Настоящий герой

      Кровь. Горячая, тёмно-алая, стекает по дрожащим рукам. Мне не холодно, больше не холодно. Огненная — левая — сторона моего тела почти не пылает, но греет правую — которой мне пришлось воспользоваться в последний раз за битву.       Она везде. Её металлический запах удушает и порождает бесконечные рвотные позывы. Тем не менее, сейчас, когда на кону стоит собственная жизнь, жизнь близких людей, жизнь всей страны, это не имеет значения. Для героя приоритетом остаётся спасти как можно больше людей.       Кажется, впервые за день наступила тишина. Больше не слышно криков сраженных героев и злодеев. Воздух не дрожит от взрывов. Здания перестали разрушаться от неудачных атак. Ничего не слышу, не вижу, не чувствую. Время словно заледенело от моей причуды.       Алая жидкость щиплет бледную кожу, она путает, слепляет белые и красные пряди волос, высыхает на одежде, сочится из глубоких ран по всему телу. Но только его кровь стекает с кисти на предплечье, доходит до локтя, капает и исчезает в земле.       Обнимаю обездвиженное тело.       — И-изуку, — голос срывается, не могу вдохнуть.       Утыкаюсь лицом в копну тёмно-зелёных волос. Тёплые слёзы дорожкой проходят по щеке и впитываются в волнистые локоны юноши. Трясущейся рукой сжимаю, пропитанную кровью, рваную жилетку на его спине.       — Ты настоящий герой, Шото.       Он говорит это едва слышно. Мидория, грудь которого пробита насквозь, находит силы, чтобы в последний раз поддержать меня.       Мой рёв рассеивает тишину, приводит в движение замершее время, эхом разносится по всему кварталу. Я не хотел. Не хотел его убивать.       Почему я плачу? Он без сожаления отнял немыслимое количество жизней: друзей, героев, своих прихвостней и убил даже Всемогущего. Лишился рассудка. Предал всех, кого мог.       А я обнимаю его холодное, уже мёртвое тело к груди и кричу от разрывающего меня отчаяния. Почему я так сожалею? Зачем он позволил мне сделать это?       Ненавижу этого злодея.       Но так больно от осознания, что Изуку Мидории больше нет. Я не встречу его на задании, не встречу во время патрулирования города. Он не прижмёт меня своей невероятно сильной — покрытой шрамами ещё со времён первого курса — рукой к стене, где-нибудь между зданиями.       «Какой ты красивый. Я соскучился, Шото», — шептал безумец и целовал меня. А я всегда отвечал.       Я должен был убить Изуку при каждой удобной возможности, каких было достаточно. Но это неправильное чувство — любовь — не позволило использовать причуду против него до последнего сражения. До того момента, как он поставил меня перед выбором: его смерть или жизнь целого города.       Для всех ответ был очевиден. Никто бы не стал колебаться.       Но для меня это условие стало ударом в самое сердце. Мидория знал, какие чувства я испытываю к нему. Но также он осознавал, что я никогда не предам свою цель и любым способом защищу всех, кто в этом нуждается.       Он хотел умереть.       Несправедливо. Почему он возложил на меня эту ответственность? Если он любил меня, то зачем заставил сделать это?       Вся одежда в его крови, никогда не смою её, а мерзкий запах навсегда осядет в памяти.