Бей

Рейвен крошится изнутри. Укладывая мёртвых в ряд на пол мастерской, не в силах отвести ошарашенного, потрясенного взгляда от их вспухшей язвами кожи, от мертвенно-бледных лиц, от закрытых — теперь уже навеки — глаз. Думает мимолетно: оказалось бы это всё чёртовым сном. А реальность обрушивается на неё так, будто ушат ледяной воды на голову выливают. Воздух застревает где-то в глотке, и, кажется, её трясёт. Слипшиеся от пота пряди волос качаются вместе с ней, капитально дезориентированной. Она пытается встать, но ватные ноги подгибаются, не держат, она едва не падает [цепляется за фразу Мерфи, та настолько весомая, что не даёт делать и вдоха нормального, спокойного]. Она уже упала. С того места, откуда осуждала Кларк. С того места — кричит звенящая правда — где она создавала какое-то подобие пуль для сотни, делала самодельную бомбу, рылась в проводах и схемах, неся спасение для одних и смерть другим. Рейвен задыхается-задыхается, чувствуя жгучие кислотой слёзы. Те въедаются, добираются до тонких костей. Отныне их смерть на её совести. — Какого чёрта так долго? — голос Никки гремит громче шумящей крови в голове, Рейвен поднимается, принимая глупые, тщетные попытки всё объяснить, но женщина, ослепленная яростью, и слушать не станет. Рейвен знает. — Ты сказала это безопасно. Он доверился тебе! В чужих искаженных глазах — ты заплатишь за это. Ее грызёт вина, стесывая, вскрывая, изуродывая, выпаявыя дыры [их не залатать]. Она чувствует всё до последнего: чужие руки, опракидывающие на пол, резкие, сильные удары — всю злость, весь гнев и всю боль женщины, муж которой погиб из-за неё — чьи-то крики и текущую по лицу кровь и солёную влагу, горчащую на языке привкусом пепла. Дрожь не утихает. В голове только сплошной шум из «Это моя вина», «Да, это сделала ты», «Он доверился тебе», «Ворон — предвестник смерти». — Лгунья! Убийца! Когда Никки всё-таки оттаскивают со второй попытки, Рейвен перестаёт чувствовать. Эмори и Мерфи тянутся, чтобы помочь встать, на что она огрызается из свитой из агрессии [защитного барьера] раковины и отмахивается, вскидывая трясущиеся руки. Боль, старая подруга, тут как тут. Рейес принимает её с распростертыми объятьями.

××××

На следующий день ближе к вечеру Рейвен пересекается с Никки в таверне родителей Делайлы, отыскивая Кларк в необъяснимой потребности поговорить. Джон, с трудом отошедший от последствий лучевой болезни, посматривает на неё предостерегающе. Рейвен же ловит её прошивающий взгляд, но не отступает. Никки при первой встречи зовёт её «детка», при второй — избивает, при третьей — точит зубы, чтобы крылья мерзкой девчонке с птичьим именем поотрывать. Рейвен сама в ловушку сдаётся, считает, что заслуженно всё.Женщина прижимает её к стене, едва не вышибая дух, вызывая поражённые вздохи нескольких местных и брошенное вполголоса чертыхание Мерфи, стремящегося отделаться от громил с Элигия прежде, чем ей свернут шею. — Как только твои вездесущие друзья оставят тебя одну хотя бы на минуту, я буду рядом и закончу начатое, — клятвенным обещанием в лицо. — Я не буду знать милосердия, а ты — что такое «жизнь». Я и не знаю, если быть откровенной, — хочется ей прохрипеть, но в последнее мгновение Рейвен отвечает иное — верное, правильное, справедливое. Поразительно отдающее чувством, когда ты добровольно расписываешься в смертном приговоре. — Не спорю.