Холод не там, где минус тридцать, а там, где в груди застывает смех. Там, где твои лёгкие меньше чем за час превратятся в яблочную паршу. Мозг ссохнет до состояния кишмиша, а тело подёрнется радиацией так, что вены в конфузии зардеют. Вчера было солнце. Сегодня - червоточина и пыльные бури в стальных глазах. Кто ещё добровольно пойдёт на сделку со смертью.
— Хах.. Привет.
Улыбка, высушенная в коже лица, вид хворый, но от этого не менее радостный. Он
дома.
— Я ненадолго.
Долговязая ладонь сметает талый снег с досок и гранита, лишь после чего рослый мужчина в тёмном пальто, с неряшливо повязанным у шеи зелёным шарфом мостится на скамье, оставляя одну только тень от широкой груди на щебне под слепящими лучами.
— Как дела?.. Неплохо. Дело набирает обороты. В жизни бы не подумал, что совсем взрослые люди захотят оттачивать навык рисования. Тут уже даже пятьдесят не приговор, — Эрен усмехается, вспомнив самого пожилого посетителя своей арт-студии.
Говорит сам с собой. Это ли не одержимость.
— В квартире небольшой ремонт затеял. Не бурчи, это затронуло только спальню. Полы перестелил, теперь... Выглядит более оживлённо. Знаю, ты против всяких споровых. Я не удержался, прости. Хотя.. мне кажется, ты бы оценил, — живинка крепкого, восточного ветра разрушает границы монолога, стремясь крупицами снега и пронизывающим кости холодом забраться под одежду, однако, сумев лишь ударить в лицо шатена освежающей пощёчиной.
— Я... Помнишь, я говорил, что Хистория меня напрягает? Не зря, — выдохнул, спустив валун с плеч — я всё ещё ей нравлюсь. Ты бы хотел для меня лучшей жизни, но когда она предложила попробовать, — сглотнул, словно диафрагму прорвало, — выгнал её к чёртовой матери. Не могу. Всё тут. Так и не обменял кольцо в ломбарде. Даже не снимаю его.
Я не верю, Леви. Не верю, что ты просто сгинул и взаправду меня слышишь, но сказать теперь ничего не можешь. Даже если бы знал, что ты правда покинул меня, всё равно бы не смог...
Чёрт!
Возмужавшая за десять лет физиономия скрылась в всё тех же детских ладонях. Глухая тишина, лишь изредка разбавляемая тихим шкворчанием снега под ногами прохожих, что тоже навещают упокоившихся. Раздался всхлип. Жалобный, как у подбитого на трассе фазана. Идущий по калитке, в каких-то местах сливаясь с трещинами и звоном монет, обычно перекатывающихся в кармане. Держать его холодные, невероятно большие для ста шестидесяти руки, в такую пору дуя, чтобы согреть. А потом хоронить пустой гроб было для зеленоочего невыносимо.
— Ты был бы лучшим подарком. Если бы только.. вернулся.
Леви, я люблю тебя, прошу.
Сегодня Эрену столько же, сколько было Леви в тот злосчастный день.
Ему стукнуло тридцать.
***
—
Меня ждёшь, Чудище?
Поднимающаяся волна истерики прервана одной лишь фразой. Йегеру всегда хватало родного ему, низкого, хриплого по утрам в постели и просто успокаивающего всех его демонов голоса, а Аккерман только и был сим доволен, потому что тратить время на розовые сопли было некогда. Декада проёбана, нужно навёрстывать. Щелчок зажигалки. Брюнет привычно закуривает, выводя дым, рассеивающийся сквозь ноздри на морозе.
—
Л-Леви..? — шатен пятится неуклюже, словно боясь ёбнуться сразу в ноги мужчины, если то действительно не плод отравленного печатью "пропал без вести", разума, — Почему.. я-я с т-тобой?.. Я.. умер? — тело всё же ослабевает в борьбе с асфиксией, валясь в крепкую хватку.
— Держись же ты, ёб твою задницу, Эрен. Держись, малой,
я здесь, — сероглазый ощупывает щёки в привычной манере, тряхнув еблице как следует, дабы пацан не отключился и дышал, пока тот взваливает его на плечо, как марионетку на нитках.
Тебя нет рядом, я не могу притворяться
Что я не утону, что жизнь не закончится.
