Металлический холод

Идея бежать на одном из самых огромных кораблей, когда-либо созданных на Кибертроне, — далеко не самая лучшая. Удивительно, что их до сих пор не нашли.     Но они будут искать. Конечно, будут. Возможно уже ищут. Благо, десептиконы не пожалели заправить Немезис перед отправкой в путь, который привёл к неожиданному исходу, и паре оставшихся в живых предаконов удалось улететь достаточно далеко, чтобы кибертронские сканеры не смогли их засечь. Топлива много. Но оно не бесконечно — и Динобота не мог не терзать вопрос: что же они с Мегатроном будут делать, когда запасы в топливных баках дойдут до минимальной отметки. Куда они полетят? Что будут делать? Поблизости нет ни намёка на жизнь и цивилизацию. Это было бы слишком красочной роскошью — ни единой, даже самой никчёмной и крохотной планетки, подходящей для обитания, где можно было бы высадиться.    Динобот предлагал исследовать космические просторы, которые невозможно измерить ни одной известной величиной, ведь шансы наткнуться на планету, где они смогли бы чувствовать себя в безопасности, где имели бы возможность функционировать дальше, есть, верно? Но Мегатрон отказывался, не считая приспешника достойным узнать причину. Они зависли в удушливой пустоте, медленно лишающей рассудка тишине и неизменяющемся виде, ничего не предпринимая. Только осколки разбившихся от удара друг о друга астероидов — всё, что можно наблюдать в лобовое стекло Немезиса орны напролёт.    Мегатрон молчал. Молчал, когда Динобот из брони вон лез, стараясь превратить то, что было когда-то могучим и сильным корпусом, а сейчас проходило на     (мясо чёртово перемолотое в блендере мясо)  груду хлама, в нечто, хотя бы отдалённо напоминающее эндоскелет и броню. Молчал, когда Динобот разговаривал с ним. А если и случались редкие мгновения разговора, голос Мегатрона звучал как скрежет, сравнимый со звуком, с которым скраплет соскребает покрытие с металлического столба. Динобот, невольно, параллельно удерживая равнодушное выражение фейсплейта, перенастраивал чувствительность аудиосенсоров — слишком уж этот скраплет царапал микрофоны, отдаляясь звоном в процессор.     Разобрать слова из набора раздражающих шумов являлось проблемматичным; когда скрежет совсем скрывал их, Диноботу приходилось как умственно отсталому едва ли не каждые двадцать нанокликов перебивать Мегатрона словами: «Прости, я не расслышал. Можешь повторить?» Лидер делал паузу, давая обоим расслышать тишину, нарушаемую лишь вентиляцией: ровной, чуть слышимой; и хриплой, иногда сбивающейся с ритма. Взгляд с начала диалога направлен в сторону, губы чуть подрагивают, время от времени обнажая удивительно на фоне покалеченного корпуса целые денты. После Мегатрон, насколько это возможно справившись с контролем над динамиком, повторял фразу. Обычно, более внятно.     Наверное, поэтому он и ограничивал беседы.    — Мегатрон?    Лидер повернул шлем в сторону его голоса. Но взгляд был направлен сквозь Динобота, сквозь его корпус, его искру… И от ощущения, словно его внутренности открыты, словно Мегатрону не составит труда прочесть всё, что он чувствует, и всё, о чём он думает все длинные, тягучие как густая полироль клики, становилось не по себе.    Не только от этого, конечно. Динобот долго не хотел признаваться в этом, но самого себя не обманешь. Невозможно скрыть в себе нечто так надёжно, чтобы спрятать от всевидящей искры: рано или поздно всё всплывёт на поверхность, отразится в оптике, поведении, чувствах… Поняв эту простую, иногда горькую суть, раптор решил, что лучше сейчас, раньше, чем когда совсем-недавно-любовь и обожание превратятся в омерзение или, что ещё хуже, безразличие.    Но процесс начался. Всем нутром он чувствовал, что его не остановить, это часовая бомба без проводов со скрытым от всех таймером; нельзя предугадать, когда она взорвётся. Но она это сделает. И дело не в самом Мегатроне — Динобот знал, что в глубине этого переделанного до неузнаваемости корпуса хранится тот самый Мегатрон — его создатель, его хозяин, а главное — причина единственных ласковых чувств. Изменился сам Динобот.     Всё произошло так быстро, один миг, как щелчок, как разрыв вселенной в сознании, изменил его всего. Внутри взорвалась звезда, опалив острыми частями опасно горячего ядра каждую схему. Так быстро, что Динобот не успел даже закричать.    Но изменение почувствовал сразу. Он лишился ценного фрагмента своей составляющей, о существовании которого не подозревал ранее. Осколок кристалла естественно чистого энергона пронзил искру Рэмпейджа, нарушив образованную между ним с Диноботом II связь, которую второй и не замечал. А Рэмпейдж замечал — он был в этом уверен. Икс не мог не обратить внимание на изменения в искре, когда её часть оказалась в другом функционирующем создании. И дело не только в боли, которую, иногда ради развлечения, иногда для усмирения, Динобот причинял Рэмпейджу; связь являлась паутиной, и лишь несколько нитей её невидимой сети проводила болевые импульсы — были и другие, совсем тонкие, опутывающие сознание и проникающие в различные секторы процессора.     Но Динобот активировался с ней, существовал до сего момента с ней. Рэмпейдж позволил ему управлять своей частью искры как тому хотелось, отдал её в полное распоряжение трансметаллу, позволив иметь свои чувства, позволив ощущать себя… личностью. Единственным. Особенным. Живым.     И, наверное, Динобот так и не обратил на двустороннюю искровую в прямом смысле связь, если бы Рэмпейдж не погиб, унеся вторую часть в бездну, недоступную живым.    Икс не мешал ящеру. А как выяснилось позже, его влияние скрывало в глубине, до которой Динобот не мог (и не хотел) дотянуться, другое существо. Только нити Рэмпейджа покинули его процессор, освободив существо из тюрьмы, чужая суть, его покоящиеся до этого семена начали проростать, увеличиваясь с каждой мыслью, которую заполняли собой настолько, насколько могли; они получили долгожданную свободу и прорывались из глубины на поверхность, крича каждым атомом непокорной души о своём прибытии.    Это существо было незнакомо Диноботу. Но он знал его, как себя самого, ведь именно его частью являлся всё это время. Не Мегатрон, не Рэмпейдж, — именно оно было корнями Динобота II. И оно жаждало заявить о себе.    Оно не просто безвылазно сидело в мозговом модуле, предлагая свои идеи для действий, оно меняло мысли раптора, в каждый чипе пульсировало сигналом: «Так надо. Не спорь со мной»; и ему приходилось постоянно бороться с существом в своей голове за право на свободу.     Существо, именно существо. Динобот не знал, как называть его. Вмиг вспыхнула мысль о том, что раз Мегатрону известно его происхождение, то он знает, кем является это существо. И оно подкрепило эту мысль, заставив её резонансом отталкиваться от стенок процессора раз за разом, мешая рациональным размышлениям, не давая забывать о ней. Но Динобот не решался расспросить лидера. Он считал, что им с Мегатроном нужно думать о другом. Или только Мегатрону…     Существо в его голове…     … Если бы только в голове. Оно распространялось по всему корпусу, Динобот ощущал его влияние в энергоне, сенсорах, микросхемах, под обшивкой. В искре. И это отвратительно. Раптор мысленно кричал твари, чтобы она убиралась прочь, что его искра принадлежит ему и только ему. Но существо изменяло предложения «я принадлежу себе» на «я принадлежу тебе». Динобот не знал имени существа, но мог с уверенностью заявить, что оно — ржавая властолюбивая мразь. И он ненавидел его — ненавидел той частью, которой мог управлять.    Существо влияло на чувства. По отношению к миру, самому себе и, что главное, — к Мегатрону. Оно старательно превращало привязанность в нежелание видеть лидера; обожание в отвращение; преданность — в позывы бросить; любовь — в равнодушие. Каждый наноклик внутри происходила борьба двух сторон: удерживающей сохранение настоящих чувств и вносящей свои.    Самым ужасным было то, что существо медленно, но верно одерживало победу. И как бы Динобот не старался убедить себя в достоверности своей любви, она увядала. Угасала с каждым циклом.     «Предаконы не могут любить».    Он не помнил, от какого максимала услышал эти слова. Он не придал этому значения.    «Предаконы — чувствующие лишь жажду дезактивов, жестокие, мерзкие, высокомерные и циничные мрази».    Но существо уверяло его в их правдивости.    «Предаконы… А ты — предакон?»    Неосознанное прокручивание в голове воспоминаний о «раскрытии чувств предакона» прервал собственный голос, произнёсший слова существа.    Динобот не смог найти ответ на этот вопрос. Существо позволило ему перестать об этом думать.    И сейчас раптор вновь предпринял попытку поговорить с Мегатроном. Во время этих разговоров голос существа умолкал, но ощущение его присутствия в себе не отпускало, как бы Динобот не старался его игнорировать.     Он понимал, что Мегатрону сейчас как никогда тяжело, и оставил его наедине со своими мыслями на несколько орнов. Но не могло же это продолжаться вечно!    — Я хочу поговорить с тобой, — собравшись, сказал он, надеясь наконец привлечь к себе внимание.     Взгляд Мегатрона сфокусировался на его фейсплейте, и одно короткое, едва уловимое мгновение он смотрел на него так, словно впервые увидел. Но лишь мгновение; после алая оптика наполнилась уже привычным равнодушием.    — Я думаю, что мы должны…     — … вернуться на Кибертрон, — неожиданно перебил его Мегатрон.     Динобот опешил и недоумённо уставился на него. Конечно, он сомневался в том, что лидер поддержит его идею (или хотя бы ответит), но уверенность, с которой прозвучали эти слова, наводила мрачные сомнения в том, что он сумеет переубедить Мегатрона.    — Но, лидер… нам нельзя на Кибертрон, — в который раз заверял ящер, чувствуя, как начинающее просыпаться раздражение заставляет силами скрывать грубость в голосе. — Мы уже обсуждали это. Лететь на планету, где царствуют максималы, схоже самоубийству. — Он помолчал, а когда Мегатрон не вставил ни слова, продолжил, с большим спокойствием, которым так хотел его переубедить: — Они наверняка ждут во все орудия нашего появления, и если мы оправдаем их ожидания, они поджарят нас быстрее, чем мы спустимся на поверхность Кибертрона.    — По-твоему мы должны висеть в космосе пока не дезактивируемся от недостатка энергии? — спросил Мегатрон, и в его голосе почти не слышилось злости.     — Нет, — ответил Динобот. Его хвост бесшумно разрезал острым наконечником воздух, покачиваясь из стороны в сторону. Раптор давно стал ощущать напряжение, повисшее между ним и Мегатроном, а сейчас оно давило на сенсоры как никогда сильно. Он почти чувствовал его вентсистемами и датчиками. Это напряжение сравнимо с тем, что испытывает воин в разгар битвы, вот только тогда ты отвлекаешься, почти не замечаешь его, несясь разрывать врагов на гайки. И сейчас Динобот вёл войну с повелителем. От её исхода зависел его актив. Пусть он и не хотел воевать. — Я предлагал найти другую планету, где мы смогли бы жить… хотя бы временно, — поспешил добавить он, когда заметил периферией оптики, как сжались пальцы Мегатрона, показав потрескавшиеся шарниры.    Он никогда не оспаривал решения своего лидера. Не могло быть и мысли об этом. Но чёртово существо, чёртовы максималы, чёртов Немезис…     Мегатрон продолжал смотреть на него в упор. Впервые за свой актив Динобот испытал желание скрыться от его взгляда     (навсегда)  на небольшой промежуток времени.     — Раз на Земле есть месторождения энергона, то, вероятно, его можно найти и на других планетах помимо Кибертрона, верно? Мы могли бы…     «Вместе, — твердил его, именно его, неизменённый существом голос. Пусть и без прежней уверенности. — Вместе навсегда».    — … поискать подходящий вариант, восстановиться там. Возможно даже собрать новую армию. И тогда, когда максималы уже решат, что мы больше не вернёмся, напасть на них.     Мегатрон продолжал молчать, оптика его оставалась пустой. Но он не спешил возражать, и этот факт внушал надежду на лучшее.     Повисла тишина, и вдруг Мегатрон поднялся с кресла, и Динобот в ужасе рванул к нему, когда тот покачнулся на неустойчивых ногах. Он прижался к чужой броне и почувствовал биение его искры на уровне своей грудной брони. Собственная искра ответила на него.      — Динобот… — прохрипел Мегатрон.     Динобот потянулся, успокаивающе оглаживая тупой стороной когтя один из его шейных проводов.     Вторая рука водила по сохранившимся элементам обшивки на спине; электромагнитные поля соприкасались, обвивая и лаская друг друга. Эм-поле Мегатрона выдавало неуверенность и лёгкое напряжение, а Динобот постарался погрузиться в умиротворение, мысленно шепча лидеру: «Всё хорошо». Его когти перемещались, зарывались в сплетение шейных проводов, очерчивали края сохранившихся элементов крыльев альт-формы, опускались чуть ниже, вновь скользили вверх. Прикосновения к наиболее чувствительным зонам вызывали дрожь нейросети, и сбивчивая вентиляция становилась более шумной. Динобот старательно избегал открытых частей корпуса, не желая причинять ему боль.    Скорее всего, корпус Мегатрона уже никогда не станет таким прекрасным, как раньше. И он никогда не сможет вновь летать…     Когда Динобот увидел его там, среди скал, залитых энергоном, не двигающимся, то решил, что он не функционирует. С высоты отсека управления Немезиса, даже привлекая лазерный сканер и обостряя оптические сенсоры на максимум, разглядеть хоть какие-то фрагменты распластавшегося на каменных склонах корпуса не представляясь возможным.     Раптор бросил быстрый взгляд вперёд, в сторону вулкана, под которым многие ворны покоится Арк, и выскользнул с борта корабля. Максималы почти прекратили стрелять, и Динобот, прячась за выступающими камнями, мчался к лидеру, касаясь земли в такт безумным ударам искры о камеру. Оставляя на серой поверхности царапины от когтей, он вскарабкался к выступу, по которому стремительно растекалась сеть голубой жидкости, разветвляясь на отдельные ручейки.     Первое — и главное, — что ощутил Динобот, оказавшись рядом с тем, что назвать корпусом или телом не повернулся бы вокодёр даже самого болтливого болвана, — сигнатура Мегатрона. Слабая, безэмоциональная, почти безжизненная. Но существующая. Он прополз на коленях, наклоняясь от опасений оказаться обстрелянным, если враги возобновят огонь, к нему и уловил среди монотонных пошкрябанных деталей сияние фрагмента искры, кричащей о жизни из пробитой части грудной пластины. Перевёл взгляд выше — крылья оказались прострелены в первую очередь, что обнулило шансы на спасение от падения методом полёта, изо спины торчали лишь короткие неровные края. Мегатрон оказался достаточно крепким для того, чтобы не погибнуть, но не достаточно для сохранения целостности хотя бы половины брони. Грудная подверглась обстрелу, и следы от снарядов покрывали её всю, подгоревшую и посеревшую; удар о скалу вышиб ту часть с краю, откуда выглядывала искра. Паховую пластину сорвало с креплений и она отлетела целиком в сторону. Руки и ноги состояли из глубоких вмятин, шарниры растрескрались — один из них, в плече правой руки, раскрошился на осколки и не подлежал восстановлению. Драконий хвост, так же, как и кодпис, оставил свои крепления и валялся где-то среди валунов. Лишь шлем по счастливому стечению обстоятельств, решил Динобот, выглядел более или менее презентабельными по сравнению с остальными частями корпуса; вероятно, его Мегатрон успел правильно сгруппировать.    Внутренние системы почти, слава Праймусу, не пострадали, — броня пожертвовала собой, выполняя поставленную задачу. Раптор осторожно приподнял за наиболее крупные выступы плечевых сегментов то, что осталось от лидера. Притянул поближе ставший в разы легче корпус, и аккуратно, не прижимая к себе и скале открытые его части, перевернул, чтобы разглядеть спину. Расслабляться сейчас не лучшее время, но в оптике Динобота потемнело от облегчения. Повезло. Как бы странно в этой ситуации то не звучало, — им чертовски повезло. Три-четыре дециметра влево, и острый выступ скалы, на который приземлился Мегатрон, пронзил бы нейроствол; и всё, на радость максималам, пиши пропало. Но основной урон пришёлся ближе к правому плечу.    Динобот привалил к себе уцелевшую часть левого мегатроновского плеча и, то и дело царапая свои шею и грудную пластину его острым когтем, потащил назад. Линзы Мегатрона были серыми, но то и дело вспыхивали, освещая корпуса конфетти из красных искр. Оказавшись на открытом пространстве, Динобот нервно огляделся. Никто не стрелял. Никого попросту не было. Повернулся вправо, там возвышался могущественный, легендарный Немезис.    — Ещё немного, — прошептал он, не зная, слышат ли его, — мы почти свалили отсюда…    Мегатрон опустился в кресло, возвышающийся над ним Динобот продолжал поглаживать его по ставшим миниатюрными крыльям и шее. Он чувствовал пристальный взгляд лидера, прикованный к своему фейсплейту, но сам делал всё, чтобы не смотреть в ответ. Ему не хотелось, жутко не хотелось… Сосредотачивать внимание на изувеченном корпусе тоже не стоило — Мегатрону очень не нравились любые упоминания его слабостей.    — Хорошо, — едва слышно проговорил Мегатрон, и Диноботу, погружённому в собственные раздумья, понадобилось несколько нанокликов, чтобы понять, о чём он. — Сделаем, как ты предлагаешь. В бортовом компьютере Немезиса есть данные об известных на момент его прошлого запуска п-п-п…     Вокодёр вновь заклинило. Привычный скрежет в голосе заменил его целиком. Пока Мегатрон перезагружал динамик, существо вновь начало скользить в процессоре Динобота, заставляя мысли о себе вспыхивать, не давая сосредоточиться. Когда Мегатрон продолжил говорить, раптор его уже не слышал. Существо отключило аудиосенсоры, и не давало активировать вновь. Он поднял на него взгляд, он видел, как лидер не без усилий рассказывает ему о их дальнейших планах, но единственным звуком, что крутился в мозговом модуле, являлся собственный голос, настойчиво шепчущий, иногда кричащий: — «Ты хочешь узнать, кто я? Ну же, спроси его, он всё знает, он даст ответы на все вопросы. Я не позволю тебе спокойно функционировать, не позволю тебе отправляться в оффлайн, пока ты не спросишь его. Не забудь узнать, КАК ОН ОТНОСИЛСЯ КО МНЕ».     — Могу я задать тебе один вопрос? — Он расслышал свои слова, и почувствовал, как существо довольно заракотало в глубинах его корпуса. Во всём его корпусе.     Мегатрон застыл с раскрытым ртом, искренне удивлённым тем, что подчинённый посмел перебить его. Он нахмурился, не повременив выразить своё недовольство. Но кое-что в поведении Динобота показалось ему знакомым. Этот уверенный взгляд, эта напряжённая сосредоточенность в линзах. Настойчивость. Желание показать себя не ниже его самого.     (Знакомо, конечно, знакомо. А ты и забыл вспоминать о нём. Но они похожи, признай же наконец, чёрт тебя побрал, они похожи.)    — Можешь, если перестанешь меня перебивать, — с ещё более раздражающим скрипом из-за стиснутых дент прошипел он.     Динобот не обратил внимание на его рассерженность.     — Я хочу узнать о своей активации.     Мегатрон откинулся на спинку кресла и тут же изогнулся, когда она поцарапала тонкие чувствительные сегменты.     — Я тебе уже рассказывал об этом.     — Не всё, как я понимаю. Я хочу знать, чьё КНК использовали при моём создании. — Отступать некуда. Хочет он этого или нет. Существо — чьё имя, вероятно, ему в скором времени станет известно — заставит его довести начатое до конца. Динобот сопротивлялся вмешательству в свои мысли и чувства, но сейчас… Сейчас он не мог. Существо взяло верх.     — КНК? Ржа, в тебе искра от Рэмпейджа, а всё остальное — искуственные детали, и ты это знаешь. — Но Мегатрон знал, что полностью не честен с ним. В искре вдруг проснулось то, что он не чувствовал на протяжении многих, долгих циклов.     Динобот никогда не становился настолько похожим на своего оригинала, и только сейчас Мегатрон осознал, что уже давно провёл между ними грань, которую игнорировал всеми возможными способами. Тот, кто был сейчас с ним, был другим. Но что-то в нём, то, что раньше покоилось в непроглядной глубине, что-то от того, кто раньше был на его месте, всплыло на поверхность. Мегатрон это чувствовал.     — Неужели? — Динобот невольно огрызнулся. Верхняя губа приподнялась, вокодёр издал рассерженный рокот, хвост забился из стороны в сторону, движимый переполняющей его агрессией. — Почему я не похож на него? Почему я не чувствую себя его частью? Мне кажется… Я знаю, что во мне есть кто-то ещё. Почему ты не хочешь рассказать мне об этом? Кто ОН?      Слова вылетали сами собой, только услышав их, Динобот осознавал их смысл. Он не хотел. Его настоящая часть, сейчас отправленная в подсознательную тюрьму, извинялась всеми возможными способами. Он не мог, не имел право так разговаривать с ним. Но остановиться уже не мог.     — Кого ты прячешь во мне? Кого… ты хотел заменить мной?     Только на последнем вопросе выражение фейсплейта Мегатрона изменилось. Динобот замолчал, и длинные, плотные, как морская вода на глубине десятка километров, и разряженные, как воздух под самым озоновым слоем, мгновения они смотрели друг на друга, не отводя взгляды ни на миллиметр.     — Это не имеет значения, — наконец заговорил Мегатрон, на удивление Динобота тихим, беззлобный и почти мягким, ровным голосом. Даже скрежет не посмел нарушить его тон. — Тот, чью часть я использовал для твоего создания, — предатель. Он перешёл на сторону наших врагов и сражался против меня.     Динобот быстро прокрутил в процессоре всех известных ему максималов и свои знания о них, но никто из них не показался ему похожим на себя.     Кажется, Мегатрон уловил его мысль.     — Он погиб. Я нанёс ему повреждения, которые он не смог пережить.     Невольно на внутренней стороне линз проявились кадры, которые он не вспоминал с тех пор, как произошли те события. Он уходил, слыша приближающихся максималов, но не смог сдержаться и обернулся. Он оставил его лежащим там, среди догорающих деревьев на залитой энергоном поляне, не двигающегося, израненного и чувствующего приближение конца. Никогда никому Мегатрон не расскажет, как разрывалась его искра, когда он бросал его погибающим, тщетно стараясь оправдать свои действия тем, что он виноват сам. Он предатель, он это заслужил. Он бросил Мегатрону вызов, сам свёл всё к своей смерти.     От предателей нужно избавляться. Мегатрон давал ему шанс, готов был простить ему измену, потому что верил ему, верил до самого конца. Всё это время надеялся, что он одумается и вернётся, но он сам выбрал свой путь. И этот путь закончился здесь, в окружении максималов, когда Мегатрон был уже далеко. Конечно, он поступил правильно. Предатели должны умирать.    Мегатрон практически перестал думать о нём, когда создал его трансметалла. Динобот II совершеннее, сильнее, опаснее, безжалостнее, он наводил сознаковцам страх, сравнимый с их страхом перед Рэмпейджем, и, что самое главное, он верен Мегатрону. Он не спорил с его решениями, даже когда исполнял их по своему, приходил по первому зову, готов был делать всё, лишь бы угодить лидеру. Но он похож на него. Он так же упёрт, так же готов стоять на своём до конца, даже что-то в его поведении ночью копировало оригинала. А сейчас, когда он в гневе, его эмоции не отличишь от тех, что Мегатрон множество раз видел до его создания. Окуляры гневно пульсировали цветом, верхняя губа в оскале обнажала челюсти, а когти скребли по любой находящейся в зоне досягаемости поверхности, которой в данном случае являлись подлокотники кресла.     «— Я говорил, что это плохой план! Мы могли уйти незаметно, если бы ты послушал меня!     Мегатрон смотрел в сторону окна их комнаты, фокусируя взгляд на далёких звёздах — светил в космической черноте, по которой неслышно плыл Дарксайд.     — Сейчас уже ничего не изменишь. Диски у нас, как и гнев Кибертрона, и мы двигаемся в сторону нужной планеты. Всё идёт по плану, да.     — Ужасному плану, — рявкнул Динобот, как всегда во время недовольного расположения духа — которое в последние орны практически не прекращалось — скрестив руки на грудной пластине. — Мы обречены.     Мегатрон оторвался от звёзд и взглянул на него, слабо улыбнувшись.     — Обречены на что?     — На провал. — Выражение фейсплейта Динобота стало чуть неловким, и он, натянув на себя гневную маску, отвернулся. — Вероятно, на дезактивацию.  — Помнится, раньше ты не возражал. Или я ошибаюсь? Динобот молчал. Он был зол — это читалось в его электромагнитном излучении, словно было написано чёрным по белому. Но не ощущалось страха. Он бы никогда его не показал. Мегатрон поднялся и приблизился к нему. Руки скользнули по чужому шлему и пальцы с силой сжались, грубо повернув его фейсплейт к себе.  — Может, лучше вернуться обратно и сесть в тюрьму, как считаешь?  — Я просил так не делать, — проскрипел сквозь крепко стиснутые денты Динобот и, свирепо сверкнув линзами, оттолкнул сдавившую лицевые панели руку. — Сейчас уже ничего не изменить в лучшую сторону. Но если бы ты раньше…  — Не изменить — вот и всё, на этом можно закончить, — перебил его Мегатрон и, совершенно не желая слушать дальнейшие препирательства и недовольства, потянул его к платформе. Несколько бриймов Динобот продолжал ворчать, объясняя, что обходить систему сигнализации нужно было с другой стороны, и если бы охранять вход назначили его, а не Оспинатора с Террорзавром, вероятность уйти незамеченными была бы выше…» Калибровка оптики. Его изображение растаяло быстрее, чем Мегатрон успел коснуться его губ. Образ сменился другим. Но в его оптике на фоне искорёженного гневом фейсплейта читалось извинение. Динобот дрожал. Впервые он увидел его страх.  — Ты не он, — вдруг медленно и хрипло проговорил Мегатрон, и раптор замер. — Мне стоило расставить границы раньше. И не называть тебя его именем. Быть может тогда… Он закрыл рот. И Динобот видел, что продолжать он не собирается. Вентиляционные отверстия вдруг словно сжались, уменьшившись в несколько раз, и в собственной броне стало душно. Но лишь на крохотное мгновение — дальше вентилировать оказалось легко. Легче, чем когда-либо за этот период. Он отступил и постарался прислушаться к внутреннему чужому голосу, он ведь был совсем рядом, заполнял весь корпус, каждый элемент конструкции… Но существо замолчало. Ни мыслей, ни чувств. Ничего. Этих слов оказалось достаточно.  — Прости, — с придыханием пролепетал Динобот, в знак извинения опуская шлем. Искра своим биением едва не вырывалась из защитных кожухов. Он развернулся и, не оборачиваясь, быстрым шагом двинулся через зал в коридор. Громкий стук когтей по полу в жуткой тишине отражался почти реальной болью где-то в мозговом модуле. Шанс есть. Возможно, они смогут найти подходящую планету и жить там вдвоём. А может и нет. Единственной верной мыслью была та, что твердила — существо не собиралось отнимать у него любовь к Мегатрону. Оно хотело забрать себе то, что по праву принадлежит ему. И у него это получилось.