1
Утро врывается в приоткрытое окно ласковым дуновением ветра, золотыми искрами солнечного света, радостным предвкушением наступающего праздника. Елена широко распахивает всё ещё сонные глаза — их голубизна словно пьёт рассветное сияние неба. Ранняя осень звенит тихим, нежным пением скрипок — совсем не тех, что рыдают по воле маэстро Гроссфихтенбаума. У герцога Алва удивительные речи, самый музыкальный на свете голос и восхитительные, невозможные синие глаза — Елене чудятся в них бесконечные вопросы без ответов, загадки без разгадок, бескрайняя даль небес и непостижимая глубина морей. Сегодня он её Чёрный Гость, и не только сегодня — всегда, неуловимый призрак, навеки похитивший сердце её-Элкимены. Заставивший запеть скрипки в её душе — не смолкая, надрываясь и ликуя, подчиняясь невероятной синеве его взгляда. Сегодня вечером белые, как наряды невест, цветы полетят к её ногам — она едва заметит их, кружась и забывая себя в танце-дуэте, танце-безумии, танце — слиянии двух взглядов и двух душ. Свечи расплавят воздух вокруг, время увязнет в стонах скрипок, голубые глаза умоляюще и бесконечно влюблённо посмотрят в синие. И сама осень застынет на миг, опьянённая этой любовью.2
Полдень сияет нестерпимо ярко, слепит забывшие радость глаза, душит в объятиях, морозных и всё равно отвратительно жарких. Зависшее над пергаментом перо дрожит, на кончике набухает благословенно-чёрная капля. Елена тщательно подбирает слова для письма Марселю Валме, ныне графу Ченизу, навечно преданному — независимо от имени и прочих условностей — герцогу Алва. …Который почти не снится Елене теперь: грёзы о любви сменили знойные кошмары — в них незнакомый, но до боли ненавистный ей Альдо Ракан кривит губы в усмешке, достойной самого Леворукого. Елена знает, что на деле самозваный король Талигойи не столь опасен, и не сомневается — ну, почти, — что к весне придёт конец и ему, и его слишком наглым даже для Излома притязаниям. Она сама приложит к этому руку — дописанное письмо отправляется в украшенный эмалевыми ласточками футляр. Спустя несколько месяцев по Золотым Землям, подобно лесному пожару, разнесётся весть о смерти регента Талига. Смычок скользнёт по струнам резче, обрывая их, — и скрипки, оглушительно взвизгнув в медном мареве полудня, смолкнут.3
Вечер растворяет в багрянце заката все иные цвета — красное стекает по башенкам и крышам, струится по камням мостовой, мается в плену стен огромного пыльного города. Чёрные силуэты деревьев — как неосторожные мазки по холсту алеющего, наливающегося кровью неба. Елена смотрит в опалённое закатом окно и ждёт — ждёт своего супруга, которого безнадёжно любит — и который вовсе не любит её. Такие долгие дни, тянущиеся, словно липкие нити паутины, — и такие короткие, как вспышка огня во мраке, ночи. Страх — неизбывный страх оказаться совсем ненужной, лишней, нежеланной. Осторожно, тайком — дрожащие пальцы поглаживают чёрные волосы, не позволяя назойливым кошмарам окончательно завладеть снами Рокэ. Улыбки — вымученные, натужные, необходимые: чтобы думал, будто всё в порядке, не был недоволен, не решил вдруг отдалиться. Его дружбы Елене слишком мало, но отказаться от этой сомнительной милости у теперь уже герцогини Алва никогда не найдётся сил. Скрипки стонут фальшиво и слёзно, предвещая… что предвещая? Рокэ Алве вскоре надоест лицемерие его супруги — прорвётся гитарным боем бешенство, сольётся в дуэте с негаданной любовью, стирая мёртвые улыбки с нежного, измученного Елениного лица. И два инструмента наконец запоют в унисон.4
Полночь простирается во все стороны — окутывает горы, берег и море тёмным, тихим покрывалом. Лунная дорожка бежит вдаль, за горизонт, — лёгкий бриз как будто подгоняет её, торопит, расцвечивает водную гладь серебряными бликами. Костры на песке вдали, пляски вокруг них — а замок на утёсе крепко спит, убаюканный шелестом гранатовых деревьев на склонах холмов. Внутри увитых плющом и виноградом стен не спят лишь двое, укрытые от луны тяжёлым синим пологом. У них — свой танец, а вернее, своя песня, свой упоительный дуэт: губы в губы, ладонь в ладони, кожа к коже, темнота вокруг подслушивает сокровенные признания, захлёбывается жаркими стонами. В глазах их обоих — синь звёздного неба, отныне и навеки разделённая на двоих. Гитара подхватывает смолкающую мелодию утомлённой скрипки — но пройдёт совсем немного времени, и они вновь зазвучат в летней ночи вместе.18.07.2011