Лоэрн знал. Но в свою удачу он верил, хотя она могла прийти к нему и не сразу, замешкавшись в пути. Такое с нею иногда случалось.***
Тайное голосование в Совете Магов окончилось довольно странно: голоса разделились поровну. Впрочем, Лоэрн этого ожидал: отношение к нему членов Совета было противоречивым и двойственным. Его любили за ум, талант и обаяние – и за это же недолюбливали. - У меня нет права решающего голоса, поскольку я твой учитель, - сказал Советник, - Но это право есть у некоей особы, которой в принципе принадлежат все права. - Венценосный Чародей? – Лоэрн ощутил невольный трепет, уже предчувствуя, каким будет ответ. - Да, друг. Его Величество примет тебя завтра в полдень. Постарайся не болтать лишнего, не прекословить и не зарываться. Хотя… я мог бы этого и не говорить. Ты все равно поведешь себя так, как сочтешь нужным. - Я с благодарностью принимаю ваши мудрые советы, - отозвался Лоэрн с искренним почтением, - И обещаю ими воспользоваться… в той мере, в какой только смогу. Советник ответил ему громким, добродушным смехом. Он слишком хорошо знал своего ученика – и, вопреки всему, был за него спокоен.***
Это был первый случай за много лет, когда кандидатура рядового члена Совета рассматривалась лично Его Величеством. Его Величество отнесся к этому со спокойным скептицизмом. Внимательно окинув взглядом фигуру Лоэрна, Венценосный Чародей (его называли по имени только в исключительных случаях) мрачновато усмехнулся и неожиданно сварливо спросил: - Ты кто такой? Юный маг невольно помедлил с ответом. На него произвела сильное впечатление благородная внешность Короля: величественный высокий лоб, орлиный нос, темные с проседью кудрявые волосы, глубокие, почти черные, блестящие глаза… (Стало очевидно, что никак иначе короли выглядеть не должны.) - Я маг, - наконец произнес Лоэрн, учтиво, но не униженно кланяясь. Венценосный Чародей громко хмыкнул и нахмурился еще сильнее. - Я тоже маг, мой милый друг! И большая часть живых душ при дворе – маги. Этим меня не удивишь! - он говорил все тем же недовольным тоном, но в его глазах светился живой интерес. - Позволь, я сам скажу, кто ты… - Вы не нуждаетесь в моем позволении, - ответил Лоэрн, совершенно не зная, какого ответа от него ждут. Кажется, он все же немного растерялся. Но Королю это, видимо, понравилось. - Я тебе скажу, кто ты, - проговорил правитель, смакуя каждое беспощадное слово. - Ты – неоперившийся юнец, пришедший неизвестно откуда. Незаконный сын и бывший ученик шарлатана, недостаточно образованный, но до крайности самонадеянный и имеющий наглость отнимать мое время в надежде удовлетворить свои амбиции. Венценосный Чародей закончил свою речь почти презрительно, и благодаря – или вопреки – этому к Лоэрну наконец вернулся дар речи. - Если вы закончили с моей характеристикой, позвольте высказаться и мне, - произнес он не дерзко, но твердо. – Это только одна сторона медали, а любая медаль – нет нужды говорить об этом вам – имеет две стороны. Да, я являюсь всем тем, что вы перечислили, но, помимо этого, я также весьма упорен, прилежен, трудолюбив и талантлив. Я действительно ставлю перед собой высокие цели, потому что чувствую в себе силы их достичь – рано или поздно. У меня достаточно самонадеянности для этого, но достаточно и терпения. Если вы примете во внимание мои слова, то уже не сможете судить меня так строго. Тем более, что я… - Лоэрн не смог удержаться от колкой самоиронии, - …всего лишь «неоперившийся юнец». Король громко, совершенно не по-королевски, фыркнул и смерил своего подданного веселым и явно одобрительным взглядом. - Язык у тебя подвешен, что надо, а вот насчет остального… я должен убедиться во всем этом лично, - сказал он с показной суровостью, которая не могла обмануть Лоэрна. – Можешь быть свободен пока что. И передать старому лису Советнику, что его драгоценное чадо на этот раз получает то, о чем просит. Да не кланяйся ты, кто тебя только научил кланяться?! С такими речами, мой дорогой, поклоны выглядят неуместным лицемерием. Лоэрн не был лицемером. Поэтому он расправил плечи и прямо взглянул в темные, глубокие, искрящиеся весельем глаза Короля. Встретив этот серьезный, честный, трезвый взгляд, Венценосный Чародей подумал, что принял еще одно верное решение. Именно эта простая, но справедливая мысль заставила его губы дрогнуть в действительно королевской улыбке.8.
Сразу после вступления в Совет Магов Лоэрн написал брату и вскоре получил короткий печальный ответ, где между делом упоминалось, что старый учитель Лао умер. Обычно Лао никогда не сообщал в письмах о своих неприятностях, но на этот раз его горе было настолько глубоким, что удержать его в себе он не сумел. Лоэрн знал, что сейчас совсем не время покидать Столицу, но ему также не хотелось оставлять Лао на попечении одной лишь Лауры. Да, они были дружны, но Лаура всегда была так сильно поглощена собой… Словом, поехать стоило, какие бы неприятности это ни обещало ему в дальнейшем.***
Лоэрн вернулся в городок, который покинул три года назад, совершенно неузнаваемым для его обитателей. Теперь он входил в число придворных магов, имел высокий статус и хороший доход… Но все это было не столь важно, ведь его родной брат перенес утрату, которую – Лоэрн знал – вряд ли сможет скоро и легко позабыть. Приехал он очень вовремя: Лаура, ни о чем не подозревая, отправилась на пару недель домой, к матери. Лао остался в городе один… Остался бы, не посети его мудрый Лоэрн… - Теперь я буду больше работать, больше отдаваться своему делу, - повторял Лао с каким-то нетипичным для него ожесточенным упорством. – Наставник передал мне все, что хотел передать, и я не могу стать разочарованием для него… теперь. - Теперь, Лао, Наставнику все равно, - мягко возражал брат, - А тебе стоит поберечь себя. Хотя бы в этот, тяжелый для тебя, период. - Но ведь есть те, кому гораздо тяжелее, чем мне! – Лао поднимал на Лоэрна ясный, упрямый взгляд, и Лоэрн понимал, что с его жертвенной натурой невозможно вступать в спор. Лао найдет свое собственное утешение, помогая другим, и облегчит собственную скорбь, облегчая чужие. Это был его путь, который он выбрал для себя сам.***
Лоэрн уехал к себе в Столицу, когда Лаура вернулась обратно – вернулась бодрая и отдохнувшая. Эллах приняла ее тепло, а родной Ясный лес словно влил в нее новые силы. О сыновьях мать ничего не спрашивала, а Лаура почти не заговаривала о них – и все смирились с таким положением дел. Эллах не менялась с годами, не изменяя своей эгоистичной беззаботности. Лоэрну ничего не оставалось – только сосредоточиться на своих собственных заботах (а их у него было теперь немало). Совет Магов был недоволен его внезапным отъездом, и предстояло наверстывать некоторые запущенные дела. Однако у Лоэрна по-прежнему была поддержка Советника и его собственное трудолюбие, чего оказалось вполне достаточно, чтобы укрепиться в своем новом положении. Жизнь продолжалась. И каждый проживал ее так, как хотел и умел.9.
Несмотря на молодость и особое обаяние сына нимфы, в Столице Лоэрн не заводил романов. Короткие заранее вызывали у него подсознательное отторжение, а длинные он не мог позволить себе по причине постоянной занятости. Разумеется, обе прежних работы остались в прошлом, но и в одном Совете у него находилось достаточно дел, чтобы занимать свои ум и сердце. Да, сердце Лоэрна тоже было занято в ту пору – занято Магией, госпожой ревнивой и своенравной. Лоэрн предполагал, что такое состояние его души – добровольное спокойное одиночество – будет длиться долгие годы, но судьба была готова поспорить с ним на этот счет.***
Эта встреча была случайностью, но сыграла в жизни Лоэрна значительную роль – позже он сам признавал это, оглядываясь назад и честно анализируя свои мысли и чувства. Эта встреча случилась в середине золотой осени, когда молодому магу было девятнадцать, и он был уверен в своей сердечной неуязвимости более, чем когда-либо до или после. Получив от Совета одобрение на короткий отпуск, Лоэрн поехал охотиться в Восточные леса. Охота была для него редким, но любимым развлечением, которому он всегда предавался в одиночестве. Тогда он и встретил Мелиссу – молодую княжну из племени лесных нимф, златовласую, голубоглазую и беззаботно веселую. Почти портрет его собственной матери, не считая мелких различий и одного самого существенного – он был с самого начала не безразличен ей. Они очаровали друг друга своей юностью, своей красотой и своим природным обаянием, и легко читали эту взаимную очарованность в мимолетных взглядах и улыбках друг друга. Они как-то сразу и с головой погрузились в пучину бурного и пленительного счастья, не особенно задумываясь, будет ли это счастье долгим или же продлится лишь мгновение. Уезжая в Столицу, Лоэрн искренне пообещал Мелиссе вернуться, чтобы забрать ее с собой навсегда. Но этому не суждено было случиться: судьба уже готовилась отнять у него тот драгоценный щедрый дар, который сама же так внезапно преподнесла.***
В начале марта в Юго-Восточном лесу было тихо, сыро и прохладно. Лоэрн шел по знакомой тропинке, мурлыча себе под нос старую балладу, и его всегдашнее предчувствие почему-то молчало. Или он просто малодушно не желал к нему прислушиваться? На их постоянное место встреч, к раздвоенной старой березе, Мелисса не пришла – ни через полчаса, ни через час. Когда Лоэрн, раздраженный и вконец потерявший терпение, сам отправился отыскивать ее, его ожидал оглушительный удар: княжна Мелисса умерла в конце января. Умерла, легкомысленно схватив простуду на зимней прогулке с подругами. Это было слишком нелепо и просто, чтобы поверить сразу, и слишком правдиво, чтобы не поверить. Лоэрн отказался навестить ее могилу в Юго-Восточном лесу и отправился прямиком в Столицу. Его сердце горело, но разум оставался холодным. И он не желал смиряться с тем, что на этот раз обрушила на него судьба.10.
- Обряд Воскрешения – это, друг, не игрушка, - сухо сказал Советник, избегая смотреть в глаза бывшему ученику. – Со времени ты свыкнешься со своей утратой. Женщин много на этом свете. Маг должен спокойно принимать такие удары. - Я никому ничего не должен, - сквозь зубы проговорил Лоэрн. – Если ее можно вернуть, то скажи мне, как, и я все сделаю. Советник тяжело вздохнул и отвернулся к окну. - Обряд Великой Жертвы, - бросил он бесцветным голосом. – Узнай все, что тебе необходимо, в библиотеке Совета. Только я в это впутываться не желаю. - Я об этом и не прошу, - тихо отозвался молодой маг.***
Лоэрн довольно скоро отыскал ответ на свой вопрос среди старых свитков библиотеки Совета Магов. Но этот ответ породил в его голове еще больше вопросов. Обряд Великой Жертвы, о котором так неохотно говорил Советник, был особым ритуалом, действительно позволявшим вернуть покойника из Мира мертвых. Но цена была высока, и Лоэрн не знал, совсем не знал, готов ли он заплатить эту цену. «Отдай взамен самое дорогое из того, что имеешь, чтобы получить утраченное», - гласил древний свиток. И Лоэрн снова и снова спрашивал себя: чем он дорожит больше всего на свете? Ответ сам просился на уста. Ответ был очевиден и прост. Магия. Его великий дар, полученный в наследство от отца. Основа его личности и смысл его существования. Готов ли Лоэрн утратить все это, чтобы вернуть горячее увлечение юности? Готов ли?..***
Мелисса пришла ему на помощь в тот момент, когда его внутреннее напряжение достигло высшей точки. Юная нимфа явилась Лоэрну во сне, когда тот беспокойно задремал, измученный раздумьями, подавленный тяжестью предстоящего выбора. Она принесла ему из Мира мертвых частичку мудрости, недоступной ей при жизни. - Не делай ради меня того, что готовишься сделать, - попросила Мелисса кротко, но уверенно. – Я знаю, как дорога тебе магия, твой статус – и твой живой, пламенеющий дар. Он разовьется и возрастет с годами, а любовь ко мне… Она потускнеет и угаснет. Не спорь. Я знаю, что говорю. Все мы рано или поздно отпускаем прошлое. Отпустишь и ты. А будущее, что тебя ждет, послужит достойной наградой и достаточным утешением. Запомни мои слова. Проснувшись на рассвете, Лоэрн осознал с неожиданной ясностью, что Мелисса сказала правду. Он не был готов к этой жертве. Но и отпустить ее не мог, не хотел… Не имел в себе достаточно сил на это.***
Окончательный ответ на терзавший его вопрос попался ему в одной из старых книг и стал новым искушением. Слишком сильным, чтобы ему противостоять. - Я знаю, что прошу слишком много, - мысленно сказал Лоэрн в ту же ночь, - Но не могла бы ты уступить мне лишь в одном, только в одном? Не все ли равно тебе, где твой дух обретет покой после смерти? Я достану особое зеркало. И ты поселишься в его отражении, если это только не будет для тебя мукой. Но не будет ли? Мелисса молчала недолго. - Я согласна, - ответила она спустя пару минут в его сознании. И в комнате Лоэрна появился живой портрет – прекрасное лицо златовласой нимфы в серебряной раме. Впоследствии маг часто беседовал со своей первой возлюбленной, прося у нее совета или же просто изливая душу, и ни разу не заметил в ее синих глазах хотя бы тень упрека. Лоэрн оказался не готов пожертвовать магией, но Мелисса охотно отдала своей вечный покой. Говорят, женщины всегда любят преданнее и глубже. Возможно, в этом есть доля истины. Возможно, это и есть – истина.***
Долгие годы после этого Лоэрн старательно избегал новых, судьбоносных и волнующих, встреч. И ему удавалось это – в той мере, в какой это только было возможно. В конце концов, Лоэрн почти всегда добивался того, чего хотел. Это была еще одна особенность его негаснущей счастливой звезды.11.
В конце лета Лао сообщил Лоэрну о предстоящей свадьбе Лауры. Она встретила в своей таверне молодого опального герцога, который путешествовал по Стране в одиночестве, и очаровала его до безграничного восторга, до безумия… Сама при этом не особенно поддавшись подобным сильным чувствам. Именно тогда Лоэрну стало ясно, что Лаура тоже не была лишена магических способностей, но весь свой дар предпочла отдать в услужение своей юности и красоте (сохраняя первую и приумножая вторую). С годами ее стремление иметь собственную семью только укрепилось и оформилось в настоящую, едва ли не единственную цель жизни. Что ж, она достигла ее рано и не без успеха, и Лоэрн был за нее сердечно рад. На свадьбу он приехать не смог из-за обилия неотложных дел в Совете. Зато Лао подробно и добросовестно описал ему пышное торжество (а заодно и жениха, который ему не слишком понравился, как понял проницательный маг по оттенку отдельных фраз). Лоэрна и самого некоторое время терзало неясное беспокойство, но, наведя справки, он перестал тревожиться. Герцог Иннгрид был обыкновенным взбалмошным богачом с хорошей родословной, отец которого чем-то не угодил Королю – чем-то незначительным, вроде неудачного острого слова. (Венценосный Чародей с юности отличался своенравием и упрямством, так что удивляться тут было особенно нечему). Сразу после свадьбы Лаура уехала на Южную границу, к Изумрудному морю. Она написала Лоэрну короткое хвастливое письмо, из которого он заключил, что его сестра очень довольна своей удачей и своей судьбой. После этого письма маг успокоился окончательно.***
Вскоре за одной свадьбой последовала другая – в первый месяц зимы Лао написал, что женится на одной исцеленной им молодой девушке. Ее имя и ранее проскальзывало в его письмах к брату, окруженное ореолом нежности, поэтому Лоэрн не слишком удивился. «Я очень надеюсь, дорогой брат, что теперь ты станешь бережнее относиться к себе», - написал он в ответном письме. – «Выражаю также надежду, что твоя милая избранница больше не будет хворать». Лао прочел эти строки с безмятежной улыбкой, но, как вспоминал он потом, на последних словах что-то кольнуло его в сердце. Маленький город молодожены покидать не стали. Лао успел привязаться к нему, как к хорошему другу, а его молодая жена никуда и не рвалась. Очень скоро она дала ему знать, что ждет ребенка. Это заставило Лао надолго отвлечься от своих больных и всецело посвятить себя семье. Лоэрну он написал, что безгранично счастлив. И Лоэрн не стал передавать ему своих предчувствий, в глубине души надеясь, что они все же ошибочны. Он очень не хотел, чтобы его брат вновь переживал терзающую боль утраты.12.
Тем временем, в Совете Магов атмосфера стала серьезно накаляться. Советник за последние годы сильно постарел, несмотря на свое могущество, и в итоге открыто заявил о своем желании покинуть высокий пост. Венценосный Чародей разгневался и опечалился, но воспрепятствовать ему не мог – и не хотел. Встал вопрос о достойной замене, и вопрос этот оказался очень острым. Только единицы не мечтали занять это теплое место, и Совет гудел, как растревоженный улей. Начались раздоры и интриги. Лоэрн был совершенно спокоен, зная, что ему предложат этот пост – и что он сочтет разумным отказаться. Совет бы за считанные дни сжил его со свету при ином раскладе – его, «талантливого выскочку», к тому же слишком молодого и неопытного, чтобы стать опорой самому Королю.***
- Ты умный юноша, - сказал Венценосный Чародей, задумчиво выслушав его почтительный отказ. – Ты не желаешь быть съеденным заживо стаей ворон, и твое нежелание поймет любой, у кого есть хоть немного мозгов в черепе. Ну что ж, возможно, мы вернемся к этому разговору лет через десять… Если я сам к тому времени не одряхлею и не пожелаю упокоиться с миром. - В последнем я сильно сомневаюсь, - с усмешкой заметил Лоэрн вполголоса. Венценосный Чародей ответил ему долгим взглядом и лукавым смешком. - Я тоже, - признался он. – Так что тебе, дорогой мой, еще будет, куда расти.***
В итоге на роль главы Совета избрали немолодого, но энергичного мага по имени Альмар. К Лоэрну он относился холодно, но явной неприязни к нему не демонстрировал. Королю он мог стать, несомненно, полезным благодаря его обширным знаниям и политической дипломатичности. Но того теплого дружелюбия, которое испытывал Его Величество к прошлому Советнику, Альмар все же так и не заслужил. Очень скоро и Совет, и двор философски смирились с этим назначением, зная, что против слова самого правителя ничего не скажешь. Гул затих, а интриги сошли на нет. И река придворной жизни постепенно вошла в прежнее русло, как и следовало ожидать.13.
После получения радостного известия письма от Лао стали чаще и подробнее, и в каждом послании было столько безоблачно-светлой радости, что Лоэрн чувствовал себя как-то непривычно, неловко. Его тревога все росла, но маг молчал о ней, тем не менее, уже не сомневаясь в близости большой беды. И эта беда случилась. Она разразилась, как гроза, над головой бедного добросердечного лекаря. Его молодая жена умерла при тяжелых родах, и ребенка также спасти не удалось. Его письмо к Лоэрну было сухим и кратким, но выглядело, как отчаянный крик о помощи. И Лоэрн бросил все свои дела, сорвался с места и приехал в знакомый маленький город, чтобы хоть немного облегчить глубокую, горькую скорбь несчастного брата. Чтобы просто быть рядом столько, сколько потребуется. Лауре они ничего не сообщили: она была слишком далека и слишком счастлива своим личным счастьем, чтобы вместить в себя чужое большое горе. Потревожить же Эллах братьям даже в голову не пришло.***
Лао плакал у брата на плече. Плакал, как дитя, горестно и надрывно, не стесняясь столь непривычного и яркого проявления своих чувств. Лоэрн молча обнимал его и, вспоминая основы целительства, пытался призвать на помощь магию, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить боль. Но главной помощницей стала не магия, а его скупой и короткий рассказ о Мелиссе. Он говорил о том, что ему знакома эта боль, он делился теплотой понимания, и Лао понемногу утешался, чувствуя эту теплоту своим сердцем. Они провели вместе три с половиной недели, часами беседуя или подолгу сидя в скорбном, но целительном молчании. В те недели Лоэрн и Лао стали ближе, чем когда-либо, но Лоэрн уже знал: и эта близость не вечна. Впереди его ждала новая разлука, новая утрата, и на этот раз маг не мог заглушить голос своего предчувствия. Когда он возвращался в Столицу, Лао больше не плакал. Но он выглядел, как человек, который ненадолго задержится в этом мире. Сам он, возможно, об этом еще не знал.14.
Когда Лоэрн, спустя месяц без малого, вернулся в Столицу, он застал при дворе Венценосного Чародея некоторые, на первый взгляд, незначительные, изменения. Новый Советник каким-то немыслимым образом подготовил теплое местечко для своего молодого племянника. Альмар убедил правителя восстановить должность королевского оруженосца и назначить на это место некоего Яролика – не очень сильного мага, человека строптивого и даже грубого, но как будто бы прямодушного. Королю он, как ни странно, сразу понравился. Венценосный Чародей и сам обладал нелегким характером и, встретив, как он думал, подобного себе, проникся к нему странной симпатией. Должно быть, его природный дар видеть людей насквозь ослабел с годами, как говорили позже приближенные маги. Так или иначе, но в самом начале карьеры Яролика Король был едва ли не единственным, кому он казался хоть сколько-нибудь приятным. Однако этого оказалось достаточно для скорого и успешного возвышения. Лоэрну Яролик пришелся не по душе более, чем всем остальным, и это чувство неприязни было взаимным. Посредственность всегда ненавидит талант, если у нее не хватает благородства ценить и признавать его. Благородством Яролик не отличался. Он вел себя нагло, выражался чрезвычайно резко, деликатности не имел совершенно никакой, и лишь при Короле надевал маску этакого честного правдоруба, который никого не боится и ничего не стыдится. Король любил повторять, что Яролик напоминает ему его самого в его молодые годы, и пока что не находилось человека, способного переубедить Его Величество в его явном заблуждении.***
Возвращение ко двору сыновей Венценосного Чародея вселило надежду в сердца многих, но эта надежда была напрасной. Король почти сразу разругался с нелюбимым младшим сыном из-за его невесты из простонародья, а на старшего полагаться было трудно – тот был покладист и довольно пассивен. Любое решение отца в его глазах представлялось правильным. Своенравному правителю в какой-то мере льстило такое послушание, и он, обласкав и одарив наследника, вскоре с миром отослал его обратно на Северные границы. Оскорбленный резкостью отца младший сын уехал сам. Впоследствии говорили, что он отправился в изгнание, не переменив своего желания жениться на простолюдинке.***
Лоэрн еще не знал, чем именно может быть опасен Яролик, но то, что он опасен, являлось для него – и его чутья - неоспоримым фактом. И маг решил сделать все, от него зависящее, чтобы уберечь Короля и его подданных от возможной беды.15.
Но легко сказать – трудно сделать. После возвращения в Столицу Совет, словно нарочно, загрузил самого молодого члена мелкими делами, которым конца-края видно не было. Король же не пожелал видеть Лоэрна, сварливо передав через Советника, что тот «стал нерадив и непростительно беспечен, катаясь по Стране в удобное для него время». Лоэрн заочно принес извинения и, сцепив зубы, принялся заглаживать свою вину усердной работой в Совете. Параллельно со своими текущими делами он прощупывал почву и выяснил, что практически весь Совет на дух не переносит наглеца Яролика, зато среди других придворных у него появились первые доброжелатели и даже друзья. Когда нужно, Яролик умел прикусить свой язык и быть очень вежливым и дипломатичным. Эта его двуличность еще больше насторожила Лоэна, да и не только его одного.***
Альмар, казалось, относился к ситуации безразлично. Он был рад, что «сумел пристроить мальчика», но предоставил ему самостоятельно барахтаться в неспокойном море придворных интриг. Через некоторое время он вообще покинул пост без каких-либо четких объяснений, и Лоэрн снова стал основным кандидатом на должность Советника. Теперь он был и готов, и согласен, учитывая сложившуюся ситуацию, но Король внезапно упразднил должность главы Совета, по предложению Яролика. Венценосный Чародей возглавил Совет сам, а своим помощником сделал своего оруженосца. Это стало ударом для многих и многих, а Лоэрн наконец понял, что настало время открыто высказать свое мнение.16.
- Ах, это ты, мой дорогой выскочка! – ворчливо пробормотал Король, глядя на Лоэрна из-под нахмуренных бровей. – Давненько я тебя не видел. Чем порадуешь старика? Лоэрн слегка поклонился, улыбнувшись одним лишь ртом, но не глазами. - Ваше Величество, позвольте мне говорить прямо и честно, - он словно стер прохладную улыбку с лица и пристально посмотрел на правителя. - Я всегда позволяю это моим подданным, - резковато ответил тот. – Пора бы и запомнить уже. Выкладывай! Лоэрн глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Разговор обещал быть нелегким. - Ваш оруженосец и правая рука, маг Яролик - двуличный интриган и опасный человек, - сказал он безо всякого вступления. – Я знаю, что вы высоко его цените и доверяете ему, но он не заслуживает вашего доверия. - Доказательства?! – почти сорвавшись на крик, перебил Венценосный Чародей. - Ваше чутье должно быть лучшим доказательством. Послушайте ваш разум и ваш врожденный дар – я не верю, что и то, и другое угасает в вас с возрастом, - спокойно произнес Лоэрн. - Ах, возраст! – Король желчно рассмеялся. – Я, стало быть, по-твоему, старый дурак и не различаю, что у меня под носом делается. Отлично! - Вовсе нет … - возразил было Лоэрн, но правитель прервал его. - Молчи, наглец! Я знаю, что ты недоволен тем, как быстро ускользнул лакомый кусок у тебя из-под носа. Но надо было хватать его еще в первый раз, а теперь поздно, поздно исходить ядом! Мне не нужен Советник! И советчик мне тоже не нужен. Лоэрн тяжело вздохнул, чувствуя непривычное бессилие перед этим слепым железным упрямством. - Если вы отвергнете мой совет, и вас, и вашу Страну ждут великие беды – возможно, даже большие, чем вы себе представляете, - тихо сказал он. Венценосный Чародей молча прожег его взглядом и вдруг запустил в стену лежавшей под рукой книгой. - Вон, - выплюнул он в припадке тихого гнева. – Старый дурень в тебе более не нуждается. - Как вам будет угодно, - холодно и сухо ответил Лоэрн и, поклонившись, вышел.17.
Может быть, если бы Лоэрн был менее самолюбив и более дипломатичен, у него бы появился шанс остаться при дворе – даже с сохранением прежней выгодной позиции. Но Лоэрн был горд. Слишком горд, чтобы извиняться за правдивые слова и желать остаться, когда ему велели уйти. Поэтому на следующий же день он сдержанно попрощался с членами Совета и уехал туда, откуда пришел пешком еще пятнадцатилетним мальчишкой. Он вернулся к Лао. Вернее, он думал, что вернется к Лао. Но Лао больше не было на этом свете.***
Лоэрн в последние месяцы был слишком увлечен придворной жизнью и интригами, чтобы заметить, что Лао перестал ему писать. Как выяснилось потом, лекарь услышал о бушующей эпидемии в какой-то глухой деревне, внезапно сорвался и поехал туда – видимо, искать смерти. А может быть, желая забыть о своем тяжелом горе, погрузившись в свой благородный и жертвенный труд. Так или иначе, но обратно он уже не вернулся. Его силы истощились от напряженной работы, болезнь свалила его, и Лао был тихо похоронен в этом Богом забытом уголке Страны. Его могилу Лоэрн так и не отыскал, и это сделало рану от потери еще болезненнее и глубже.***
В комнате брата он нашел последнее письмо, которое так и не было отправлено – умышленно ли, случайно ли. Его содержание было следующим: «Дорогой Лоэрн! Ты долго твердил мне, что я не виноват и не всесилен, и я знаю, что половина из этого – правда. Я не всесилен. Но все-таки – виноват. Эту вину, перед собственной женой и сыном, я намереваюсь искупить: тяжким, упорным трудом на благо страждущим, которым, быть может, некому больше помогать, кроме меня одного. Итак, я отправляюсь путешествовать по Стране в поисках места, где моя помощь окажется более всего полезна. Не тревожься обо мне, брат. Я знаю, что делаю. И это знание – да еще моя любовь к тебе – это все, что у меня есть. Твой, Лао» Лоэрн перечитал это письмо три или четыре раза и обнаружил, что плачет. Это было для него открытием – он и не подозревал, что ему дан дар проливать слезы. Но облегчения этот дар все-таки не принес. Может быть, впервые за всю свою, полную испытаний, жизнь Лоэрн почувствовал, что надломился изнутри. Но оставались еще дела, которые нужно было сделать. Что-то еще оставалось… Он вспомнил о матери. И в тот же вечер отправился домой.***
Лоэрн долго блуждал по утреннему влажному лесу, ища среди деревьев знакомый тонкий силуэт и венец золотых волос. Наконец он нашел Эллах у родника. Она сидела на траве, поджав под себя ноги, и горько-горько плакала. Ее лицо стало совсем некрасивым от этих слез – а может быть, годы все же тронули и ее долговечную красоту. Лоэрн медленно склонился над нею и бережно коснулся ее плеча. - Мама, ты все знаешь? Эллах подняла на сына непонимающий, неузнающий взгляд. - Я стала такой старой, такой старой… - прошептала она еле слышно, проводя рукой по золотым, с малой ноткой тонкого серебра, волосам. – Я больше не красива, нет, не красива… Лоэрн тихо рассмеялся и сел на землю рядом с ней. Слова замерли у него на губах. Он вдруг понял, что эта женщина всегда была бесконечно далека от него – и ото всех своих детей. С годами она еще больше замкнулась на себе. И ворваться за эту крепко запертую дверь никому было бы не под силу. - Не надо плакать, - нежно и печально сказал Лоэрн, наконец овладев собой. – Ты самая красивая женщина на свете. Самая красивая и самая юная. Он легко дотронулся до ее правого виска, и Эллах, мгновенно осушив слезы, с облегчением улыбнулась. - Да, - сказала она задумчиво. – Да, ты прав. Лоэрн оставил ее совершенно спокойной. Он забрал ее детские, смешные, нелепые слезы с собой.18.
Куда ему было теперь идти? Что делать? Вся его прежняя жизнь обрушилась, как сметенный ураганом дом, и нужно было отстраивать ее заново. Вот только сил на это у Лоэрна недоставало. В конце дня он с отрешенным удивлением понял, что заблудился в родном лесу. На самом деле, он переступил его границу, зайдя слишком далеко. Так далеко, как они никогда не забегали в детстве. То был угрюмый Серый лес, земли, подвластные лишь одной могущественной женщине. Эта женщина наблюдала за ним: сначала с гневом, потом – с насмешкой, а после – с непривычной, щемящей жалостью. Эта женщина заросшими, петляющими тропами привела его к своему жилищу. Ей вдруг захотелось изменить всем своим многолетним правилам и помочь этому, истощенному духовно, магу – помочь бескорыстно, по-дружески. Женщину звали Ирника. И Лоэрн потерял сознание, едва добредя до ее порога.***
Ирника была потомственной шаманкой, которая держала в своих руках невидимые нити, управлявшие всем живым в Сером лесу. Когда-то в далекой юности она получила предостережение, что утратит свой особый дар, если позволит хоть одному мужчине завоевать ее гордое сердце. С тех пор мужчины стали ее заклятыми недругами. Она гнала их из леса совиным хохотом и сверканием желтых волчьих глаз. Она доводила их до умопомрачения, запутывая тропинки, как нитки в пестром клубке. Но Лоэрн… Он был слишком иным. И слишком глубоко несчастным, чтобы обрушить на него гнев или сделать его предметом бессердечной забавы. Ирника решила помочь. И ей не хотелось думать о том, как она может заплатить за это решение.***
Лоэрн очнулся в незнакомой постели и увидел над собой низкий деревянный потолок, с которого свисали пучки душистых трав и причудливые цветные бусы. Проморгавшись, он понял, что находится в маленькой, но уютной комнате, насквозь пропахшей травяными отварами и застарелым одиночеством. Немолодая рыжеволосая женщина с девчоночьей россыпью веснушек на лице участливо склонилась над ним. На ее губах играла дружеская, снисходительная усмешка. - Доброе утро, мой дивный гость, - пропела она низким грудным голосом. – Ты немного захворал и заплутал в моих владениях, но все поправимо. Скоро ты станешь на ноги… и поклонишься мне до земли. Лоэрн пробормотал что-то неразборчиво язвительное и обессиленно уронил голову обратно на подушку. Ему очень хотелось только одного: крепко и долго спать в этой мягкой постели. Это желание было настолько сильным, что маг позабыл о своей подозрительности и чувстве опасности. Позже он узнал, что проспал еще четверо суток, не пробуждаясь. И это спасло ему жизнь.19.
Когда Лоэрн проснулся снова, за окном ярко светило солнце, а в доме пахло жареными грибами. - Поднимайся, несчастный лежебока, и садись завтракать, - все с тем же насмешливым дружелюбием сказала его спасительница, и Лоэрн не счел зазорным повиноваться. Его мучил сильный голод. Утолив его, маг почувствовал, что вновь более-менее ясно мыслит и твердо стоит на земле. Теперь можно было приступить к расспросам. - Кто ты? И почему я оказался здесь? – прямо спросил Лоэрн, не считая нужным тратить время на вступление. Ирника громко расхохоталась. - Непривычно так надолго терять контроль над происходящим? – подколола она и попала в точку. Лоэрн нахмурился. Вокруг него словно сгустились бесцветные, но грозные тучи. - Ну, ну, не надо сердиться, - шаманка бесцеремонно взяла руки мага в свои и посмотрела ему в глаза. – Мое имя – Ирника, я – госпожа Серого леса, равная тебе в могуществе и остроте ума, и я спасла тебя от истощения, так что ты, я думаю, можешь простить мне некоторую фамильярность и панибратство. Лоэрн задумчиво кивнул и осторожно высвободил свои руки из цепких смуглых пальцев. - Я тоже так думаю. И я очень благодарен тебе, но не понимаю мотивов твоего поступка, - сказал он, чувствуя себя почему-то немного неловко под этим пронзительным взглядом ярко-синих глаз. Ирника хмыкнула, уголок ее рта чуть дернулся. - А ты бы оставил меня подыхать на пороге своего дома? – спросила она с резковатой прямотой и тут же рассмеялась. – Неважно, друг. Я не причиню тебе вреда. И ты можешь покинуть мой лес хоть сейчас, вот только я бы посоветовала тебе немного восстановить силы. Твоя жизнь уже в безопасности, а вот твой дар… Ему нужно время, чтобы вновь окрепнуть. Доверься мне. Это не только дело совести, но и удовольствие – помочь равному. Лоэрн кивнул, соглашаясь: он чувствовал, что лжи за этими словами нет. Целительный долгий сон излечил его душевные раны, и только две из них все еще кровоточили внутри: скорбь по брату и тревога за Короля. Лоэрн обстоятельно, бесстрастно пересказал свою историю Ирнике, и та долго молчала, подбирая слова – или же думая о чем-то своем. - Брат твой теперь в хорошем, светлом месте. Ему можно лишь позавидовать. А Король… Ох, Король-Король! Солнечный диск движется к закату. Наступает ночь. Кому выпадет стать светочем во тьме, я пока не знаю. Лоэрн оживился. - Ты хочешь сказать, что дни правителя сочтены? Ирника покачала головой и закрыла глаза. - Свет погаснет, наступит мрак, все будет не так, а Король – он сам дурак, - скороговоркой пробормотала она, раскачиваясь из стороны в сторону, и затихла. Лоэрн долго потом думал над ее словами, за которыми стояло очень многое из того, что он предчувствовал сам. Беда надвигалась неотвратимо, шагая тяжелой поступью, и вся мудрость, какая только ни есть на свете, была бессильна остановить это медленное шествие. Венценосный Чародей уже был обречен. Приближалось время перемен.20.
Через неделю – или около того – Лоэрна разбудил настойчивый, дробный стук в окно. Он быстро встал с постели и впустил в комнату зачарованного почтового голубя с письмом в клюве. Письмо было написано одним из членов Совета Магов и содержало всего несколько строк: «Дворцовый переворот. Всему конец. Чародей убит. Совет распущен и в изгнании. Оруженосец занял трон». Лоэрн внимательно перечитал письмо и сжег его, а после разбудил Ирнику. Они долго сидели в темноте и полном молчании, осмысливая произошедшее. Наконец Ирника глухо, сипло сказала: - Солнце закатилось. Темные настали времена. Уснули они на рассвете, и во сне каждый додумывал одну и ту же невеселую думу.***
- Теперь, когда Совет утратил власть, магам в Стране будет несладко, - хмуро сказала Ирника на другой день. - Ты намекаешь, что мне лучше остаться в лесу? – мрачно улыбаясь, уточнил Лоэрн. Ирника быстро облизала сухие губы и молча кивнула. - Но я не жажду покоя и безопасности. Разве мне теперь есть, что терять? – спросил маг с горестной усмешкой. - Смерти ты тоже не жаждешь, - возразила шаманка. – А терять… Терять тебе и вправду нечего. Кроме твоего будущего, разве что… Оно есть у каждого из нас. Подумай об этом на досуге. Лоэрн не стал спорить с этим замечанием. Предчувствие подсказывало ему, что впереди еще есть свет – а значит, надо идти к нему.***
Спустя несколько дней Лоэрн узнал, что Совет Магов действительно отправился в изгнание, а самые непокорные его члены были казнены или заключены в темницы. Все произошло очень быстро, словно кто-то перевернул сосуд с жидкостью вверх дном, основательно взбаламутив содержимое. Яролик узурпировал трон, его наемные убийцы уничтожили наследника, который совершенно не был готов к такому повороту событий, а младший сын Короля как будто бы пропал без вести вместе со своей женой-простолюдинкой. Потом говаривали, что он также погиб при неизвестных обстоятельствах. Преследование магов набирало силу постепенно, но Лоэрн понимал, что очень скоро любому существу с магическим даром, не стоящему на стороне Яролика, будет угрожать реальная опасность. Он написал письмо сестре – и получил короткий и удивительно безмятежный ответ, из которого заключил, что волна беспокойства еще не докатилась до Южной границы. Это немного успокоило его. В конце концов, Лаура теперь была поручена заботам своего супруга, который не был магом, а ее собственный дар был слишком неявным и слабым, чтобы кому-нибудь угрожать. И она жила действительно далеко от Столицы. Итак, для Лоэрна настало время подумать о самом себе.***
В те дни Ирника сделалась удивительно чутка и заботлива, словно в полной мере осознавала и ощущала, как много потерял маг. Она делала все, чтобы облегчить его тягостное состояние полуоцепенения (а может быть, истосковавшись в одиночестве, была просто рада позаботиться о равном живом существе). Каковы бы ни были ее мотивы, Лоэрн был искренне благодарен ей. Он и сам не подозревал, насколько нуждался в чьей-то поддержке именно тогда. С другой стороны, шаманка день ото дня становилась все беспокойнее и тревожнее. Порой даже что-то вроде обреченности мелькало в ее ярко-синих глазах, когда она бросала взгляд на мага. Проницательность же Лоэрна не распространялась так далеко, чтобы заметить зарождение безответной любви в чужом женском сердце. И он оставался погруженным в свои невеселые размышления, лишь изредка забываясь то отвлеченной беседой, то беспокойным сном. Все-таки Эллах, сама того не зная, передала и Лоэрну часть своего природного эгоизма. Только сам он об этом не думал, конечно же. Лоэрн тогда думал совсем о другом. Но мысли эти пока что были бессильны что-то изменить.21.
В один из муторных, наполненных тягостными раздумьями, дней Лоэрн сказал Ирнике: - Я думаю, что загостился у тебя. Пора и честь знать. Шаманка странно вздрогнула и посмотрела куда-то в сторону. - Пора, пора… - прошептала она в задумчивости, и маг понял, что Ирника снова ушла глубоко в себя. Такое часто с ней случалось, и он уже успел привыкнуть к этому. «Что ж, разговор можно и отложить», - мысленно заметил он, не зная, что разговор уже не состоится. У Ирники созрело твердое решение. Она решила уйти сама.***
На следующее утро Лоэрн проснулся от странного звука, напоминающего хлопанье крыльев. Когда он поднялся с постели, то не нашел Ирники ни в доме, ни около него. Лишь несколько серо-коричневых перьев, напоминающих совиные, обнаружилось на полу. Рядом с ними лежало запечатанное письмо, адресованное лично магу. «Ты и вправду загостился», - прочел Лоэрн вслух с недоумением, - «Но не только в моем доме, но и в моем сердце. А это – роскошь непозволительная, страшная, страшная для меня вещь. Не могу я оставить все так, как есть – для меня это хуже, чем смерть. Ты не поймешь, но тебе и не надо понимать. Прими лучше с благодарностью мой последний подарок. Я дарю тебе свой милый дом – добрый, но своенравный Серый лес. Отныне все его нити – в твоих руках. Он укроет тебя, когда будет нужно, от злых очей и злых рук. Времена настали темные, а тебе нужно сохранить свой внутренний огонь. Потом он еще пригодится тебе. Пригодится не раз и не два. Не ищи и не вспоминай, покуда сама не отыщу и не вспомню, Все-таки не твоя, Ирника».***
Лоэрну ничего не оставалось – только спрятать письмо понадежнее да с умом распорядиться подарком, который так неожиданно оказался в его руках. Он, с величайшей осторожностью, перевез в лесной дом серебряное зеркало, что оставалось в комнате Лао… но заглядывать в это зеркало какое-то время не мог. Сам не знал, почему. Перевез маг и некоторые другие вещи, которые служили ему напоминанием о брате и о его прошлой жизни. Теперь он уже не испытывал той острой боли. Только печальное сожаление, которое со временем сменилось мудрым принятием. В конце концов, с ним всегда так бывало: терял – и смирялся с этим.***
Лоэрн и сам удивился, как скоро он привык к тихой жизни лесного отшельника. Жизни в отстраненном, терпеливом ожидании… Чего? Знака Небес? Доброй или дурной вести о том, что грядут новые перемены? Лоэрн пока что не знал. Огонь его дара тихо дремал в нем, тоже ожидая – ожидая подходящего времени, чтобы вспыхнуть и разгореться подобно пожару. Время шло. Мир становился иным, и лишь Серый лес и сам Лоэрн не менялись – над ними время было как будто бы не властно. Оно их как будто бы не касалось.22.
Спустя несколько месяцев сон Лоэрна посетил неожиданный гость. Это был жалкий, истерзанный призрак, весь трепещущий и едва-едва различимый. Маг не без труда узнал в нем герцога Иннгрида – супруга его сестры Лауры. Призрак пришел молить о прощении, которого не заслуживал. Весь дрожа и совсем по-человечески запинаясь на каждом слове, Иннгрид рассказал, что два месяца тому назад убил Лауру – убил в припадке гнева и испуга. Молодая красавица жена нашла его тайную переписку со сторонниками нового правителя, смысл которой сводился к ужесточению законов против магов. Лаура была не слишком умна, но ей хватило сообразительности понять, что ее муж сообщается с бесчестными, злыми людьми. Она сказала ему об этом с праведным изумленным негодованием… и получила удар резной статуэткой по своей золотой голове. Этот удар мгновенно отправил ее в мир иной. Герцогу удалось скрыть убийство, хотя мастером в таких делах он вовсе не был. Вскоре Иннгрид и сам был отравлен своими же влиятельными друзьями – после того, как перестал приносить им хоть сколько-нибудь пользы. Душа его терзалась мукой запоздалого раскаяния и жаждала освобождения от вины. Не сжалится ли прекрасный, благородный маг над измученным ничтожеством?.. Лоэрн выслушал эту хватающую за сердце исповедь хладнокровно, и столь же хладнокровно ответил, что прощения не будет. Глядя в его ледяные беспощадные глаза, Иннгрид сразу понял, что даже самая униженная мольба будет бесполезной. Громко стеная, он исчез за грань его сна, а Лоэрн, пробудившись, долго сидел на постели неподвижно и глядел в пустоту. Он слишком привык к потерям, чтобы продолжать страдать из-за них, но все же, все же…***
Когда-то давным-давно, накануне тринадцатилетия юному Лао приснился сон, который он подробно пересказал брату и сестре. Это было странное сновидение, напоминающее пророчество или притчу, и лишь с годами Лоэрн в полной мере понял его смысл. В этом сне три небесных Ангела – Красота, Доброта и Мудрость – отправились в долгий путь, чтобы найти свои сокровища. Доброта отдала свои крылья бескрылым птицам и первой упала вниз, Красота полетела прямо к Солнцу и обожглась, а Мудрость… Мудрость долго шла по извилистой, неровной дороге за сверкающей звездой, и лишь в самом конце пути смогла протянуть к ней руку. На этом месте сон обрывался. Лоэрн тогда воспринял его, как занятную сказку, а теперь с горькой усмешкой осознавал, что Лао видел их судьбы. Да, два прекрасных златовласых Ангела уже сошли с пути, но третий все еще шел. Возможно, как раз потому, что его имя было - «Мудрость». Только сколько еще миль осталось прошагать ему до заветной звезды? И есть ли она, эта звезда, в этом печальном мире? Ответа на этот вопрос у Лоэрна не было. Но однажды он надеялся все же его отыскать.23. (Эпилог)
Морозным зимним утром, когда Лоэрн вышел прогуляться по узким лесным тропинкам, прямо над его головой трижды каркнул ворон. Маг поднял голову и увидел, что у ворона белые перья и серебряный клюв. Это был древний вестник Совета Магов, ныне рассеянного и утратившего былую власть. - Что ты принес мне? – спросил Лоэрн, ощутив непривычное волнение. - Надежду, - ответила зачарованная птица скрипучим, но твердым голосом. – Скоро мрак рассеется, и новый светоч озарит захваченные земли. Один потомок Короля остался в живых. Тебе поручено найти ее привести к победе. - К победе, говоришь ты? – переспросил изумленный маг, и сердце его забилось быстрее. - К победе… и новой жизни для всех нас. Пусть Ирника расскажет тебе больше. Извини, я закончил свое дело. Оставляю тебя наедине с твоей надеждой. Прощай! - Подожди! Нет! Ты не можешь так просто покинуть меня! – воскликнул Лоэрн, позабыв об осторожности, едва ли не задыхаясь. Но ворон уже сорвался с ветки и исчез в белесых выцветших небесах. Растворился – белое на белом.***
- Надежда… - прошептал маг одними губами, прислушиваясь к биению собственного, вдруг потерявшего покой, сердца. Ему на мгновение показалось, что его личная звезда снова выглянула из-за серых туч и ослепила его невиданным манящим блеском. Лоэрн глубоко вдохнул морозный воздух и закрыл глаза, представляя ее сияние, обжигаясь о ее острые лучи. И мудрое сердце его отчего-то утешилось. Путь его продолжался. Дорога еще не была пройдена до конца. Но рука уже тянулась к неведомому свету, тянулась с таким отчаянным упованием, что Лоэрну твердо верилось: однажды он все-таки дотянется.