Небо и трава.

Встреча с Инквизитором ждала меня в самое ближайшее время. Может быть, я пил так много именно поэтому. Я не хотел слушать отстраненный голос. Не хотел видеть пустые блеклые глаза. Я знал, что Инквизиторы - не ходячие трупы, но для меня они именно таковы. Эмоционально. Может быть, я действительно еще чего-то не понимал. Чего-то глобального, что понимал Гесер, что понимала Света, что понимали все вокруг, кроме меня. Вон, даже Темный, кажется, понимал. Задумчивый вид на его лице сохранялся уже минут десять, и к пиву он за это время ни разу не притронулся. Видимо, решал в уме какую-то сложную задачу. Этот Темный мне нравился. Ну, я не испытывал к нему яркой антипатии, как к большинству остальных. Впервые с того момента, как дорога в мой дом закрылась для Кости, я испытывал что-то похожее на дружеские чувства. Наконец, Темный посветлел лицом. Я тихонько засмеялся от собственного каламбура. - Слушай, Антон, - сказал он, явно подбирая слова. - А вот ты как думаешь, Бутусов - он наш или ваш? - Он общий, - ответил я, посмеиваясь. - Но вопрос ты задал интересный. Сам как считаешь? - Я считаю, что наш. - Почему это? - искренне удивился я. Эдгар задумался. Ну вот, стоило только заговорить на отвлеченную тему, как Темный превратился для меня в Эдгара. Плохой знак, Городецкий, Темным нельзя доверять, и уж тем более выказывать им свое расположение. Они это чуют, тут же садятся на шею и свешивают ноги, попутно вгрызаясь в тебя острыми зубами. И жрут. Мозг, кровь, энергию - все, до чего дотянутся. Впрочем, Эдгар пока, вроде бы, не собирался этого делать. Я позволил себе глотнуть еще немного пива и расслабиться. - Ну ты посмотри на его лицо, - выдал, наконец, он. - На взгляд. Тяжеленный. Таким взглядом убить можно, я не удивлюсь, если он уже это делал. Ты слышал, как он с людьми разговаривает? - Дружелюбно, - возразил я, мне не нравится думать, что мой любимый исполнитель может оказаться Темным. - Просто он интроверт. - Ага, как же. Я видел одно интервью, так после него там девочка чуть не плакала. - Нечего было чушь пороть. - Ты бы не стал издеваться над человеком и зыркать так. У него на лице написано "отъебитесь". Тут я не нашелся, что ответить. Это действительно легко читалось при каждом контакте с людьми, которые не входили в его семью. Я призадумался. Точно так, как еще минут пять назад призадумался Эдгар. Теперь я понял, о чем он размышлял. Действительно, если подумать, впечатление о Бутусове складывалось гнетущее. Тяжелый взгляд, в котором иногда сквозила вселенская усталость - подобную усталость я видел у Завулона. Это взгляд Иного, который уже пожил на этом свете и повидал всякого. Нежелание встречаться с людьми. Каждый раз, выходя на сцену, он будто переступал через себя, и это ощущалось. Но как при всем при этом... - Но песни! - возразил я, наконец. - Ты ведь не мог не слышать, ваши их не любят. - Их писал Кормильцев. - Не все! - Ну и что! - Хорошо, - Эдгар злорадно улыбнулся. - Давай проведем исследование. Во-первых, ты бы ни за что не стал говорить или уж тем более петь то, что считаешь неприемлемым. С этим ты согласен? - Согласен, - неохотно признал я. - Класс. Теперь можем приступать к исследованию. С песнями Кормильцева мы разберемся позже. Если мы сейчас говорим о Бутусове, давай рассмотрим то, что написал он, благо много тут не наберется. Мне почему-то стало невыразимо обидно. Может быть, наберется, откуда Эдгару знать точно. Откуда ему знать, сколько слов было оставлено "в столе", потому что они не шли ни в какое сравнение с другими текстами? Точнее, потому, что они не были бы поняты и приняты людьми, которые уже привыкли к другому формату? Темный почувствовал мое негодование и примирительно вскинул руки. - Хорошо, давай начнем с самого начала, когда Кормильцева еще не было. Что светлого было в тех песнях? Я напряг память. Стой, слепой, и ты увидишь Пред собой в глубокой нише лик седой. Ты глухой, но ты услышишь Непокой, которым дышим мы с тобой. Пусть немой споет молитву: Мы подхватим тихо-тихо, пусть... Пусть убогий снимет шляпу, Наберет в нее святой воды. Унеси с собой прощенье, Очищенье от земных грехов. Унеси с собой смятенье, Если ты проникся красотой. Пусть немой споет молитву, Мы покинем тихо-тихо сон. Ты уйдешь, но ты вернешься, Преступив невидимый порог. Эдгар нахмурился. Я знал, что пою не очень, но не настолько же! Впрочем, это вполне могло быть его реакцией на текст. Или он не ожидал, что я вспомню такой раритет... - Вот это странно, - сказал он, выпив по меньшей мере половину бокала залпом. - Я бы сказал, что он считает Сумрак красивым. По этой песне. - Чего?! - я рассмеялся достаточно громко, но мой смех утонул в гвалте, которым было наполнено заведение. - Кто в здравом уме может считать Сумрак красивым? Эдгар пожал плечами и задумался, видимо, пытаясь придумать, чем мне ответить. Я нес в ладонях чудесную воду. Она была чиста и прохладна. Я так торопился успеть к восходу. Но я не донес, я все выпил до дна. - Вот это по-нашему, согласись? - Эдгар почти лежал на столе, так ему хотелось во всех подробностях разглядеть мое лицо. - Вся Сила - только себе одному. - По-вашему - вспомнить только часть песни, - улыбнулся я. - Вырвать из контекста. Там дальше еще есть слова, и в целом можно сказать, что никто ничего не принес. Я бы назвал это песней Инквизиции. Эдгар поперхнулся пивом и закашлялся. Я подавил в себе желание помочь ему легким импульсом. Что-то наш задушевный разговор плохо на меня влияет... - Ладно, ты сам напросился, Антошка. Я никому не позволял так к себе обращаться, кроме Светы, но теперь почему-то не ощутил дискомфорта. Видимо, набрался больше, чем следовало. Эдгар откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Лицо его потемнело, и я понял, что он собирается припомнить. Из тени, из каменной ночи Явился под вежливый стук. Медленно, но без сомнений Очертил на полу белый круг, И без лишних приготовлений Начал танец бесчисленных рук, Где в каждом безумном движеньи Рождался неведомый звук. Hе покидай меня! Hи слова, ни смеха, ни крика. Я впадал то в восторг, то в испуг. Без плача, без вздоха, без шума Входил он в начертанный круг. И, как в шелк, обернув меня в трепет, И вдруг показав мне глаза, Осыпал меня теплым пеплом И вышел в просторную дверь. Hе покидай меня, Даже если ты чистый бес! Или бери с собой, Или останься здесь. Hе покидай меня! В распахнутых окнах под ветром Метались ночные жуки. И тяжесть их кованных крыльев Тянула меня за собой. И я звал без надежды, без страха, Но голос звучал, как чужой. Я кричал, словно черная птица В одеждах покрытых золой. Мне нечего было на это ответить. Я вдруг вспомнил Завулона. От одного воспоминания меня передернуло, но от этой песни ощущения были еще более неприятными. Я не любил ее, она тяготила меня. И Эдгар знал об этом. - А "К Элоизе"? Более темной песни придумать сложно, - он, кажется, решил меня добить. - А "Зверь"? А "Чужой"? История про то, как один темный накосячил, притащилась Инквизиция, перевернула все в доме и свалила, не иначе! - Прекрати! Есть и другие песни, и ты прекрасно об этом знаешь! Есть "на берегу", есть "Шар цвета хаки", есть... - Ладно, ладно, так мы ничего не выясним. Тем более, что у Кормильцева были песни и про вампиров, и про прочие непотребства, и он их спокойненько пел, не испытывая при этом моральных неудобств. - Не глядя людям в глаза! Эдгар насупился. Наше противостояние зашло в тупик. Я не собирался сдаваться, хотя и чувствовал, что он может оказаться прав. Наконец, Эдгар извлек мобильник и набрал чей-то номер. Я почувствовал, как по позвоночнику немедленно пробежался табун ледяных тараканов. - Шеф? - ну вот, что и требовалось доказать. - У меня тут возник... вопрос личного характера. Вы случайно не встречались никогда с Бутусовым? И сунул, гад, трубку мне под ухо. Я изобразил на своем лице высшую степень праведного гнева, но голос Завулона стер эмоции с моего лица. Странно: его голос всегда звучал успокаивающе, что бы он ни говорил. Глубокий, хорошо поставленный баритон, приятный, как ни посмотри. Но говорил при этом каждый раз только гадости. - Ну почему же случайно, - Завулон, очевидно, чувствовал себя очень уставшим, и я снова подумал о том, что уже слышал точно такую же усталость в голосе. - Встречался, я бы даже сказал, встречаюсь. На регулярной основе. Эдгар сиял. Я одними губами возразил: "это ни-че-го не доказывает!", ведь Завулон регулярно встречался и с Гесером, и много с кем еще, но Завулон неожиданно решил добавить: - Я на вашем месте не лез бы в этот вопрос, господа. Вы еще слишком молоды, чтобы это принять. И положил трубку. Эдгар с сомнением уставился на сотовый, я же откинулся на спинку стула и допил пиво, ставшее неприятно теплым. Завулон любил напустить тумана, но, в отличие от Гесера, он не врал. Мне, во всяком случае. А в том, что он прекрасно знал, кому отвечает, я не сомневался. Вставил же он это "господа" в конце, сволочь. Какое-то время мы пили молча. Время встречи с Инквизитором неумолимо приближалось, но уходить мне не хотелось, даже несмотря на то, что разговор свернул куда-то не туда. - Давай поспорим, - предложил Эдгар внезапно. - Чего? - я захлопал глазами как самая настоящая школьница, застигнутый врасплох неожиданным предложением. - Ну, поспорим. Что он Иной - мы согласны? - Ну тут как посмотреть... - Выглядит лучше своих коллег по цеху, умеет буквально исчезать на различных мероприятиях, отличается весьма странным голосом, песни нередко воспринимаются как Зов... - Ладно-ладно! Согласен. - Мы не разобрались только с цветом. И у меня есть железные доказательства, и у тебя... хлипенькие, но есть. Я ставлю на то, что он - Темный. А ты - что Светлый. Так или нет? - Ну, так... - я упорно не понимал, куда он клонит. - Если ты окажешься прав, я выполню любое твое желание, если я окажусь прав - ты выполнишь мое. Идет? На его ладони расцвел сгусток тьмы, похожий на диковинный черный цветок. Конечно, следовало бы заключить полноценное соглашение, продумать все до мелочей, но мне дичайшим образом хотелось в туалет, а перед встречей с Инквизитором надо было еще протрезветь, пусть и магическим образом, поэтому я согласился без колебаний, внеся лишь одну поправку: - Любое желание, не относящееся к нашей работе. Человеческое желание. К моему удивлению, Эдгар согласился и сиял при этом как начищенный самовар. Сдержанно попрощавшись, я удалился, и размышлял теперь только о том, что заставило его так безоговорочно поверить в собственную правоту. Слова ли Завулона, которые не значили, в принципе ничего, или же тот текст, который он так некстати вспомнил? Мне бы его уверенность... Я включил случайное воспроизведение, надеясь получить ответ, но лишь иронично хмыкнул, когда услышал первые аккорды песни. Стоит ли спорить с тобой всю ночь и не спать до утра, Может быть я не прав, может быть ты права... К чему эти споры, наступит день, ты убедишься сама, Есть ли у небо дно и зачем тянется к небу трава. Я очень боялся, что занял не ту позицию в этом споре. И еще мне было невероятно интересно, что такого человеческого Эдгар мог от меня хотеть. Ну не еще одной попойки же, право слово...