Кому веришь ты?

      Жители деревни радостно приветствовали спасителей, освободивших их от гнёта банды мусорщиков. Старейшина щедро предоставлял припасы, не забранные разбойниками.       Страж Атис вытер выпачканный в крови клинок о тряпьё покойного арбалетчика, и устало повёл ноющим плечом. Молотобоец крепко приложил своей булавой, когда он закрыл товарища своим щитом, чтобы тот парировал удар. Это его призвание, это его долг…       Он не помнил, как оказался в Санаториуме, но хорошо знал, что могло бы с ним произойти, если бы не его собственный спаситель; может быть и не совсем друг, но верный боевой товарищ и лидер, обречённый на долгую мучительную смерть, если не сможет найти то самое лекарство. Честь для него не пустой звук, даже в этом мертворождённом мире…       Погружённый в свои размышления рыцарь не заметил, как на соседний рядом камень присел их лидер, его спаситель, ведомый призрачным шансом на спасение жрец Уртук.       — Спасибо, что прикрыл, — тот протянул кожаную фляжку.       — Спасибо, что спас из Санаториума… — Закованный в латы воин приподнял забрало и пригубил горькую жидкость.       Воду почти не пьют, только алкоголь, наверное, потому и рожи такие у всех вечно опухшие, бесстрашные и перекошенные. Воду надо кипятить, а алкоголь и так ядрёный, убивает всю гадость и укрепляет мутагены… по крайней Уртук так говорит, а в алхимии он понимает гораздо больше его.       В какой-то рваной тунике и обмотках, покрытый язвами и мутирующими наростами на залысине да плече жрец походил на последнее отребье, но этот несуразный вид был его спасением — мало кто мог признать в нём ученика Алхимика из Санаториума, его лучший опытный образец, образованного и способного гнать мутагены из убитых зельевара. Впрочем, для этого жестокого мира он оказался хорошим парнем — не бросал нуждающихся в помощи, выручал из беды, даже умудрился в свой стан привлечь «цивилизованного вампира». Можно было, конечно, всё продиктовать прагматичными и циничными причинами, если бы только жрец в исступлении первым не бросался на врага в попытке проломить тому башку своим посохом… при условии, что она у него была, конечно; у врага, не Уртука.       — Что теперь? — вопрос был чисто риторическим, не в его манере было обсуждать приказы лидера.       — Надо двигаться дальше на север, — жрец с хлюпаньем вытер натёкшую под носом кровавую юшку. — Пастухи говорят о деревне тварей, о запечатанном в ней проходе в болота. Надо искать. Надо успеть…       Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться; эта мутация медленно пожирала его изнутри. Когда они втроём: Уртук, он и Скад — бешенный берсеркер с жёлтой гривой и вечно незаживающими ранами, без учёта спасённого из пещеры охотника на чудовищ, копьеметателя Нелевиса, разогнали всех мусорщиков из первой спасённой встречной деревни, сельский же шаман отвёл жреца переговорить с глазу на глаз. Атис краем уха слышал их беседу — что мутация не убьёт его, но будет медленно пожирать, делая сильнее; и всё же это не благословение, а проклятье, от которого нужно избавиться — голод неутолим.       Отхлебнув из фляги ещё немного, страж вдруг задумался и озвучил собственное размышление:       — Скажи, а кому веришь ты?       Уртук непонимающе на него покосился.       — Я имею в виду — ты же жрец, так ведь? Значит, во что-то веришь, чью-то веру… религию исповедуешь. Веруешь во что-то… или кого-то… или я не прав?       Лидер грустно усмехнулся, потяжелевшие веки прикрыли воспалённые глаза, а плечи устало осунулись. Война с гигантами отгремела чёрте знает когда, после которой мир превратился в многоуровневую помойку. Всё покатилось в пекло, вознесённых ранее героев загнали под землю, где те проклятые и ненавидимые за свою силу умерли, а к власти пришли закованные в латы тираны, колдуны и чудовища.       — Я верю в себя, — выдохнул жрец. — Верую в силу тела и духа, в эктоплазму, плоть и кровь. И черпаю силы из боли и страданий, своих и чужих…       Он умолк на мгновение от затронутой темы, глянув на отдалившегося от всей собравшейся их компании утыканного арбалетными болтами здоровяка в шкуре из светлого меха и шлеме.       — Я ни на что не намекаю, но если Скад перейдёт границу… — Хмуро заметил Атис.       Берсеркер впился мощными зубами в руку, ранее принадлежавшую налётчику, и с упоением принялся пережёвывать большой кусок мяса, не заботясь о стекающей по густой жёлтой бороде алой крови.       — Не перейдёт, — заверил его Уртук. — Мы все не без греха. Он видит различие между товарищем и врагом.       Воин помнил Скада таким ещё из Санаториума — буйным, свирепым и кровожадным пожирателем человеческой плоти и уже при побеге ожидал, что придётся прикрываться щитом от его огромного топора; и огромное лезвие с упоением её владельца с чавканьем впивалось в раздробленные черепа, грудины стражников-культистов и всех впоследствии на кого указывал жрец, привив ему особый мутаген, позволяющий из поглощённой плоти восстанавливать силы и даже залечивать раны. Чем-то он напоминал выдрессированного послушного зверя, готового рвать за хозяина не только чужие, но и свою собственную глотку. Возможно, в тех мрачных подземельях алхимик и готовил его к такой судьбе…       От дум и рассуждений их отвлёк детина не меньший ростом, чем берсеркер, в глубоком капюшоне на голове, кольчуге и здоровенным шипованным кистенем.       — Это… пасиб, что не прибили, — прогудел он из глубин своего платка. — Эти уроды творили бесчинства… я не хочу так.       — Ты странно рассуждаешь для мусорщика, — заметил лидер. — Большинство падальщиков и кочевников упиваются насилием и возможной безнаказанностью.       — В конце концов, самые большие и добросердечные из нас становится молотобойцами. — Пояснил мусорщик, — мы в этом плане не такие, как военачальники… Они любят мучить и терзать; мы же стараемся убить всех и сразу, чтобы больше никому не причинять лишний раз страданий.       — Хочешь тирилиум за свою поддержку? Или алкоголь? — продолжил расспрос жрец.       — Нет… ну, разве что если в очередной бойне до мокрых штанов дойдёт, тогда выпивку… — Ответил молотобоец. — Ты меня спас, не пролил моей крови, хотя мог бы прикончить, как и остальных. У тебя тоже доброе сердце, и я пойду за ним.       — Как тебя зовут? — поинтересовался Атис.       — Бехрито.       Уртук поднялся с камня и протянул ему закутанную в бинт ладонь. Крепкие мозолистые руки сомкнулись в рукопожатии.       — Добро пожаловать. Найти Нелевиса — одноглазого парня в обмотках на голове, он растолкует, что к чему.       Здоровяк ушёл, оставив прежних товарищей снова наедине, но толкового общения снова не случилось — из рейда вернулся арбалетчик в высокой охотничьей шляпе с красной перевязкой.       — Деревня чудовищ в неделе пути на север отсюда, — страж всё чаще стал задумываться — откуда Эррин достал эту тростинку, вечно пожёвывая её в любой ситуации, — но в двух днях на восток движется крупный отряд мусорщиков, угоняющих скот. У них много трофеев…       — Хорошая работа, — похвалил жрец. — Можешь отдыхать со всеми; надо перевести дух.       Охотник так же отправился в основной стан, и вновь повисла тянущаяся, неловкая тишина — страж собирался что-то спросить ещё тогда, но из головы вылетело, и он посчитал, что это и к лучшему: как вопросы возникнут, так и спросит.       — Тебе тоже следует отдохнуть, — обратился к нему его спаситель. — Утром мы выдвинемся и мне не ведомо, будет ли у нас возможность передохнуть в будущем…       — Как и тебе, — бросил он в ответ. — Если ты умрёшь, наш поход закончится…       — Атис, — одёрнул его Уртук, когда до гульбища осталось не более десяти шагов. — А кому веришь ты?       Закованный в латы воин замер, задумавшись, и обернулся через плечо.       — Своему клинку, щиту и латам… и тебе, Уртук. Ты меня спас; и если уж на то пойдёт, ты и похоронишь.       Жрец в ответ улыбнулся и что-то зашептал своими пересохшими губами, однако порыв ветра вместе с песком унёс его слова куда-то на запад…       Стражу этого было достаточно.