***
Сквозь сон чувствуя, как тряхнуло грузовик, Волков шевельнулся и поднял воротник. Мерно гудел насос: газ исправно поступал под маски заключенных. Машина ехала дальше, да и смена сейчас не его. За рулем — проверенные люди, напротив, в кузове — тоже, чутье молчало. Зато отдохнуть стоило. В грузовике было довольно прохладно, зато от кабины — там, где за парой дюймов металла сидел их водитель и сопровождающий, — шло неясное тепло. Волков даже первый час снизу доверху рассматривал оставленные блондином насос и баллоны, в пыли ползал: вдруг газ и к ним пошел. Ничего. Даже странно. И всегда нывшее на холоде плечо почему-то перестало о себе напоминать. Сидевший прямо на ящике напарник только коротко кивнул и продолжил разглядывать заключенных. Рожи, конечно, у всех троих… Неудивительно, что заказчик на смирительные рубашки расщедрился. Измученными заключенные не выглядели, ровно как и спокойными или беззащитными. Редкое свойство: обычно лицо человека во сне или просто в отключке расслабляется. А эти… Бородач, например, словно скалился, хотя глаза оставались закрыты. Привычно обрывая себя простым «меня не касается», Волков поудобнее устроился у стены и снова задремал. Синеватое свечение пришло совершенно неожиданно. -…я их чую. И от русского несло почти тем же, — звенели во сне искрящиеся нити подозрительно знакомым тоном. Если бы не электрический треск, приглушавший голос, Волков бы решил, что это блондин ухитрился догнать грузовик и забраться внутрь. — Чем не новый проект для «Черного крыла»? — Сколько им до контрольной точки? — нити зазвучали мелодичным женским голосом. — Семь часов тридцать минут. — Русского будут искать. Как его… Олег? — не слишком похоже произнес женский голос. — Будут проблемы с их правительством. Волков поморщился, пытаясь понять, что в этот раз решило выкинуть его подсознание. Впору начать сомневаться в собственном рассудке: паранойя, форменная паранойя. Кому ты нужен, Волков, лабораторий навыдумывал… — Наемника не хватятся, — небрежно отозвались синие нити, затрещав сильнее. — У «Крыла» же есть британец Свлад, о Тройке я вообще молчу… — Говорите с Риггинсом, — после паузы звякнули искры. Имя оказалось Волкову незнакомо. — «Инкуб» — его любимая игрушка. Уникальные экземпл… Синее вдруг вспыхнуло, и нити на полуслове разлетелись обжигающим фейерверком, больно ударив по вискам. «Ты что, нас слышишь? Ты кто? Где ты?» Хриплый голос, уже другой, да и говорил он на немецком. Волков в этом силен не был, более-менее говорил только по-английски. Правда, работа заставила выучить по сотне слов на нескольких других языках: наемнику хватало. Галлюцинации на немецком и знакомая по кошмарам чернота со вспыхивающим фиолетовым огнем. Может, и правда стоило проверить голову: вдруг старая контузия обернулась опухолью. -…шеф? — Волкова кто-то тормошил за плечо. — Шеф, у нас проблемы. Волков тотчас распахнул глаза. Фиолетовое, однако, не исчезло: огонек вспыхнул снова и потянулся сияющей нитью к неподвижному насосу. — Давно? — Волков сел ровнее, разминая шею. На лице напарника не было удивления, а вот испуг хорошо читался. Тоже видит свет? Нет, навряд ли. Прямо бы сказал. — Минуты не прошло, — ответил тот. — Один очнулся. — Хреново, — констатировал на русском Волков, поворачиваясь к капсулам. Напарник переспрашивать не стал: видимо, это слово входило в его собственный языковой минимум. Очнувшимся заключенным оказался бородач с высветленной макушкой. Говорить он не пытался, только переводил заинтересованный взгляд с Волкова на его напарника. «Тебя нельзя выпить. Ты такой же?» Волков невольно вздрогнул, распахнув шире глаза. Такое просто не могло примерещиться. Бородач, заметив реакцию Волкова, довольно прищурился. — Нужно остановить фургон, — буркнул напарник и сжал кулаки, протискиваясь к стене, отделявшей их от кабины. — Эй, там… А в следующий момент шлепнулся прямо на пол. От неподвижного тела к заключенному потянулись чертовски знакомые Волкову синие нити. Не подходить. Не отключать газ. Что проще-то может быть? Черт. Они порядочно облажались. Фургон довольно резко остановился, и валявшееся на полу тело проехалось ближе к заключенному на добрых сантиметров тридцать. Сияние не гасло, зато в своих капсулах зашевелились и двое оставшихся заключенных. Временами Олег Волков вел себя как непроходимый идиот. В школе влезал в драки, если дело касалось Разумовского. Не то чтобы Сережа сам не мог никого отлупить, но это один на один. Сережа — ходячая катастрофа — ухитрялся выбесить сразу нескольких человек. Тот чаще всего был виноват сам, но что его теперь, бросать одного с этими придурками? И Волков дрался, забирая на себя тех, что покрепче. В университете почему-то никак не мог вовремя замолчать, если преподаватель переходил на личности или задевал в рассказах что-то важное. Все учатся ради диплома — так и ты тоже попробуй, что сложного? Довели дело до конца. Дураком-то Волков точно не был. Так нет же: не понравилось — и даже сомневаться не стал, просто отчислился. Непрошибаемый: подстраиваться под обстоятельства просто не пожелал. Уже на службе не раз попадал в переделку, потому что даже в голову не приходило — бросить своих. На заданиях, уже будучи наемником, тоже себе не изменил: контракт стоило доводить до конца с минимальными потерями. Волков помнил инструкции. А еще видел синеватое свечение, которое почти всю жизнь приходило к нему во снах, и вдруг понял — чем бы оно ни было, зла ему оно не причинит. Мысль просто пришла в голову, точно всегда там была. Как идея о куполе, что трещал по швам, из детского кошмара. Их водитель явно о чем-то спорил с сопровождающим, и довольно громко. А Волков, плюнув на правила заказчика, потянулся к свечению. Синие нити прикоснулись к коже… И задрожали, словно впитываясь в тело. Свечение загудело, разделившись на два потока, и Волкову стало непривычно хорошо. — Твою мать, — ошарашенно выдохнул он. Бородач тряхнул головой, освобождая лицо от маски. — Мы думали, что одни такие, — прохрипел он на немецком и перешел на английский. — Поможешь? Или ты со Священником в доле? — Кем? — машинально переспросил Волков, все еще плохо соображая. Впитавшееся сияние, казалось, теперь трещало прямо в венах, и было в этом что-то… Что-то чертовски знакомое. Как в детстве. — Мудак со светлыми волосами, пушкой и баллоном газа, — охотно пояснил бородач, с неподдельным интересом изучая Волкова. — Работает на одного мужика в халате. Мы впроголодь в каком-то их бункере несколько лет сидели. — Чуваки! Я живой! Ох, вы тоже тут! Ты что, один все сожрал? — маска второго заключенного, темнокожего и лысого, шлепнулась на пол. — Где мы вообще? Какого хрена… — Тут тесно, что мы тут делаем? — тряхнул грязными волосами третий заключенный. — Я голоден, Мартин! Видишь меня? Мартин, чего ты с ним треплешься… Волков мысленно выругался. Нет, то, что он порядочно влип — дураку понятно. Связаться с какой-то хитромудрой конторой, на которую работает такой же наемник — а этот цепкий взгляд, которым одарил его блондин, Волков прекрасно знал, — поганая мысль. Облажаться с инструкциями, из-за чего заключённые проснулись. Нет, Волков всегда искал происходящему рациональное объяснение, но после всех этих сияний и галлюцинаций был готов поверить, что насос доломали те непонятные фиолетовые огни. От мысли, что он надышался какой-то отравы, пришлось отказаться: газ явно усыплял, а не дурил голову. Ну или превращал в конченного идиота, неспособного толком разговаривать, судя по друзьям бородатого. Нет, наверное, происходящему можно было найти и другое объяснение. Гипноз, внушение, паранойяльный бред, прогрессирующая шизофрения… В конце-концов, ни о своих снах, ни о свечении у служебных психологов Волков никогда не заикался. — Слушай, если Священник пронюхает, что ты из наших — в такой же рубашке окажешься… — осторожно начал бородатый. Пристальный взгляд, правильный тон и вид собаки, обнюхивающей руку незнакомца. — Чего ты с ним трепешься, давай жрать, — громыхнул второй заключенный, мотнув головой в сторону кабины. — Этого нельзя, тогда тех… — Как это наш, мы разве не одни такие? Полковник говорил… — открыл рот третий. Услышав снаружи шаги, Волков прикрыл глаза. У него был контракт. Может, не самый лучший, об этичности и говорить не приходилось, но желал бы следовать выдуманной этике — не шагал бы пятый год с винтовкой наперевес по неотмеченным на карте мира местам. А еще эти трое точно знали о свечении больше самого Волкова. И один из них точно мог рассказать детали… Решение оказалось не слишком простым. — Тихо, — коротко бросил Волков и, прежде чем вынуть из кобуры пистолет, оттащил бессознательное тело напарника за ящик: сразу и не заметишь, что валяется человек, а не тряпье. Заскрежетал замок, и двери фургона открылись, впуская их сопровождающего. Лицо парня казалось еще глупее, чем пару часов назад. Расслабленные мышцы, блуждающий взгляд… Спал он, что ли? Неужели нормальную охрану нанять не смогли? А еще от парня шел странный запах, почему-то пробуждавший зверский аппетит. Ящик, закрепленный цепями, вдруг громыхнул, словно кто-то пнул его изнутри. — Что тут случилось, у нас сигнал прошел… — чуть заикнувшись, начал парень, наставляя на всех подряд пистолет. Всю его фигуру окутывало едва заметное синеватое сияние. — «Инкуб» проснулся? — Показалось. В порядке все, техника сбоит, — ровно отозвался Волков, пропуская парня ближе к заключенным и дожидаясь, пока до того наконец дойдет опустить оружие. А потом просто оглушил его одним точным ударом и выволок из фургона. Вампиры, тайные исследования, синее свечение… Волков знал точно: после случившегося одному русскому наемнику стоило возвращаться домой или хотя бы в Европу, и побыстрее.***
-…и пожрем! — крикнул Кросс, тряхнув сальными волосами. В стороне догорал и без того разломанный фургон. Тройка подошла к делу с особенным энтузиазмом, превращая не только ходовую часть машины, но и мудреную электронику в мертвое покореженное железо и обломки пластика. Водителя отправили с миром своей дорогой, а тот и возражать не стал: с контрактом они порядочно облажались. Может, просто решил, что силы не равно: три диковатого вида заключенных и наемник с репутацией. Напарника Волкову пришлось буквально тащить на спине: даже спустя шесть часов тот толком не пришел в себя. — Перестарались, вот и все. Люди вроде как сны видят, если их вырубает, так что не трясись из-за этого, — хмыкнул Мартин, почесывая шею, закинул биту на плечо и уставился на пламя, пляшущее среди железок, которые ещё пару часов назад были фургоном. Потрясающая результативность для троих заключенных. — Крутая хрень. Надо тоже найти. Только расписать, а то… Где Мартин взял биту, никто не понял. Среди барахла, которое они выволокли из фургона, ее точно не было. Остановились они в какой-то глуши, не могла же бита просто на обочине валяться? — Священнику не попадитесь, — угрюмо заявил Волков, пиная выволоченный на дорогу ящик. Медленно шагая, Гриппс подхватил с земли монтировку — и вдруг от всей души стукнул по железной крышке. — С нами не хочешь? — Мартин раздавил ботинком один из уцелевших кусков капсул. Волков еще раз взглянул на то, как Гриппс вдохновенно лупит железный ящик, на котором с громкими криками принялся прыгать Кросс. — Не мое. К другому привык, — в груди внезапно стало паршиво. Вот откуда, значит, вся эта любовь к войнам, дракам и хаосу. Чужие смерти его никогда не трогали, а там, где люди чувствовали себя ужасно, Волков, к своему стыду, чувствовал себя почти комфортно. — А в детстве как? — неожиданно спросил Мартин, наклонив голову. Волков застыл. Действительно, как? Питаться страхами или чем-то подобным напрямую, как Тройка, он тогда точно не умел. Неужели сам того не зная, тянул это из окружающих? Вряд ли им было приятно. Зато ясно, почему у него в детстве особенно не было друзей. Стоп. — Понял что-то? — прищурился Мартин, отрывая от смирительной рубашки второй рукав и разрывая его на ленты. Волков мотнул головой, думая о Разумовском. Да нет, быть не могло. У Сережи, конечно, проблем хватало, но чтобы своими эмоциями прокормить… Как это правильно? Энергетического вампира? Падальщика? — Разберешься, — Мартин наматывал ленту на кулак. — А вообще, с таких же психов, как мы, можно кормиться, а им ничего не будет. Даже наоборот… — Шеф говорил, что это их лечит и мы полезные, — хохотнул Кросс, спрыгивая на землю. — Шеф нас запер, — выплюнул вдруг Мартин, словно ощетинившись. — Будто мы крысы. Крысы в лабораториях тоже полезные. Кросс застыл на месте и явно уже хотел что-то сказать, как Гриппс еще раз ударил по ящику — и доломал замок. Улюлюкая, он подпрыгнул, сорвал крышку, явно рассчитывая сломать что-то еще, и вдруг замер. — Эй, Мартин… — глухо позвал он. Тот обернулся, перекидывая биту в другую руку. Из ящика показалась рука с короткими пальцами. Волков помрачнел: кажется, невольному пассажиру пришлось очень несладко. Мальчишка — лет шестнадцать, напуганный взгляд, — с трудом сел, осмотрелся, а потом вдруг потянул из оставленного на земле напарника Волкова такую же энергию, что и Мартин несколько часов назад. Поток прервался довольно быстро. Синее погасло, зато взгляд мальчишки стал осмысленнее: — Я… Паршиво помню, — высоким голосом начал он, с опаской поглядывая на Кросса и Волкова. — Я Джейкоб. Вогл. Да, просто Вогл. Вы знаете шефа Риггинса? — Пятый, — довольно прищурился Мартин и подошел ближе, протягивая парню биту. Волков хмыкнул. Если он сам понятия не имел о своей природе, то Мартин и остальные с этим жили не первый год, наверняка считая себя единственными в своем роде. Серьезное потрясение, должно быть. После долгих лет понять, что ты не один. В кармане вдруг зазвенел телефон. Номер привычно не определился, но голос Волков легко узнал. Бывший сослуживец торопливо бормотал о новом заказе: работенка в Восточной Сибири, заказчик проверенный, половина суммы в качестве предоплаты… Сам старый знакомый взяться не мог, а лучшей кандидатуры, чем Волков, было не найти. Отказываться было попросту глупо, учитывая полный провал с нынешним контрактом. — Четвертый, — твердо поправил он, наконец положив трубку. Выбраться из страны, набрать людей, подготовить план… В пару дней уложится, если будет торопиться. — Работа. Разберется с этим, а потом найдет Разумовского. Столько лет не виделись… Хотя нужен ли ему теперь порядком потрепанный Волков? Сережа сейчас, должно быть, по уши занят программированием — что он там писал, какой-то сайт для общения в интернете? Зачем ему болтовня бывшего спецназовца? Они в прошлую-то встречу долго не могли найти общей темы для разговоров. — Разберешься со всем — возвращайся, Волк, — хмыкнул Мартин, захлопывая пустой ящик. Крышка на место так и не встала. — За этого не волнуйся. Мы не оставим, раз тебе важно. Волков коротко кивнул, на проверку пнул сапогом выжатого в ноль бывшего напарника — тот тихо охнул: живой — и зашагал прочь.***
-…и я теперь тоже путешествую! — мягкий голос Моны Уайлдер хорошо отвлекал от паршивых мыслей. Даже не привыкшему откровенничать, тем более со случайными знакомыми, Волкову было на удивление комфортно. — Мне тогда нравилось быть бейс-боль-ной битой, потом пищалкой, а потом я превращалась в пушку! Мону — темноволосую девушку, способную превращаться во что пожелается, — Волков знал от силы несколько часов, во всяком случае, в человеческой ее форме. Зато Мона помнила его еще с прошлой встречи с парнями из «Тройки» — даже семь с лишним лет спустя. Только теперь и выяснилось, что та бейсбольная бита в фургоне взялось вовсе не из воздуха. На старых знакомых Волков вообще наткнулся случайно. Как раз разобрался с заказом и услышал вдруг от случайного парня на заправке, что в паре миль отсюда уже неделю как обосновались какие-то панки на фургоне. Целое событие для приличного городка с одинаковыми домами и идеальными даже глубокой осенью газонами. Волков сначала и не слушал толком, но стоило парню описать главаря этой компании, насторожился. А к концу разговора твердо решил встретиться со старыми знакомыми. Последний контракт его порядком вымотал. Да и вообще, за эти годы Волков отмерил сапогами столько километров, что самому жутко становилось. Сначала, правда, он успокаивал себя мыслью, что восстанавливает подмоченную репутацию: заказчиком перевозки «Хулиганской Тройки» и впрямь оказалось одно из секретных отделений ЦРУ. Тот случай, когда сам не уверен, к худу или к добру дело не выгорело. Сознание, однако, на такой наглый обман не велось. Заданий хватало, причем любого рода. Охрана, доставка, военные операции… В Америку Волков долго не совался, выбирая Восток и Африку, редко забредал в Европу. Первое время раз за разом брался за работу в России. Но чего до сих пор так и не осмелился сделать — позвонить наконец Разумовскому, как пообещал себе в прошлую встречу с Тройкой. В конце-концов, их дороги разошлись уже давно, да и безотчетное чувство вины — не иначе как за собственную природу — порядком мешало. Кошмары тоже изменились. Черное не пыталось его сожрать и растащить на волны, оно вообще стало другим. Теперь под трескающимся звездным куполом раз за разом мелькали тени, словно от невидимых гигантских крыльев. А еще там звучал голос Разумовского — совершенно детский, пересказывающий ему прочитанные сказки. Действительно, лучше бы его мучило синее свечение и холод. От этих рассказов Волков снова и снова вспоминал что все детство питался — безо всякого согласия — эмоциями лучшего друга, и даже не удосужился рассказать о собственных кошмарах. Дружба… Паразитизм. Тянуть что-то без спроса у лучшего друга… Волков считал, что имеет полное право злиться на самого себя. У каждого свои принципы, да и проблемы тоже. Вон, даже Тройка бесилась, вспоминая, что их пытались превратить в лабораторных крыс: Мартин сболтнул, что они снова столкнулись со Священником. Зато тот самый дурень, которого в свое время вырубил в фургоне Волков, ухитрился почти полгода проработать начальником «Черного крыла». Почему-то этот факт удивлял Волкова куда сильнее, чем энергетические вампиры, изнанка мира с ее треснувшим куполом, фиолетовое свечение, разрушавшее электроприборы, и даже Мона Уайлдер. А Мона, между прочим, могла превращаться во что только вздумается, наплевав на законы физики. — Ты была… — не пытаясь выговорить название страны, Волков потянулся к помятой жестянке с чаем. Хулиганскую Тройку, состоявшую теперь из шести человек (вернее, четырех вампиров, безумной девчонки по имени Аманда с бритыми висками и еще более странной девчонки, напоминавшей хиппи), снова занесло в какую-то жуткую глушь. Хорошая глушь. Спокойная. А за разговорами с внезапно объявившейся Моной не станешь глазеть на звезды. Странная беседа. Словно говоришь с ребенком, которому открыты все тайны мира. С другой стороны, Волков бы не сильно удивился, окажись оно так и на самом деле. — В Вендимуре, — легко отозвалась Мона. — Это мир, который сделал Мальчик. Фрэнсис. А потом расследовала всякое… У Дирка есть свое агентство. Но мне наскучило. Я давно не видела Мартина. А потом улитка в моей голове сказала, что ты тоже скоро приедешь. Волков кивнул, подбросив в костер пару веток. Существование другого мира с рыцарями, которые сражались на ножницах, никак не укладывалось в его голове. Но в случае с Моной понимать было не обязательно: кажется, ей хватало и простого молчаливого внимания к рассказам. И чашки сладкого чая. — Я бы хотела превратиться в уголек, — шепнула Мона, словно огромный секрет. — Но все почему-то решили, что мы чиним вселенную и должны делать только нужное. А Хьюго считает, что я могу делать все, чего мне только не захочется. Потому я превращусь, когда почувствую… Чувствуя себя персонажем безумного чаепития, Волков бросил в чашку Моны еще пару кусков сахара. От внезапного сравнения стало не по себе: Кэрролла он бы и открывать не стал, если бы в детстве в очередной раз заболевший Разумовский не попросил почитать ему вслух. — У тебя что-то случилось, — Мона тряхнула темными волосами, обхватила чашку обеими руками и сделала глоток, расплываясь в грустной улыбке. — Ты голодный, да? Мартин думает, что ты привык к чему-то другому. Не как Тройка. И беспокоишься ты зря, они же кормятся от Аманды. — Он сам так сказал? — Волков поднял брови и повернулся в сторону разрисованного фургона. Мартин сидел, уронив голову на грудь, и, кажется, дремал — как и все остальные. Про Разумовского в разговорах Волков ни разу не упоминал, потому сказанное Моной показалось странным. Не мысли же Мартин читал? Неужели у него, сурового наемника, прошедшего черт знает сколько всего, все тревоги написаны на лице? — Это видно, — Мона пожала плечами, не особенно помогая. Насколько Волков мог судить, очевидные для нее вещи часто всем остальным звучали китайской грамотой. — Ты не нашел своего друга, да? — Не искал, — честно признался Волков. Стоило смириться с тем, что Мона ухитряется добывать информацию из воздуха. Может, для нее крик вселенной похож на сбивчивый рассказ? Мона поежилась, подняла глаза к небу и снова улыбнулась. — Искры… Я еще не была в твоей стране, — ни с того, ни с сего шепнула она. — Ты его найдешь. И не раз. Он такой же, как и мы все. Ветка, брошенная Моной в костер, ярко вспыхнула: сгоревшие листья превратились в крупные хлопья черного пепла. От порыва ветра прямо в лицо ударил дым, и Волков глухо закашлялся. Такой же. — Что? — Волков выпрямился, вдруг понимая, что именно сказала Мона. — Как ты? Или как… — Как мы все, — повторила она, словно что-то очевидное. — Я, ты, Тройка, Дирк, Аманда, Хьюго… Ой. Мона вдруг замолчала и приложила палец к губам. Волков нахмурился, посмотрел по сторонам и хотел было спросить что-то еще, как услышал негромкий стук. Жестяная чашка с чаем валялась прямо на сухой траве, а Мона исчезла. Волков устало выдохнул. Происходившее начинало его порядком раздражать: он понимал в лучшем случае половину. А в следующее мгновение — раньше, чем подошел проснувшийся Мартин, — у Волкова зазвонил телефон. Новая работа: Питер, «Кресты» и человек, которого нужно было вытащить оттуда как можно быстрее. Имени заказчик не сообщал, только предупреждал, в каком из помещений и когда его придется забрать. Тем не менее, само название тюрьмы говорило о многом. Об упомянутом Моной имени — Хьюго — Волков совершенно забыл. Россия. Давно пора возвращаться. Не бывает таких совпадений. Разберется с делом — и пойдет к Разумовскому. Сколько можно бегать от самого себя? Хоть прояснит наконец, стоило ли себя казнить: может, энергию он тянул вовсе не из Сережи, а из других. Не глядя подхватив валявшуюся прямо на траве зажигалку, Волков поднялся на ноги и побрел к арендованной машине. Минута — и он уже выбирался по полям на нормальную дорогу. Усевшийся рядом с костром Мартин нахмурился, когда увидел рядом с оставленной Волковым чашкой другую зажигалку, с гравировкой: звериный клык и скалящаяся морда.***
Олег Волков никогда не был суеверным, но своему чутью доверял безоговорочно. То, что другие назвали бы интуицией, его почти не подводило. Все не задалось с самого начала. Еще в полете, над океаном, Волкову опять приснился кошмар с трескающимся куполом и чернотой, такой же враждебной, как в детстве. Прежде чем проснуться — синеватое свечение в этот раз даже не прикоснулось к нему, а до крови оцарапало щеку осколками льда — Волков на мгновение заметил смутно знакомое лицо. Дурень, работавший на «Черное крыло». Тот самый мальчишка, что сопровождал Тройку в их первую встречу. Вот только в этот раз взгляд его больше не был пустым: лицо казалось одухотворенным, а глаза горели алым. Казалось бы, давно стоило смириться с существованием всей этой полусказочной чепухи, с видениями, вампирами и другими небылицами, но Волкову каждый раз казалось, что он просто рехнулся. Или в шаге от этого. Странно: несколько десятков раз увидеть, почувствовать самому, но до конца не поверить. Проснувшись, Волков поморщился: от сидевших вокруг парней к нему тянулись знакомые синеватые нити. Странно, какого-то особо голода он не ощущал, но в последнее время все хуже себя контролировал. Парням, правда, было все равно. Что тут скажешь: видимо, тоже те еще психи. Наемники. Родина встретила его недружелюбно. Мелкие проблемы на пропускном пункте (спасибо старым знакомствам, хватило одного звонка, чтобы разобраться), небольшие трудности с поиском оружия (довольно внезапно, раньше этот человек Волкова не подводил), лишь пара часов, чтобы разобраться в планах тюрьмы… Шагая по полупустым коридорам — охрана к гостям оказалась не готова — Волков вдруг почувствовал, что его тянет к одной из дверей. План корпуса словно перестал существовать в сознании, да и парень, который их нанял, отошел на второй план. Имя, преступление, сколько тот вообще здесь провел — все не было хоть сколько-нибудь интересным. На этаже находился кто-то, буквально притягивающий своей энергией. Деликатес. Нужно было заглянуть, хоть одним глазком. Они и так опаздывали: наниматель подождет пару минут, ничего с ним не случится. К тому же то, что так тянуло к себе Волкова, взывая к проклятой вампирской природе, находилось где-то поблизости. Система безопасности надрывалась, время шло на минуты, а Волков замер, пытаясь почуять… Что? Пищу? Выдающийся профессионализм. Ругая себя на все лады, Волков с парнями шагнул в последний из ведущих к цели коридоров ровно в тот момент, когда где-то поблизости хлопнула дверь. Мир окончательно потерял привычные очертания, распадаясь на кадры. Гражданский — лысоватый очкарик в потрепанном костюме. Не представляет угрозы. Охранник — ничего особенного, вооружен, может поднять шум. Выстрел. Две двери… И синее свечение рядом. Проверить… Звуки — и лед ударившей в лицо синеватой энергии, как в кошмарах, — вернулись, стоило Волкову разглядеть лицо человека в комнате. Разумовский. Сережа. Какого черта? Прежде, чем Разумовский успел сказать хоть слово, Волков разобрал за его спиной всполохи энергии. Уже знакомые бледно-синие нити переплетались в странные спирали, завязывались узлом и меняли цвет. Багрово-рыжее мудреной стеной стояло за спиной у Разумовского, раз за разом вспыхивая мелкими огоньками и рассыпаясь черными искрами. Чутье подсказывало: ничего хорошего это не сулило. Человеческое еще никогда на памяти Волкова так не светилось.***
…Фиолетовые огни перед глазами полыхнули еще сильнее, и ошейник наконец перестал душить. Звука выстрелов Волков просто не слышал, да и боли почти не почувствовал: он наконец понял, что за огненная стена стояла за спиной старого друга. Знание пришло из ниоткуда, как это всегда бывало с теми мыслями, что рождались в его голове отголосками старого кошмара. Конечно, рассказывать о своей жизни увлеченному мыслями о мести Разумовскому Волков не стал. Сережа, в конце-концов, только сбежал из тюрьмы. Стоило дать ему сначала привыкнуть к нормальной жизни. Что же до мести… Учитывая, что тот майор и правда лишил Разумовского всего, вплоть до свободы, Волков даже не спорил. Сережа тут имел полное право на что угодно. Да и другие странности казались тогда Волкову вполне объяснимыми. В самолете по пути в Венецию Разумовский и вовсе казался адекватным. Рациональность. Его подвела привычка измерять все с точки зрения рассудка и с позиций поставленной на ступеньку выше всего остального старой дружбы. Волков даже не подумал, что Разумовский за проведенные в тюрьме месяцы порядком рехнулся. Волков вообще считал себя отчасти виноватым в случившемся. Слишком многого не сделал. Побоялся тянуть из Разумовского ту неправильную энергию, которую почуял еще в «Крестах». Так, лишь выпил самую малость там, в вертолете, — и сам перепугался. Слишком уж потерянным стал казаться Сережа. Ничего не сделал, когда того мучали кошмары: только оставался неподалеку и смотрел, как клубится над Разумовским огненно-черное. Правда, от присутствия Волкова вихри в энергии становились словно слабее… А что толку. Сегодня с утра Волков ухитрился потерять зажигалку, с которой не расставался еще с университета, а уже вечером друг детства, совершенно потерявший рассудок, выпустил в него пять пуль. Хотел взорвать, только внезапно появившиеся фиолетовые огни снова закоротили электронику. Как тогда, с насосом, который подавал Тройке усыпляющий газ. День явно не задался. Сознание ускользнуло — а потом Волков снова очутился в черноте из своего кошмара. Знакомый купол трещал, начиная осыпаться синеватыми льдинками, а теней стало больше. — Я тебя знаю, да? — совершенно человеческий голос, вдруг раздавшийся откуда-то сбоку, напугал Волкова сильнее любой чертовщины. — То есть знаю, конечно, я теперь все имена знаю. Я имею в виду, знал лично. Ты тот наемник, с которым мы перевозили проект «Инкуб»! Волков рывком обернулся — и опешил. Увидеть мальчишку из «Черного крыла» он явно рассчитывал меньше всего. Отчаянно захотелось курить. — И как ты здесь оказался? — Волков озвучил единственный пришедший в его голову вопрос. — Меня там вроде как убили, — пожал плечами тот, поднимая алые — как и во сне Волкова — глаза на купол. — Тело сбросили в портал. А потом… Потом я все понял. Теперь хотелось не только курить, но и ругаться. Какого черта? Он жил со знанием обо всем этом безумии почти восемь лет, неужели после смерти мир не станет чуточку проще? Да и компания Волкова, мягко говоря, не радовала. С другой стороны… Не адские мучения, но явно заслуженные страдания: вечная бессмыслица. Наверное, он сам был в этом виноват, мог все исправить. Видел этот проклятый огненный вихрь, а ничего не сказал. Даже не вспомнил вовремя, как парни из Тройки упоминали: они, вампиры, могут лечить сумасшедших. Может, речь шла о тех, кто не справлялся с самим собой? Сереже такое описание явно подходило. Что-то с ним было не так. Но, дьявол его раздери, Разумовский всадил в него пять чертовых пуль! Волкову что, просто из памяти все вычеркнуть? — Я Хьюго, — вдруг оборвал его размышления парень с красными глазами. — И нет, ты не умер. Тебя какой-то парень увез из того дворца и лечит. Вы вроде как знакомы. Если что пойдет не так… Ты Моне понравился, она умеет людей перебрасывать порталами. — Мона же… — начал было Волков, поднимая голову, а потом вспомнил потерянную зажигалку. Видимо, свою настоящую он оставил еще на том поле, где ночевала Тройка. Но в целом… Новости хорошие. Хьюго проводил взглядом оторвавшуюся от купола звезду и заговорил снова: — Не могу объяснить всего, да и ты сам уже понял, — к Волкову он больше не поворачивался. — Все случается так, как и должно. Священник должен был найти и поймать Тройку. Он и тебя нашел, потому что должен был. Без него вы с парнями не встретились бы. Ты сам должен был найти своего друга… Ты сдерживал тот хаос, с которым он родился. И пока тебя не было, этот хаос набрал силу. Но это поправимо. Тех, кто чинит реальность, не слишком много. И твой друг — из их числа. Замечательно. Нет, про сломанный мир Волков знал с детства. Но быть инструментом, который обязан этот мир чинить — немного другое. С другой стороны… Хьюго мог сейчас сказать ему что угодно, но самое важное уже прозвучало. Волков был жив. И первое, что он собирался сделать — найти, наконец, Разумовского. Как давно уже себе пообещал. Может, новая попытка будет хоть самую малость удачнее?***
Ради наконец наступившего спокойствия пришлось порядочно побегать. Искать исчезнувшего из тюрьмы Разумовского по всей Европе. Напороться — дважды — на Священника, который продолжал работать на «Черное крыло»: кажется, там снова сменился начальник, и безумные ученые взялись за старое с удвоенной силой. Выследить кучку ненормальных ирландцев. Найти компанию, которая наняла людей, выкравших Разумовского… Едва не помереть сначала в тайге, а потом в степях, разыскивая проклятых сектантов. Поднять на уши всех старых знакомых — и только благодаря им не упустить Разумовского в какой-то глуши. Иначе снова пришлось бы искать эту рыжую катастрофу по тюрьмам. Не то чтобы долго, просто… Проблемы. Сам Волков все еще был не в лучшей форме. Выяснить наконец, что за ерунда происходила там, в Венеции. Разобраться с тем мозгоправом, стараниями которого Разумовский совсем поехал. Не слишком удивиться, выяснив, что дражайший Венеамин Самуилович через третьих лиц связан с «Черным крылом»: похоже, новый начальник времени зря не тратил. Научиться без угрызений совести и незаметно для Разумовского вытягивать из этой дурной головы лишнее, даже едва заметные желто-черные всполохи. Благо, с каждым днем таких становилось все меньше. Волков почти привык и к новым вещам, которые то появлялись рядом из ниоткуда, то пропадали. Даже перестал объяснять это усталостью или плохой памятью. Если Моне нравилось путешествовать — он не возражал. Правда, ловил себя на мысли, что беспокоится: не хватало еще, чтобы Мона снова попалась Священнику. Теперь же — сколько времени прошло, Волков и правда бы не сказал, — они сидели в каком-то полупустом баре, и Разумовский опять что-то затевал. Его до крайности довольный голос заставлял улыбаться: в кои-веки Сережа стал похож на самого себя. И даже жутковатый пиджак (где только Разумовский его откопал?), яркий до рези в глазах, не слишком раздражал: Волков искренне считал это необходимой жертвой. На самом краю пустого стола лежала только зажигалка — чертовски похожая на потерянную в американской глуши. Насколько Волков понимал, массовых убийств и психологических пыток в этот раз не планировалось. Кошмары наконец отступили, а шрамы от пуль почти не беспокоили. Скорее из вежливости, чем от любопытства, Волков открыл один глаз: Разумовский хвалился новым костюмом Чумного доктора, словно выбранная им на эту роль девушка уже на все согласилась. Оставалось только удивляться самоуверенности Разумовского. С другой стороны, не Волкова же он собирается нарядить в этот костюм, и то хлеб. За окном вдруг послышались голоса, и зажигалка, чуть дернувшись, упала на пол. Волков нахмурился: у самого его ботинка теперь лежал небольшой резиновый мяч. Мгновение — и тот покатился в сторону. — Что? — спросил Разумовский, по-своему толкуя нахмуренные брови Волкова. Голоса за окном стали громче, и Волков разобрал несколько слов на английском. Говорили двое: речь первого казалась путанной и суетливой, а в словах второго явно читались сомнения. Разумовский снова улыбнулся, прислушиваясь… — Дирк! Ты приехал! — воскликнула Мона, в одно мгновение принимая человеческую форму. — Олег, смотри, это Дирк Джентли! Замечая, как меняется выражение лица Разумовского, Волков вдруг понял: спокойные деньки закончились. Проблемы — или просто очередная непонятная ерунда — нашли его сами. Волкову не нужно было даже поворачиваться: из его угла вход был прекрасно виден. У дверей стояли двое мужчин. Первый — низенький, ушастый, с испуганным взглядом и клетчатой рубашке поверх черной майки. Второй — высокий и худой, с сияющим от радости лицом, одетый в ярко-желтую куртку. Судя по тому, как Мона кинулась его обнимать, — давний знакомый. Дирк Джентли… Кажется, Мона как-то говорила, что у него своё детективное агентство. Что он забыл в России? — Как… Подожди, ее же здесь не было? — озадаченно спросил Разумовский, а потом, водружая на нос очки, вдруг уставился на вошедших в бар парней. — Классная куртка. Ты их знаешь? Мона уже показывала пальцем в их сторону, и высокий — видимо, тот самый Дирк Джентли — расплывшись в широкой улыбке, шагал к их столику. Волков мысленно выругался. Все же стоило рассказать Сереже о сломанной вселенной немного раньше.