Его

Прошмыгнув через окно, Питер мельком глянул на часы у своей кровати и с облегчением выдохнул, поняв, что до школы ещё осталась пара часов. Он дал наплечной сумке сползти на пол и поморщился, когда та задела больное место. Он осторожно разделся, потому что в душ требовалось позарез, и поймал собственное отражение в полноразмерном зеркале на двери. Вот же чёрт. Из раза в раз, после того как Бек подбрасывал его до дома, он не уставал удивляться своему виду, легонько проводя пальцами по отпечатавшимся укусам, которые как раз сейчас потревожил сумкой. С тихим шипением он опустил взгляд на темнеющие синяки вокруг запястий; свежие поверх уже почти сошедших. Питер осторожно провёл пальцами вдоль горла, вспоминая тот первый раз, когда на нём остались отметины навроде этих и то изумление во взгляде, с которым Бек почти едва ощутимо дотрагивался до них, будто не верил своим глазам. Воспоминания вызвали лёгкую улыбку, потому что Питер был почти уверен: в тот раз отметины были оставлены ненарочно, Квентин просто не рассчитал усилий. Вообще-то даже создавалось впечатление, что Питер в принципе не способен сломаться, как сильно ни бей. И Питер, возможно даже не всегда осознавал, но чем сильнее он Бека провоцировал, тем больше им обоим нравилось, так что принять эту истину было единственным логичным решением. Не в силах ничего с собой поделать, Питер при первой же возможности принимался подсчитывать свежие отметины на своём теле, пока те не успели даже чуть-чуть поблекнуть. Как правило, они выделялись ярче всего в первые двенадцать часов. Иногда Бек оставлял буквально несколько штук, но когда самые крупные уже готовы были сойти без следа, Питер знал: уже завтра у него снова будет везде болеть. И эти ночи были для него самыми лучшими, пускай поспать в них почти не доводилось. В такие ночи он был благодарен за существование звукоизоляции, ведь его крики звучали громче всего, а мольбы вырывались чаще, чем когда-либо ещё, и Бек стремился побить все рекорды по числу его оргазмов за одну ночь. В такие моменты Бек показывал ему свои самые тёмные стороны и Питер упивался ими с каждым вздохом, каждым словом. И эта тьма существовала только для Питера, равно как и его собственная — только для Бека. Маскировать отметины оказалось проще, чем он когда-то полагал. Прежде всего потому, что Бек не оставлял следов там, где их не спрячешь под повседневной одеждой, тем более особенно выпуклые и яркие отметины. На видных местах появлялись лишь такие синяки, которые несложно спрятать под лёгким слоем тональника, и в этом деле Питер уже здорово поднаторел. Он повернул голову в сторону и шумно выдохнул при виде извивающейся цепочки пурпурных пятен, уходящей вниз по шее. На плече имелось ещё несколько таких, и в довершение ко всему — выразительный отпечаток зубов. Вообще-то Питер был уверен, что в этот раз Бек проткнул ему кожу клыками, но при близком рассмотрении оказалось, что нет, хотя в ближайшие дни след от укуса расцветёт всеми цветами радуги, это точно. Имелись и следы вдоль ключиц, напоминающие воротник, поблекшие царапины на груди, пересекающиеся друг с другом, отпечатки пальцев выше локтей, на бёдрах и на другом запястье тоже. На ляжках они темнели особенно сильно, перемежаясь с укусами, что распускались, как цветы, на внутренней стороне его ног. Питер медленно повернулся, проходясь руками по ягодицам, где болело больше всего, из-за чего сидение за школьной партой превращалось в изощрённую пытку. Здесь отметины сливались друг с другом, и всё же их можно было распознать по маленьким синячкам от обручального кольца Бека, и два укуса — по одному на каждую ягодицу. Про их назначение следовало бы спросить ещё в первый раз, но Питер так и не поднял эту тему и про себя начал подозревать, что это лишь ещё одна из тех вещей, с которыми всё сложно. Лопатки тоже непомеченными не остались: как и грудь, они были исполосованы царапинами. Но он не мог как следует их разглядеть, не повертевшись перед зеркалом то так, то эдак (а он повертелся, разумеется). Питер не пожалел на времени на то, чтобы провести пальцами по каждой вспухшей бороздке, до которой только мог дотянуться, иной раз с нажимом, чтобы прочувствовать отголосок тех ощущений, которыми сопровождалось их появление. Каждая отметина имела привязку к какому-нибудь воспоминанию нескольких дней или часов давности; ко вздоху, рычанию, стону. И сейчас он вспоминал отданный приказ и пронзительный голубой взгляд, пригвождающий его к месту. В этот раз всё вышло ненамеренно, и именно такие вот случайности нравились Питеру больше всего, ведь это означало, что из-за него Бек не смог себя сдерживать. И именно такие отметины — вызывающе яркие на бледной коже — заявляли о том, кто владеет им: его телом, сердцем и душой. Питер Паркер принадлежит Квентину Беку, это непреложный факт. И глянув на оставшуюся под ногтями кожу, Питер не сомневался, что Квентин Бек тоже принадлежит ему.