1968

      Переход в двенадцатый класс всегда был волнителен для учащихся старшей школы: последнее лето беззаботного детства должно было стать особенным. Энакина же, которому пришлось провести целый месяц долгожданных каникул в христианском лагере, куда отец отсылал его третий год подряд, и которого аккурат по возвращению угораздило свалиться на две недели с ангиной, первая половина этого знакового лета не воодушевила.       Пока одноклассники закатывали в своих домах вечеринки, оккупировали танцплощадки и кинотеатры, он полоскал горло по расписанию тошнотворно гадким травяным раствором и менял компрессы. Зависти они, впрочем, не вызывали, даже когда Падме Амидала пересказывала свежие новости, пару раз забежав навестить его, сраженного недугом. Энакин не перебивал, слушая весь этот вдохновленный щебет, лишь оттого, что из-за боли в горле издавать хоть сколько-то членораздельные звуки представлялось затруднительным.       Миниатюрная красавица-черлидерша и активистка класса, за которую устраивали драки парни из школьной футбольной команды, готовые многое отдать ради того, чтобы она стала их подружкой, была для Энакина другом поневоле: у детей двух поддерживающих меж собой приятельство видных городских политиков, родившихся в один год и отданных в одну старшую школу, вряд ли мог быть выбор. Но если Падме подходила к своим дружеским обязанностям с той же ответственностью, что и к любым другим, то Скайуокер всячески отлынивал, хотя никогда не давал её в обиду, если следовало наказать очередного ухажёра-грубияна, защитив честь подруги. Амидала всякий раз лишь морщила носик и жеманно кривила губы. Однажды и вовсе объявила Энакину бойкот после того, как он разбил за школой лицо Рашу Кловису, учившемуся на год старше, но хватило её ровно на неделю.       Подолгу эти визиты не затягивались, но в обиде Энакин не оставался — дружба дружбой, но кто станет просиживать часы у постели больного, когда снаружи летний зной, какого давно не выдавалось в Чикаго? Конечно же, изнемогать от жара в такую погоду становилось настоящей пыткой: Энакину ясно представлялось, как он выходит на улицу, ложится на прогретый солнцем асфальт и тотчас же с шипением в него вплавляется, испаряясь. Разморенный, он спал днями напролет, выпадая из тягучей полудрёмы лишь к вечеру, когда температура несколько спадала.       К этому времени горничная всегда приносила Энакину ужин в постель. Она напоминала ему о былой жизни с матерью. О том, как всякий раз, заходя в его комнату во время очередной простуды, она склонялась над изголовьем его кровати и, убирая взмокшую челку, касалась губами лба, чтобы проверить температуру. В отличие от матери, отца Энакин все эти дни почти не видел: наконец получив место в сенате, он полностью отдавал себя работе и подготовке к какому-то важному съезду. На этом заканчивались детали, известные Энакину, поскольку он никогда не вдавался в подробности относительно рабочих моментов его жизни, будучи совершенно незаинтересованным в политике, пусть и по мнению отца столь наплевательское отношение было сущим позором для сына сенатора.       Стоило Энакину оклематься и вместе с рекомендациями не пить ничего холодного и принимать витамины получить от врача справку-подтверждение о том, что он фактически здоров, как первым же делом он, прихватив ключи от своего «корвета», отправился в гараж. Машина была подарена ему отцом на шестнадцатилетие, что не являлось чем-то удивительным в той школе, где учился Скайуокер: праздно лавировать на личном авто по улицам города было одним из любимых развлечений большинства старшеклассников, подростки считали, что тем самым демонстрируют свой статус «золотых детей». Но в отличие от них, Энакин предпочитал пригородные трассы, где испытывал каждый новый произведенный апгрейд — тюнингом занимался самолично Скайуокер — храня в секрете от отца свои мечты о карьере стритрейсера. На сей раз планы Энакина не отличались от обычных, однако ему пришлось притормозить.       «Магазин-фонотека «Jedi records» — мы открылись!» — гласила незамысловатая вывеска у дороги, привлекшая внимание Скайуокера.       Музыка была второй страстью Энакина после скорости. Поиск редких выпусков альбомов порой превращался в настоящий квест, и он становился в некотором смысле одержим, исследуя городские музмаркеты. А эта небольшая и уютная по виду лавка со странным названием и украшенной разноцветными виниловыми пластинками витриной, расположившаяся почти на окраине, в одном из самых молодых спальных районов города, отчего-то особенно привлекла внимание Энакина, ждущего второй альбом Pink Floyd больше, чем любой праздник.       Внутри помещение, из которого все еще не выветрился запах свежей краски (дата на вывеске указана не была, но судя по нему, открылись они считанные дни назад), оказалось еще более тесным, чем выглядело снаружи, однако, несмотря на это, внутри было прохладнее, чем на улице. Скайуокер потер рукавом нос, который защекотало от штукатурки, поднявшейся вместе с облачком пыли, стоило ему открыть дверь. Где-то над головой звякнули колокольчики «музыки ветра», оповещающей о каждом входящем посетителе.       Длинноволосый парень примерно того же возраста, сидящий за прилавком, склонившись над книгой, сначала поднял голову, а лишь после оторвал взгляд от печатных строк, в которые был полностью погружен всего лишь несколькими секундами назад.       — Добрый день, я могу подсказать что-то? — будничным вежливым тоном осведомился он.       Его голос, негромкий, почти сливающийся с играющей в магазине музыкой, заставил Энакина оторвать взгляд от тонких разноцветных браслетов-фенечек, обрамляющих его запястье, и обложки книги, видимо, истрепанной настолько, что ее пришлось аккуратно обклеить бумагой, так что удовлетворить свое любопытство не удалось. На него смотрел парень с красивым, но не по возрасту строгим лицом. Следующей необычной деталью его вполне стандартного, казалось бы, облика сотрудника фонотеки, которую отметил Скайуокер, стала прядь волос, заплетенная в косичку у виска с вплетенной в нее тонкой цветной нитяной веревочкой и небольшими стеклянными бусинами. В глазах его мелькнуло какое-то узнавание и даже выражение лица несколько смягчилось.       — Погоди-ка… — теперь дошло и до Энакина, почему парнишка с самого начала показался таким знакомым. — Ты ведь учишься в моей школе! Мы в одной группе на уроках литературы. Я не ошибся?       — Да, я перевелся по льготной программе в прошлом году, — с некоторой задумчивостью подтвердил его догадки собеседник, не сводя глаз. — Энакин, так ведь? Энакин Скайуокер?       — Да, так и есть, — было несколько удивительно слышать обращение по имени от человека, с которым ни разу за все время не контактировал лично. — А ты, кажется, Ван… — Энакин запнулся, пытаясь вспомнить имя. Не то, чтобы у него была совсем отвратительная память на имена, но одноклассник, с которым он проучился целый год, был довольно тихим парнем, к которому обращалась исключительно учительница, когда тот вызывался отвечать на устных опросах, а потому всё, что Скайуокер запомнил помимо того, что его эссе были лучшими в классе, так то, что он был обладателем очень причудливого двойного имени. — Ван Хельсинг, что-то вроде?       Ляпнув и совершенно не подумав, Энакин никак не ожидал, что парня его нелепая попытка отшутиться искренне развеселит. Вся остаточная очевидно напускная строгость окончательно пропала с его лица, стоило лишь уголкам губ устремиться вверх. Он с беззвучным смешком прикрыл рот ладонью, словно стесняясь слишком яркой улыбки.       — Нет, на вампиров я, конечно, не охочусь, но можно сказать, ты был близок к правде. Меня зовут Оби-Ван… Да, не удивляйся, в семье моей матери странная традиция давать детям двойные имена, она и учудила с выбором. Но если что, лучше зови меня просто Бен, я привык.       — Бен, — повторил Энакин, примеряя, словно прикидывая, как рубашку в бутике, короткое простое имя к юноше за прилавком. Пожалуй, ему оно шло, как никому. — Хорошо, Бен. Это я запомню.       Перед тем, как протянуть ладонь для рукопожатия, Энакин замешкался — все-таки, не совсем незнакомцы, тактично ли в таких случаях пожимать руку? Но заметив, что Бен точно так же, как и он, не знает, куда деть руки, все-таки быстро сориентировался и первым выставил перед собой раскрытую ладонь, которую тот коротко, но довольно крепко пожал в ответ.       — А что за группа играет? — поинтересовался Скайуокер, лишь сейчас прислушавшись к словам незнакомой, но довольно живенькой песни, льющейся из проигрывателя, примостившегося на широком подоконнике. Смысл оказался не столь весёлым, как мелодия: лирический герой сожалел о своём разбитом сердце в надежде найти любовь, способную помочь ему. Хотя стоило признать, лирика интересовала Энакина в значительно меньшей степени, чем способ поддержать диалог.       — Deep Purple. Слышал когда-нибудь? — после того, как Энакин честно помотал головой в жесте отрицания, Бен слегка небрежно пожал плечами и усмехнулся уголком губ, в то же время невольно чуть сощурив веки. — Не удивительно. Они только выпустили первый альбом, а к нам его завезли буквально на днях. Я тебе отвечаю, нигде в городе больше не найдешь в ближайшую неделю.       Как оказалось, Бен куда лучше одноклассников разбирался не только в литературе, но и в рок-музыке, чего точно не мог вообразить Энакин, глядя на тихоню за соседней партой, погруженного в себя (как зачастую и он сам), а также разделял его вкусы. Он и не заметил, как неловкий диалог двух почти незнакомцев, одному из которых позарез нужна вожделенная пластинка, изначально послужившая целью визита, перешел в увлеченную дискуссию о причинах ухода из группы Сида Барретта, а вместо одного альбома Скайуокер бережно прижимал к груди стопку из целых пяти, расплатившись за покупки, но так и не отойдя от прилавка.       А затем как-то сам собой диалог ушёл от обсуждения звезд рок-чартов в сторону подробностей поездки Бена в Калифорнию с дядей, заставивших Энакина едва ли не слюнками капать от зависти, слушая рассказы о той жизни, которую он видел лишь во снах: концерты под открытым небом, когда пытаешься пробраться ближе к сцене сквозь толпу, чтобы разглядеть кумира, выступления местных групп в барах, где кто-то из взрослых любезно покупает тебе пива, прогулки по ночному Сан-Франциско и побеги ночью на пустой пляж.       — Единственный минус так это то, что школу прогулять пришлось, целых две недели — шутка ли? — посетовал тот, чем немало удивил Энакина. Странный, все же, этот Бен, или как его, Оби-Ван: вот уж о чём бы Скайуокер думал в последнюю очередь, когда бы перед ним открылась та самая свобода.       — Так вот, почему я не видел тебя тогда на уроках, — Энакин, облокотившись о прилавок, перегнулся через него, чтобы легким, совсем приятельским жестом ткнуть Бена в плечо. — А то я уже грешным делом подумал, а не сочиняешь ли часом.       — Да какое там, у меня даже фотографии остались, — изобразил уязвленную гордость Бен, но на панибратское обращение Скайуокера в свою очередь ничуть не возмутился. — Непроявленные пока что, но придется заняться этим в ближайшее время.       — Слушай, Бен, а твой дядя случайно не против попутчиков? А то я бы в другой раз напросился с вами, — полушутливо-полусерьезно поинтересовался Энакин.       — Если честно, я не знаю, — на пару секунд Скайуокеру померещилось некое напряжение, отразившееся на лице Кеноби. — Я мог бы спросить у него, наверное. Просто обычно мы организуем совместные поездки с другими членами семьи.       — Проблем от меня никаких, главное, чтобы отец знал, куда и с кем я еду, а там уже присматривать за мной двадцать четыре на семь не придется, так что тут можно не волноваться, — махнул рукой Энакин, в тот момент даже не задумавшись, что странно навязываться в поездку с малознакомым одноклассником, только лишь полчаса пообщавшись с ним вне школы.       Пластинка на фоне уже закончила крутиться, а Кеноби, всё это время не отвлекающийся от болтовни с Энакином, не поставил в проигрыватель новую, а потому они оба могли отчётливо услышать, как коротким оповещением о чьём-то визите звякнула «музыка ветра» у входа.       Девочка лет шестнадцати не стала, как обычно подобает покупателям, копаться в стеллажах пластинок, а сразу же слегка резковатым шагом направилась к прилавку, нарочито громко хлопнув по нему и упёршись ладонями.       — Всё, Оби-Ван, считай, что на сегодня ты официально вызволен из заточения, — объявила девчонка — стало быть, не покупательница, а ещё одна сотрудница.       — До моего, так сказать, вызволения двадцать две минуты, Сири, — Бен явно не спешил кидаться в объятия своей избавительницы, радуясь подобной новости. — Ты же в жизни не приходила ни минутой раньше или позже начала своей смены. Сегодня-то что случилось?       — Считай, что это тебе награда за отличную работу, — нетерпеливо фыркнула его сменщица, взмахнув рукавами светлой, почти сливающейся с ее столь же светлыми волосами и кожей, туники — эльфийская принцесса, не иначе. — Давай, давай. Не обратно же мне идти.       Пока Бен неторопливо, словно специально надеясь ещё позлить девчонку, собирался, скидывая в рюкзак книжку, в которую бережно вложил закладку — словно её страницам хоть что-то ещё могло помочь — и стеклянную бутылку из-под колы, Сири обратила своё внимание на Энакина, а в особенности свежескупленные пластинки в его руках, и хмыкнула себе под нос, оценив то ли его музыкальный вкус, то ли выручку своего сменщика. Сам Скайуокер тем временем не решался просто попрощаться и уйти, чувствуя себя от этого совершенно по-идиотски, застыв на месте и неловко дожидаясь одноклассника, который даже не факт, что хоть как-то нуждался в его компании, а дождавшись, просто покинул помещение вслед за ним.       — Спасибо, что подождал, Энакин, — развеял его сомнения своим искренним тоном Бен, стоило им оказаться за дверью.       — Не за что, мне не сложно, — небрежно бросил Энакин, теперь обратив внимание на то, что помимо его «корвета» машин на небольшой стоянке больше нет, а стало быть, на работу и Кеноби и его сменщица пришли пешком. — Может, подвезти?       — Нет-нет, — резко, совсем не похоже на самого себя, помотал головой Бен. — Я живу не так далеко отсюда… Хотя если ты так хочешь, можешь подвезти до следующего перекрестка, оттуда до моего дома рукой подать.       Энакин любил внимание к своей машине — гораздо больше, чем ко внешности, вписывающейся согласно критериям большинства окружающих в категорию «миловидной» — и никогда не упускал его из вида.       — Что, нравится, да? — подмигнул он, поправляя зеркало заднего вида, сидящему рядом Кеноби, успев заметить, как тот, минутой ранее с тем же любопытством изучавший блестящее чёрное авто на стоянке, теперь осматривается в салоне.       — Не то слово, — зачарованным тоном отозвался Бен. — Она ведь гоночная?       — Станет ею после первого заезда, — самодовольно отозвался Энакин, выезжая с парковки. — Я готовлюсь к этому уже год.       Отчего-то именно этот чудаковатый, но располагающий к себе парень производил на Энакина впечатление того, с кем можно поделиться даже самыми сокровенными своими мечтами или, как предпочитал называть это он сам, планами. С лёгкостью озвучить их, облечь в слова то, что считаешь почти частью себя, и не придать значения. Скайуокер рассуждал — возможно, несколько наивно — что человек, с которым им нравится одно и то же, не осудит за что-то столь важное для него. И оказался прав: возможно, Бен не понимал ничего в характеристиках двигателя, о чём прямолинейно сообщил, но в его лице Энакин нашёл благодарного слушателя, успев пожалеть о непродолжительности их совместного пути.       На повторное предложение подвезти до самого дома — раз уж планы на сегодня и так подверглись изменениям, пусть и не тем, о которых Скайуокер мог бы сожалеть, он был вовсе не против потратить лишние минуты в пути — Бен вновь ответил вежливым отказом. Высадив своего пассажира на перекрёстке, Энакин, стоя перед светофором в ожидании разрешающего сигнала, успел закурить (впервые за всё время с начала болезни, даже закашлялся с непривычки от несколько неприятных ощущений) и заодно пронаблюдать, как он поспешно удаляется, сокращая путь через пока ещё незастроенный пустырь. Город в эту сторону расползался очень медленно, будто неохотно, оставляя множество подобных прорех. Даже автобусная остановка, появившаяся здесь совсем недавно, пока ещё не функционировала, имея чисто номинальное, скорее декоративное назначение.       По-видимому, Кеноби жил в одной из новостроек, нестройным рядом видневшихся за пустырём, но хотя бы проследить, в какой именно стороне, Энакину не удалось. Загорелся зелёный свет.

***

      Отца Энакин видел за завтраком и, если очень повезёт и в расписании мистера Палпатина не окажется очередного светского мероприятия — за ужином. Пока отец пил кофе, на фоне суетилась горничная и гудел радиоприёмник, неизменно настроенный на новостную станцию, где в бесконечном прямом эфире велось бесконечное обсуждение военной ситуации во Вьетнаме и мобилизации армии. Именно так казалось Энакину, чьи мысли война, которая где-то далеко происходит с кем-то посторонним, занимала значительно меньше, чем табель с оценками, который Палпатин имел привычку проверять как раз за утренней чашкой кофе.       Он никогда не повышал голоса и уж подавно не кричал и не поднимал руку на Энакина, даже видя в табеле очередную тройку или читая записку от учителя с замечанием о драке или курении за школой, но отцовские жесты недовольства, когда он постукивал серебряной ложечкой о края чашки или массивной печаткой на пальце по краю стола, заставляли Скайуокера внутренне напрячься.       На каникулах не было табелей, замечаний и стопок невыполненной домашней работы. Вместо насущных разговоров об учёбе, отец каждое утро задавал один и тот же дежурный вопрос о том, чем он собирается заняться. И каждый раз Энакин нещадно врал о своих планах, придумывая различные вариации того, как проведет сегодняшний день с кем-то из школы. Вряд ли эта ложь была так уж необходима, но во всяком случае отец одобрительно кивал, хвалил Энакина за дружбу с одноклассниками и щедро снабжал карманными деньгами. О том, что большая их часть откладывается и уходит на запчасти, а все каникулы напролёт Скайуокер проводит в гараже, ему знать не стоило — это занятие он наверняка найдёт не самым подобающим для своего отпрыска.       Сегодня планы Энакина подверглись некоторым изменениям. До начала занятий в школе оставалось не так много времени и он намеревался провести время в городе, чтобы заранее закупиться учебными принадлежностями, включая новый кожаный портфель, о чём и сообщил отцу. Скайуокер надеялся также заехать в музмаркет — сегодня Бен должен быть на месте, как он установил путём нехитрых вычислений его рабочего графика.       Энакин думал о том, что неплохо бы было пригласить Кеноби вместе развлечься где-нибудь вне его рабочего места — например, поехать вместе в автокинотеатр или посидеть в лентнем кафе. Наверное, примерно так люди и заводят себе друзей в больших городах вроде Чикаго. Но с другой стороны, могло ли их довольно неплохое общение стать достаточным поводом для дружбы? Или Бен просто из вежливости всегда общался так с покупателями на своей работе?       — Кстати, пап, — обратился он к отцу, проглотив очередной кусок яичницы с беконом и разламывая оставшееся на тарелке блюдо вилкой, как всегда игнорируя существование ножа, — я недавно с новеньким из школы познакомился, Беном Кеноби. Хотя мы с ним уже год занимаемся в одном классе литературы, но общаться начали только теперь.       — И как он учится, этот твой Кеноби? Кем работают его родители? Я этой фамилии точно раньше не слышал, — вопросы, заданные отцом, на самом деле вовсе не то, что Энакин считал важным, и уж точно не то, о чём он хотел рассказать и ради чего завёл этот разговор. Но именно они, как и всегда, представляли главный и, кажется, единственный интерес для Палпатина.       — Он отличник, один из лучших учеников в классе, — сообщил Энакин, который, в отличие от Бена, не мог похвастаться подобными достижениями.       Этого факта определенно хватило бы для того, чтобы отец был спокоен насчёт его дружбы с кем бы то ни было и не опасался, что дурная компания испортит единственного сына. А вот над второй частью вопроса Скайуокер задумался и с удивлением осознал, что ни малейшего понятия не имеет о семье Кеноби кроме того, что судя по тому, как часто он его упоминал, он неплохо общается с дядей.       — Я не знаю, он ничего не рассказывал мне о родителях, — признался Энакин, неловко пожимая плечами под взгляд отца из-за кофейной чашки.       — О чём же вы тогда говорите вообще? — изумился Палпатин, словно всерьёз не понимающий, что вообще могут обсуждать подростки за исключением учебных дел и работы родителей.       — Ну… ни о чём особенном, на самом деле. О музыке там, о книгах…       — Понятно.       Благодаря интонации Палпатина, Энакин уже успел пожалеть, что опрометчиво решил поделиться с отцом какой-то значимой частичкой своей жизни, не значащей совершенно ничего в его глазах. Будто ребёнок, восторженно зовущий родителя посмотреть на свои найденные во дворе сокровища, которые на взгляд взрослого оказываются обычными гладкими камушками и цветными стёклышками. Спрашивать у отца совета по поводу волнующей его проблемы почему-то расхотелось и, молча дожевав кусок бекона, он придвинул к себе тарелку с тостами, толстым слоем ложкой размазывая по ним клубничный джем.       Отец же, так и не притронувшийся к своей порции тостов, поднялся из-за стола, допивая последний глоток кофе, и поправил лацканы пиджака.       — Удачного дня, Энакин, — пожелал он мимоходом прежде, чем покинуть столовую, задержавшись лишь чтобы напомнить: — Ах да, деньги я оставлю на тумбочке в прихожей, возле зеркала, не забудь.       В торговом центре, где он не планировал задерживаться, Энакину встретилась Падме в окружении двух из её кузин.       Их общее точное количество Скайуокер так и не узнал даже за годы дружбы с Амидалой. Дополнительную путаницу вносило их поразительное внешнее сходство между собой, да и с самой Падме, что по незнанию он скорее принял бы их за её родных сестёр, нежели двоюродных. Вроде бы, они тоже учились в частной школе, но обособленной для девочек. Но в любом случае, как бы там ни было, Энакин никогда не стремился узнать о них больше, зато те, в свою очередь, знали о нём куда больше.       — Энакин? — Падме окликнула Скайуокера первой. — Вот это встреча! Неужто ты добровольно покинул свой гараж?       — Ненадолго, — Энакин улыбнулся, продемонстрировав пакет с покупками в руке. — Закупился необходимым к учёбе и собираюсь с чувством выполненного долга вернуться к своему обычному времяпровождению.       Делиться с Падме своими настоящими планами не хотелось. Какой бы образцовой подругой она ни была, а посвящать её в ту часть жизни, что связана с уютной фонотекой на окраине города и новым приятелем из литературного класса, не хотелось. Потому что зная Амидалу, Энакин мог сказать, что та додумается напроситься на личное знакомство. В ту часть, что была неразрывно связана с машиной и увлечением Скайуокера механикой, она и сама не влезала, но лишь благодаря своей крайней незаинтересованности, за что Энакин был ей даже благодарен и чем решил воспользоваться.       — И отложить не получится? Мы с кузинами собираемся на протестную акцию против войны во Вьетнаме, которую устраивают местные хиппи, — неожиданно ошарашила его ответом Падме.       Сперва Энакин даже задумался, точно ли он не ослышался, настолько странным оказалось услышать подобное из уст примерной отличницы, мечтающей о политической карьере. Не от кого-то из школьной бунтарской компашки, куда чисто номинально входил и Энакин, а от дочери сенатора, которая собиралась пойти по стопам отца. От Падме Амидалы — девушки, отыскать подростка правильнее которой казалось нереальным.       — Погоди-погоди, то есть, ты предлагаешь мне поучаствовать в протестах? — не сдержав любопытства, изогнул бровь Скайуокер.       — Я тебе ничего не предлагаю, — вздёрнув носик, гордо отозвалась Падме. — Но лично я склонна поддерживать пацифизм и считаю, что любые движения в этом направлении способны внести свой вклад в прекращение военных действий.       Узнай Палпатин, что девочка, которую он так настоятельно рекомендовал своему сыну в подруги и множество раз ставил в пример, агитировала его на подобные мероприятия — непременно запретил бы Энакину с ней общаться. Узнай он, что Энакин согласился — был бы глубоко в нём разочарован… И именно эта мысль подтолкнула Скайуокера к тому, чтобы в конечном счёте оказаться в паре кварталов от торгового центра, на парковке которого оставил машину, и всего в одном от своего дома, посреди пёстрой толпы людей с транспарантами, призывающими «заниматься любовью, а не войной».       Как успела пояснить Падме в диалоге со своей кузиной, пока они добирались до этого места, акция проводилась местной коммуной хиппи, но не была ею ограничена и значительную часть составляли простые горожане. Дальше она пустилась в объяснения о том, как важно поддерживать подобные мероприятия, поскольку количество народа на них поможет властям увидеть, сколько людей на самом деле выступает против войны. Энакин не шибко вдавался в подробности, куда больше озабоченный тем, что не додумался оставить свои покупки в салоне машины и теперь ему придётся таскаться с ними в руках среди толп людей, и тем, что с мероприятия ему придётся как-нибудь незаметно, чтобы не обидеть Падме, улизнуть пораньше — успеть как раз ближе к концу смены Бена.       Смуглая большеглазая девочка с волосами, собранными в два небрежных, словно она делала их себе сама, хвостика, подбежала к ним с плетёной корзинкой, полной подсолнухов. На вид ей можно было дать никак не больше восьми лет, что подтвердило отсутствие у неё переднего зуба, которое малышка продемонстрировала, открыто улыбнувшись во весь рот, совсем не стесняясь своего «косметического дефекта», а преподнося его будто бы с некоторой гордостью.       — Спасибо, что пришли поддержать наш мирный протест, — бойко протараторила она, протягивая свою корзинку к спутницам Энакина, предлагая взять по цветку.       Отвлёкшись в этот момент на разглядывание компании парней в широких джинсах и девушек в цветастых туниках и юбках в пол с венками ромашек в волосах, привлекшей его внимание громкими задорными голосами и смехом, Скайуокер не сразу понял, что кто-то дёргает его за край рубашки снизу. Опустив взгляд, он обнаружил девчонку, всё ещё крутившуюся поблизости, которая сама протягивала ему жёлто-рыжий узколистный подсолнух.       — А это тебе! — едва ли не подскакивая на одном месте, она буквально не оставляла Энакину иного выбора, как взять из её рук цветок.       — Мне?.. Спасибо, — тронутый столь простым и искренним жестом Энакин, не сдержав ответной улыбки при виде детской радости, позволил себе невинную шалость, небрежно потрепав девчонку по макушке, тем самым приведя её хвостики в ещё менее опрятный вид. — Ты здесь одна не потеряешься? Где твои родители?       — Папа должен быть где-то здесь, а мама вот там, видишь? — девочка ткнула пальчиком в сторону, где неподалёку от места их положения женщина, в которой даже издали прослеживалось явное сходство с дочерью, лавировала среди людей с точно такой же плетёной корзинкой в руках.       Помахав рукой также заметившей её матери, малышка кинула взгляд на Энакина и поспешно убежала в её сторону, юрко исчезнув из поля зрения где-то за спинами людей и транспарантами, словно какой-нибудь очень проворный зверёк, которого она напоминала внешне благодаря своим огромным голубым глазам на круглом пухлощёком лице.       Энакин уже было решил, что на этом их короткое знакомство закончено, и собирался пойти за Падме, которую легко было упустить из виду в такой толпе благодаря её невысокому росту. Девчонки неизвестно, когда успели обступить со всех сторон какого-то длинноволосого парня с гитарой за плечом, едва ли не заглядывая ему в рот — что с них взять-то? — и Скайуокер как раз собирался пойти и напомнить о своём существовании, но заметил, что новая знакомая возвращается к нему, едва ли не переходя на бег, чему не способствовала едва ли не волочимая по полу, кажущаяся слишком большой в её руках корзина.       После того, как девочка благополучно шлёпнула свою ношу к ногам Энакина, при этом не уронив лишь благодаря тому, что тот придержал её подошвой, Скайуокер заметил, что вместо подсолнечников корзина почти доверху наполнена разноцветными астрами, и в удивлении вскинул бровь.       — Ты хочешь, чтобы я взял себе ещё один цветок? — Энакин присел на корточки, выбрав из всего обилия яркую лиловую астру, и поднял глаза, улыбнувшись. — Спасибо.       — Нет, дай сюда! — возразила девочка, насупившись, и, под удивлённый взгляд Энакина забрав у него протянутый цветок, вставила стебель между прядками его волос над ухом. — Вот, теперь ты красивый!       — А был, значит, нет? — Скайуокера искренне развеселила подобная непосредственность девочки. — Кстати, тебе не тяжело? Может, я мог бы помочь?       Лишь озвучив предложение, пришедшее в голову, Энакин вспомнил, что всего час назад собирался успеть заехать к Бену, а значит, ему пора бы было уже начинать пробираться к выходу из этой толпы. Тем более, что его компании поблизости уже не было видно, чего он и сам не заметил, а значит, объясниться с Падме по поводу своего исчезновения успеется в другой раз.       — Нет, не стоит, я сама могу, — малышка категоричным жестом помотала головой и вновь ухватилась за корзину, явно желая сейчас же доказать свою самостоятельность. Помахав Энакину на прощание, на что он ответил коротким жестом руки, она неожиданно затормозила в нескольких метрах от него, демонстративно хлопнув себя ладошкой по лбу и повернувшись. — Я забыла спросить, как тебя зовут!       — Энакин, — представился он, поправив двумя пальцами астру за своим ухом.       — Меня Асока, — лучезарно улыбнувшись, бросила она на прощание прежде, чем развернуться и теперь уже точно скрыться среди толпы людей, по видимости, удовлетворившись новым знакомством.       Народу на площади стало ощутимо больше, чем в тот момент, когда Энакин едва оказался здесь, и чтобы выйти обратно к торговому центру, где он оставил свою машину, надо было либо идти в обход площади и задержаться на приблизительно десять лишних минут, либо протискиваться через гущу толпы, среди которой Скайуокер здраво опасался повстречать кого-нибудь из знакомых — хорош же из него сын сенатора, в свободное время разгуливающий посреди протестного митинга.       И надо сказать, опасения его подтвердились, только встреча оказалась самой неожиданной из всех, что могли бы случиться.       — Бен?! — Энакин почти столкнулся с ним нос к носу, а точнее плечо к плечу, и даже опешил на несколько мгновений. — А я… я как раз к тебе заехать собирался, думал, что ты на работе сегодня…       От растерянности ляпнул, не подумав, и тут же почувствовал, как к скулам и даже самым кончикам ушей приливает жар, мысленно выругавшись на самого себя. С чего он вообще взял, что Бен действительно был бы рад видеть его на своём рабочем месте просто так, потому что Энакину захотелось пообщаться?       — Энакин?! — Кеноби выглядел не менее ошарашенным и смущённым, развернувшись к нему. — Ты что тут делаешь?.. Ой, то есть, в смысле…       Видя, что Скайуокер и сам так же растерян и не менее удивлён встретить его здесь, Бен расслабленно засмеялся, и Энакин подхватил это веселье, окончательно сгладившее напряжение, повисшее между ними, и неловкость ситуации.       — Пришёл сюда с подругой, — всё же счёл нужным удовлетворить любопытство Бена Энакин. — И кажется, потерял её здесь, — он широко улыбнулся.       — Надо же… У меня в точности такая же ситуация с другом, — Кеноби понимающе кивнул в ответ. — Ну, что ж. Зато нашёл тебя.       — Раз уж так удачно сложились обстоятельства, как насчёт того, чтобы сходить вместе перекусить в каком-нибудь ближайшем кафе? — предложил Энакин, неожиданно для себя достаточно осмелев. — Наших приятелей потом отыщем, когда народу поубавится, сейчас это всё равно бесполезно.       На самом деле у него и в мыслях не было разыскивать Падме и уж тем более её двоюродных сестёр. Увидеться с Амидалой можно будет и позже, в идеальном варианте — когда начнутся занятия в школе. Но лучшего аргумента для того, чтобы предложить Кеноби провести вместе время, в голову не пришло.       — Может, просто возьмём что-нибудь в уличной лавке? — внёс своё предложение Бен. — Я ужасно голоден, но почти не взял с собой денег, а в парке неподалёку, кажется, продают неплохие закуски.       — А пошли! — весело хмыкнул Энакин. — Я сейчас голоден, как волк, и съел бы что угодно, так что возлагаю всю ответственность за выбор на тебя.       Ради хорошей компании он был согласен на любой вариант. Отец не жаловал стритфуд и строго-настрого запретил покупать хоть что-то у уличных торговцев едой, но всякий раз, когда Скайуокер проходил мимо уличных лавок, возвращаясь домой после школы, приходилось приложить усилие воли, чтобы не поддаться на умопомрачительный аромат готовящейся на свежем воздухе еды. Но раз уж сегодня день его протеста, то почему бы не нарушить все из возможных правил?       Почему-то от этой мысли на душе стало как-то по-особенному легко и свободно.

***

      — Я так и не понял. То есть ты вроде как хиппи? — Энакин забрал из рук Бена жестяную чашку, обхватив двумя руками, ради чего ему пришлось положить надкусанный сэндвич на свои колени, и тут же поставив на ступеньку рядом с собой, поскольку принесённый им чай оказался слишком горячим.       Он устроился на пороге трейлера, принадлежащего Бену и его дяде, и наблюдал за жизнью людей вокруг. В трейлер-парках ему раньше бывать не доводилось, потому и необычным казалось видеть столь тесное соседство в виде почти состыковавшихся друг с другом жилых прицепов, где прямо напротив одного подобного ряда располагался другой, предоставляя полное наблюдение за жизнью соседей. Казалось бы, каждый из них жил по отдельности — кто-то с семьёй, а кто и сам по себе — но создавалось ощущение общности. Словно весь этот парк, окружённый лесопосадками с трёх сторон, а с четвертой выходящий к озеру, был одним на всех огромным домом.       — Я? Нет, — Кеноби помотал головой, усаживаясь рядом с Энакином. — Я предпочитаю не использовать никаких ярлыков в отношении себя. Да я и не уверен, что меня можно назвать так, хоть мировоззрение по большей части схоже с теми, кого принято считать хиппи.       — И какое оно? — поинтересовался Энакин, поняв, что толком ничего и не знает о хиппи кроме той информации, что в весьма негативном ключе порой долетала через отцовское радио.       — Во-первых, дети цветов, как они называют сами себя, полностью отрицают насилие по отношению к любым живым существам. Им чужды капиталистические ценности, тесны рамки общества, поэтому они создают своё собственное, стараясь быть ближе к природе, — Кеноби провёл рукой перед собой, обозначив территорию вокруг. — Хиппи не заинтересованы в таких вещах, как, например, работа только ради заработка или политика.       — Не уверен насчёт всего остального, но вот в последнем абсолютно с ними согласен, — усмехнулся Энакин.       Скайуокер вновь вернулся к поеданию сэндвича с сыром и зеленью. На вкус, надо сказать, совершенно неплохого, несмотря на отсутствие мясных ингридиентов: Бен крайне смущённо объяснил, что его дядя вегетарианец, а потому в их холодильнике нет совсем никакого мяса. Кеноби принялся за свой. Так в молчании и относительной тишине, прерываемой обрывками разговоров соседей и чьим-то заливистым девичьим смехом издали, они просидели несколько минут.       — Э-энакин! — протянула совершенно внезапно возникшая напротив трейлера будто из ниоткуда, подобно Чеширскому коту, уже знакомая ему Асока. Даже улыбалась во весь рот точно так же, если не брать во внимание отсутствие нескольких зубов. Корзины размерами вполовину её роста в руках уже не было, а хвостики теперь были распущены и расчёсаны. — Ты что тут делаешь? Пришёл к нам в гости?       — По всей видимости, да, — растерялся Скайуокер, не ожидавший увидеть девочку здесь… Да и вообще, по правде говоря, не ожидавший её ещё когда-либо встретить, полагая, что их знакомство закончилось на первой встрече.       — Вот, значит, как, да?! — шутливо изобразил обиду Бен. — Как Энакин появился, так только с ним теперь здороваемся? Я, между прочим, тоже здесь, Асока!       — А вы тоже сегодня познакомились? — полюбопытствовала Асока, проигнорировав все его возмущения.       — Нет, мы уже год ходим в одну школу, — ответил за обоих Бен.       — Значит, Энакин ещё придёт к нам в гости?       — Если он сам не будет против — может даже и не раз ещё придёт.       Говоря это, Бен кинул на Энакина быстрый взгляд, будто уточняя, и тот несколько раз подряд коротко кивнул, хотя толком и не понимал, является ли это неким приглашением со стороны Кеноби или просто попыткой отвязаться от любопытного и гиперактивного ребёнка. Энакин понимал это желание, даже если в любой другой момент не был бы против пообщаться с Асокой — детей он в принципе любил, но очень умеренно и желательно без долгого личного контакта с ними.       И здесь удача оказалась на их стороне: приятный вкрадчивый мужской голос, который доносился со стороны ближайших трейлеров, именно в этот момент позвал девочку по имени.       — Да, пап, я иду! — тут же крикнула Асока в ответ, виновато улыбнувшись и кинув на прощание извиняющийся взгляд. — Ну вот, меня зовут.       Поспешно заверив Асоку в том, что всё в порядке, и проводив взглядом, Энакин пронаблюдал за тем, как она исчезла за дверью трейлера, который отличался от всех прочих тем, что вокруг него были высажены аккуратные клумбы разнообразных цветов, окруженные импровизированной оградой, кропотливо выложенной их хозяевами из камней.       — Они занимаются цветами — её родители, я имею в виду, — подтвердил его собственные мысли Бен. — Сами выращивают и сами же продают их. Думаю, ты уже и так в курсе, — он с улыбкой заправил прядь собственных волос за ухо, напомнив Энакину об астре, про которую он и сам уже забыл, но по всей видимости, она оставалась на прежнем месте, и поправил подсолнечник, который Скайуокер для удобства пристроил в нагрудном кармане своей рубашки. А затем поднялся с места. — Я принесу нам ещё поесть.       Энакин согласно кивнул, отхлебнув успевшего остыть на августовском почти осеннем ветру чая, и отрешённо подумал о том, что не вернётся сегодня домой к ужину и получит нагоняй от отца, но от этой мысли сделалось как-то даже весело. В небе прямо над головой разгорался закат, освещая трейлер-парк тёплым рыжим заревом и заставляя Энакина щуриться. Предчувствие говорило ему, что этот день — лишь начало чего-то нового в его жизни, о чём он еще не догадывался.