m'khila

      Карминово-алое солнце лениво разлепляло свой единственный глаз, заливая замерший в ожидании мир языками рассветного льда.              Нервно и небрежно расправленный подол мантии, и тяжелый вздох из глубины усталых легких. Сколько еще осколков разбитого зеркала сможет вместить твое сердце, прежде чем разорвется от гниющих ран, под давлением могильной плиты прошлого? Сколько оно уже вместило?              Бессмысленные вопросы, бессмысленные переживания, шепотки у самого входа – сливаются в один монотонный гул, мерный звон колокола по еще не отсеченной, но уже принявшей монету под язык голове. Руки беспокойно теребят манжеты и неосознанно заламывают пальцы и собирают острые куски. Это не имеет значения, не имеет значения, все, что было нужно – забвение, Лонгиновым копьем отсечение от пляшущих знакомых запахов, от падения, тогда – возможно – он снова потянется куда-то выше. Сколько лет ты готов провести в холодных каменных стенах собственноручно высеченного и трепетной болью выстроенного Шеола? Сколько ты уже провел?              В безвольных-безжизненных глазах что-то прозрачно-серо болело об одиноком, покинутом символе веры. Кою у него отняли? – кою он добровольно отдал-променял-закопал, и видел людей – людей, малак-Элохим, обычных людей – несущих на своих плечах свои кресты и не-свой престол. В песнь о трижды святом одетых, в слезах о трижды святом умытых, на выборе своем взрастивших веру, вместо коей у него было смутное, недосягаемое, в закоулках сознания запрятанное знание. Он видел ад, он был в нем, он жизнь свою и свет свой положил на холодные полы его и, не оборачиваясь, ушел – ревущим громом и дождями оплаканный, фитиль затушенный – уголек. Ежели б одним знанием нужда строилась – эти люди говорили – был бы отдан знаток. Ученый. Искатель.       В погоне за удовлетворением-заполнением унылой тоски, со скучающим интересом осматривая вход в лабиринты сознания. Вычеркнуть-вырезать-истязать – распять свою память как разлагающееся тело предавшей Дух революции. Ради забвения ли? Коли нужда есть в забвении одном – был бы отдан забвенный. Но сладости в забвении нет.       Видит ли небо, на что обрекает его? – на что он обрекает себя сам – Видит ли небо блуждание по этой ледяной пустыне: без чистой воды – дабы напиться; без теплых огней – дабы согреться; без цели – дабы дойти? Шеол твой – сердце твое – и земли его покрылись белым ледяным пеплом, пока задыхался и захлебывался, и сгорал ты в пламенной геи-Хинном мести своей – в яде обиды своей – в чаше вины своей.       Она раскололась как хрустальный бокал – вера твоя – и танцуешь на ее битых осколках стопами босыми – но если б танцами и развлечением нужда заполнилась – был бы отдан танцор. Актер. Артист.       Переставляешь тяжелые, кровоточащие стопы, волочишь их за собой по земле, протаптывая багровую дорожку в такой чуждый, но напоминавший о родном дом-хекал. Сердце не замерло, пока рука приоткрывала дверь, пока тело входило, пока голова склонялась в обыденном приветствии – и глаза видели людей. Созданных по образу. По подобию. И переделавших весь мир – по образу. По подобию.        Сколько раз ты пленялся мыслею о том, что столько лет водило за руку тебя по лезвию бездны? Сколько раз ты – переделывал себя? По образу. По подобию. Сколько раз ты еще готов привязать пепел света своего к призрачной любови не-агнца?       Тяжелая, теплая рука мягко и спокойно опускается на израненное плечо. Умиротворение – легкий летний ветер – июньская гроза в ночи – сверкающие переливами океана и укутанные в ватные облака шамаим. Говорят, глаза неизменны, но врут – не врут чувства. Но какая истина может быть у оставившего их? Затушившего лампу и потерявшего спички? Но был отдан человек. Кой был малым. Слабым. Зависимым. Беззащитным. Всемогущее и всесильное – на мгновение эпохи сжалось до крохотного, тянущегося к материнской груди. Затоптанный, исполосованный и простивший – такой жертвой отдан…       Где-то в кромешной, до звона-оглушения безмолвной тьме, чья-то тяжелая, теплая рука мягко и спокойно вложила в остывшую и опущенную маленький коробок. Глаза неизменны, не врут – коли по чувствам прозрачным струится свет.       …ибо все, что нам было нужно – это прощение.              Тицианово-гранатовое солнце неспешно зажигало свой единственный глаз, заливая сладко зевнувший мир смехом рассветного огня.