История одного ублюдка

      Монстр я или нет? Хороший или плохой человек? Добро или зло? Я всю жизнь пытаюсь найти ответ. Но будет ли он верным?       Кому вообще решать злой человек или добрый? Ему самому, закону, посторонним людям?       Я никогда в жизни ни с кем не делилась своей тайной. И тайной своего брата. Нашей с ним тайной.       Я помню его первый крик. Помню, как старуха-акушерка завернула его в кусок белой простыни и положила на кровать к матери. Помню, как первый раз посмотрела на него и увидела, что всю его голову покрывал ярко-рыжий пушок. Рыжий… Никто не будет знать его имени, все будут звать его «рыжий ублюдок». «Помнишь того рыжего, что к тётке приезжал? Вон его ублюдок» — будут говорить соседи, тыкая в брата пальцами.       Старый сельский дом, многодетная семья, пьяница-отец… Происходящему в таких семьях, насколько бы отвратительным оно ни было, никто не удивляется. Мне и самой всё произошедшее кажется естественным и закономерным. Будто мы какой-то отдельный вид людей, для которых вот так жить — так же естественно, как и для свиньи барахтаться в грязи.       Не помню, как мать встречалась с «тем рыжим», но помню, как отец разбудил меня посреди ночи и спрашивал не уходила ли мать из дома. Помню, как он заметил, что она беременна. Этот момент надёжно отпечатался в моей детской памяти.       Мать крикнула «Это твой ребёнок!» и бросилась к двери, отец бросился за ней. Он избил её до такой степени, что она ещё неделю практически не могла встать. Мать уже не просила остановиться, не кричала, не пыталась закрыть руками живот. Отец ещё раз пнул её тяжёлым рабочим ботинком и вышел из дома. Младшие дети кричали от страха, а я бросилась к матери и как-то по-детски пыталась её успокоить:       — Не плачь, мама, вот твой зубик. Я сейчас все соберу.       Мать не сделала аборт. Она всю беременность убеждала отца, что это его ребёнок. Помню, как она говорила своей подруге, что проблем не будет, если ребёнок родится темноволосым. Помню, как после тяжёлых родов, она едва слышно повторяла «Какой?» Акушерка решила, что она бредит, но мать продолжала повторять измученным голосом:       — Как… какой… какой ребёнок?       Я посмотрела на рыжую голову брата и беззвучно заплакала.       Зачем мать родила его на свет я и до сих пор не понимаю. Она подарила ему не жизнь, а бесконечные страдания. Бывают случаи, когда лучший способ позаботиться о ребёнке — не рожать его.       Мать назвала его Артуром. Она держала его подальше от отца, спрятала кроватку за угол шкафа, и сама пряталась по углам, когда его кормила. Отец, едва услыхав от него любой звук, кричал:       — Заткни своего ублюдка!       Мать хватала его на руки и выбегала из комнаты. На её глаза каждый раз наворачивались слёзы. А Артур будто чувствовал, что он чужой в нашем доме, потому практически не плакал.       Над отцом смеялась вся округа. Жена-потаскуха, рыжий ублюдок, которого нужно кормить в добавок к другим голодным ртам… Кто-то говорил это за глаза, кто-то в глаза. Даже трезвым, отец был от этого в бешенстве, а напившись он был готов убить и мою мать, и её ублюдка. Он и до рождения Артура часто возвращался с работы пьяным и бросался бить мать. Однажды он едва не задушил мою полугодовалую сестру. Но с появлением Артура он практически постоянно был пьяным и бросался избивать мать чуть ли ни каждый день.       Артура я прятала под крышей. С чердака нашего дома можно было пролезть в небольшое пространство между потолком и крышей кухни. Туда не мог пролезть взрослый человек, даже мы, дети, с трудом там перемещались и наклоняли головы, чтобы сесть. Мать не знала, каким отец вернётся с работы, потому за час или полчаса до его прихода давала Артура мне на руки и я прятала его на чердаке, где уже притаились другие дети. Мы сидели там, прижимались друг к другу, и дрожа от страха слушали доносившиеся снизу звуки.       Избиениям не было счёта. Иногда отец извинялся, чаще они просто делали вид, что ничего не было.       Мать была заложницей ситуации. Куда она могла уйти с кучей детей? Родители умерли, два пьяных брата. Кому она нужна? Кому нужны её дети? Она не могла уйти одна. Как можно бросить детей на пьяницу-отца? Она просто жила, как жилось. Просто существовала, без всякой надежды на лучшее. Страдала ради нас… По крайней мере, так мне казалось. Но действительно ли она жила так ради своих детей? Лучше бы она осталась бездетной ради своих детей…       Артур пережил зиму. К весне он уже должен был начинать ходить и говорить, но к тому времени он даже не ползал. В другой семье, где этот ребёнок был бы желанным и любимым, родители давно бы уже заметили, что с ним что-то не так. Но моя мать была слишком занята хозяйством, к тому же ждала ещё одного ребенка. По большей части Артур был моей заботой, но я была слишком маленькой, чтобы заподозрить неладное. Только подруга матери, которая иногда заходила к нам домой, предположила, что Артур болен. Очень серьёзно болен. Через месяц её опасения подтвердил врач. Артур был слепым, причём безнадёжно. Его глаза выглядели здоровыми, но он ничего ими не видел.       Помню, как я сидела с ним под деревом. Прижимала его к себе, целовала и плакала. Бедный Артур… маленькое рыжее несчастье… Мало того, что родился на свет ублюдком, так ещё и слепым… Что же его ждёт впереди?       Он не был глухим, но продолжал молчать, будто не находил ничего, что можно было бы сказать этому миру. Он сидел и мрачно, как-то совсем не по-детски, смотрел в пустоту. К полутора годам он научился ходить. Он шёл неуверенно, опираясь на стену, иногда врезался в мебель.       Мы, дети, привыкли, что от отца лучше держаться подальше. И пьяным и трезвым он мог любого из нас ударить. Иногда он просто отбрасывал нас в сторону, как щенят, если мы оказывались у него на пути.       Как-то раз Артур пробирался по кухне и врезался в ножку стола. С него скатилась бутылка с выпивкой и разбилась об пол. Отец схватил Артура за шею, а мать, бросив младшего ребенка, кинулась к нему, подхватила на руки и крикнула:       — Он же слепой! Слепой. Слепой… — и заплакала.       К лету Артуру было почти два. В моей жизни было не много радости, но летом даже я чувствовала себя счастливым ребенком, когда бегала играть с другими детьми. Но это бывало не так часто. Мне нужно было смотреть за младшими детьми и много чего делать по хозяйству. Я бывало забывала про детей усевшись играть с куклами. Какая из меня нянька, когда я сама ещё ребёнок? И всё же я всегда себя винила, когда из-за игр «мои» дети оставались без присмотра.       Однажды мать ушла в магазин. Самый младший ребёнок спал в доме, Артур сидел на улице, ощупывал траву, остальные убежали играть с другими детьми. Я оставила Артура… оставила Артура и побежала играть к детям. Когда я вернулась, Артур лежал во дворе. Лицо было в крови… Отец пришёл домой раньше обычного, избил первого, кто попался ему на глаза и ушёл. Артур не кричал, не двигался, только руки что-то искали. Отец вернулся через три дня. Грязный, воняющий, заросший. Артур всегда его боялся, но после того, едва заслышав его шаги или запах, дрожал от страха.       Осенью я пошла в первый класс. Я вставала раньше всех и долго добиралась к школе. До этого я редко общалась с другими людьми и редко видела какую-то другую жизнь, кроме той, что была у меня дома. Мне не с чем было сравнивать, поэтому я воспринимала всё происходящее как должное. Когда я увидела другую жизнь, я по-другому стала смотреть на свою семью. Всё нормальное и привычное в миг стало пугающим и постыдным.       Меня никто не готовил к школе. Я не знала элементарных вещей. Но и в школе я мало чему научилась. Дома мне было не до учёбы, а в школе я думала об Артуре. Кто за ним присмотрит? Кто возьмёт на руки, кто успокоит? Кто спрячет от отца? Иногда я возвращалась домой и видела, что мать и Артур были ужасно избиты отцом. По дороге домой я думала только о том, успела ли мать сегодня спрятать Артура.       Весной мать ещё раз родила. Артуру тогда было почти три года. В свободные минуты я брала его и вела за собой к старому дереву и зарослям травы. Сидела, прижав его к себе, и плакала. Бедный Артур… моё маленькое несчастье… Что мне с тобой делать? Отец убьёт тебя. А если ты сможешь вырасти, что с тобой будет? Будешь страдать всё детство, чтобы вырасти и страдать взрослым? Как мне тебя защитить? Что мне с тобой делать?..       Я отчётливо помню тот момент. Помню каждую деталь. Закрываю глаза, и вижу лицо спящего Артура. Слышу его дыхание. Кажется, будто он снова живой. Будто его можно поцеловать. Можно пригладить его рыжие волосы.       Я убила его. Подошла к нему спящему и задушила.       Не было никакого расследования и никаких подозрений. Не было и траура. Не было вообще ничего. Будто и самого Артура никогда не было.       Всё детство я хотела сбежать от своей жизни. Убежать от своего дома, от знакомых людей, от пьяниц, от детей, от нищеты. От всего, что напоминало мне об Артуре.       Я смогла сбежать. Но легче от этого не стало. От богатых, чисто вылизанных комнат было так же противно, как и от грязи и плесени моего старого дома. Я не могла слушать про счастливых и успешных слепых людей. Не могла перестать представлять, каким бы стал Артур, если бы не я.       Я много чего могла, но ничего себе не позволяла. Я преступница. Убийца. Такие, как я, ничего не заслуживают. Но настолько ли плохим и ужасным был мой поступок? Кто сможет мне ответить? Я сама? Закон? Посторонние люди? Но станет ли мне легче от их оправданий или обвинений? Нет, не станет. Мне не нужно оправдания и обвинения ни от себя самой, ни от закона, ни от людей. Я хочу невозможного. Я хочу услышать вердикт от Артура. Чтобы он сказал о моём поступке? …Ничего. За всю свою недолгую жизнь он так и не произнёс ни слова. Он так и не смог найти, что сказать этому миру…