Look What You Made Me Do

Записки, которые она находила в своем личном школьном шкафчике, сложно было назвать милыми. «Арджент, ты заносчивая сучка. Я хочу тебя.» — это была одна из самых нейтральных, прочие были полны непечатных слов и предложений. Все эти послания не нуждались в подписи: каждый раз, разворачивая новую записку, Эллисон краем глаза улавливала маячащего поблизости Романа Годфри. Высокий, бледный, с какой-то непередаваемо зловещей усмешкой — для Эллисон было уму непостижимо то, как обожали этого парня ее одноклассницы, да и большинство девчонок школы в принципе. Они считали его таинственным и опасным, непредсказуемым и непонятым. Эдаким лиричным героем, плохишом с особыми привилегиями, за которые прощалось все. У Эллисон же просто мороз шел по коже от этого психа и его немигающих взглядов — она и рада была бы держаться подальше, да вот только Годфри всегда был где-то поблизости от нее, и всегда безмолвно подчеркивал то, что заинтересован ею. Взглядами, жестами, улыбками — но почти никогда он не подходил к Эллисон, чтобы заговорить напрямую и как-то обозначить свое внимание к ней. И черт бы с ним, она бы пережила все это, но в какой-то момент Годфри раздобыл номер ее мобильного и по ночам стал слать ей сообщения, от которых ей становилось не по себе. Роман следил за ней, буквально — он знал, где и с кем она бывает, знал, во сколько ложиться спать и даже, черт побери, был в курсе цвета ее пижамы. Иногда он звонил ей и молчал в трубку, и она молчала в ответ, и их дыхание смешивалось в отвратительно интимном смысле — Эллисон не хотела уступать, не хотела показывать слабости или страха, но сам факт того, что она брала трубку непостижимым и мерзким образом сближал их… Эллисон ощущала, что втягивается в отношения, которые ей не нужны и неприятны, все это походило на какую-то хитроумную ловушку и давило на нее, так что она решила разрубить этот гордиев узел разом — просто подошла к Годфри в полупустом школьном коридоре и сама заговорила с ним. — Кевин прикончит тебя, если узнает, что ты преследуешь меня, — она не собиралась запугивать Романа Кевином, но слова сами собой сорвались с ее губ. Кевин всегда был ее каменной стеной, ее самым прочным заслоном. Они с братом были очень близки, их близость даже была поводом для шуток какое-то время: до тех пор, пока Кев весьма грубо не поставил на место каждого из нерадивых шутников. — Так все дело в Кевине, да? — флегматичное выражение лица Романа внезапно оживилось, черты исказились и приобрели остроту. — Ты отказываешь мне, потому что тебя трахает твой братец? — Ты больной ублюдок, Годфри, — с искренним отвращением процедила Эллисон. — И именно поэтому в глубине души ты хочешь меня, Эллисон. Я — больной ублюдок, как и ты сама, — усмешка Романа была холодна, но все же обожгла Эллисон самое нутро. Она невольно содрогнулась: ведь он не прав, он ненавистен ей! — Оставь меня в покое, Роман, — потребовала она глухо. — Заставь меня, — азартно осклабился Роман. — Я просто изнываю от нетерпения. Эллисон помнит, как недобро блеснули глаза Кевина, когда она рассказала ему о Романе. Помнит, каким холодным, промораживающим до самых костей тоном Кевин пообещал убить Годфри. Помнит, как ее брат украл из оружейной отца пистолет и с непроницаемым лицом демонстрировал ей его. Кевин не шутил — никогда, особенно если дело касалось его сестры. Кевин, пожалуй, был помешан на ней куда больше Романа — сестра была средоточием его мира. Он давно уже замечал излишний интерес Романа к Эллисон, но вмешиваться без ее согласия не смел. Все, что ему было нужно — это лишь ее слово. Одна жалоба, одна просьба, один взгляд. Когда кто-то вышиб Роману Годфри мозги, Эллисон ни на миг не сомневалась в том, что это сделал ее брат. — Это преступление, Кевин, — побелевшими губами прошептала она, когда отыскала брата на заднем дворе, невозмутимо бьющего по мишени прямо в цель из лука. — Убийство. — Ну, так сдай меня копам, Элли, — равнодушно отозвался Кевин, нарочито медленно опуская лук. Его стрела ударила точно в яблочко, и он довольно хмыкнул. — Так это в самом деле был ты? — с замирающим сердцем, Эллисон вцепилась в предплечье брата. Она знала, что Кевин способен на жестокие поступки — он доказывал это не раз в прошлом, но… Убийство? Мог ли он зайти так далеко? — Меня все и так считают маньяком, — Кевин осторожно стряхнул ее руку, чтобы наложить на тетиву новую стрелу. — Юмор здесь неуместен, Кев, — мрачно пробормотала Эллисон. — Думаешь, я шучу? — саркастично вскинул бровь Кевин. — Ты же знаешь, это не мой стиль. — Тебя арестуют, Кевин! Они найдут что-нибудь, они обязательно что-нибудь найдут и придут за тобой! Что тогда мы будем делать? — Эллисон обуял ужас, самый настоящий и животный, когда она в полной мере осознала, что уже произошло, что происходит прямо сейчас и что произойдет в ближайшем будущем. — Успокойся, сестренка, — Кевин приобнял ее, опустив лук, и выглядел он дьявольски безмятежным в этот момент. — Меня не посадят в тюрьму. Только не за то, что я сделал ради тебя. Эллисон не могла поверить в правильность и безнаказанность того, что сделал ради нее Кев, но пришли за ним вовсе не копы. Минуло три ночи, как умер Роман Годфри — Эллисон не могла сомкнуть глаз ни в одну из них. Она металась в постели, плакала, переживала — за Кевина, большей частью, — и в итоге всегда шла в комнату брата, чтобы найти утешение в его объятиях. Ничего плохого, нет — это в больном разуме Годфри между нею и Кевином было что-то запретное, в жизни же Эллисон просто… Просто чувствовала себя в безопасности рядом с братом, и хотела подарить ему такое же ощущение. И когда она вновь скользнула в комнату брата, чтобы найти в нем утешение и убедиться, что он в порядке, перед нею предстала ужасная картина. Нечто ужасающее, нечеловеческое, неживое склонилось над постелью ее брата. Чавкающий, влажный и омерзительный звук наполнял полумрак комнаты. Звук п о е д а н и я. Остекленевшие глаза Кевина с укором уставились на нее с мертвого лица. — Посмотри, до чего ты довела меня, — с укором вздохнул монстр, разгибаясь и поворачиваясь в ее сторону. Дьявольский облик с вытянутой зубастой пастью мягко воплотился в образ Романа Годфри, который протянул к ней руку: — Мы могли бы избежать всего этого, если бы ты не изображала из себя недотрогу. Эллисон хотела закричать, но не успела — мертвец оказался быстрее.