В какой-то момент...

— Если бы он умер, он бы пришёл ко мне, — уверенно сказал Клаус, затягиваясь сигаретой прямо на кухне. Клочья дыма полетели по сторонам. Он запрокинул голову, оголяя юношеский кадык и наслаждаясь вкусом никотина. Ваня и Бэн давно перестали морщиться от запаха сигарет Клауса, лишь любовались интересной структурой клубов грязно-белого дыма, бесстыдно парящего по отцовской кухне, освещаемой лишь фонарями с улиц. В какой-то момент идея Вани ждать Пятого по ночам заразила собой Бэна, а вскоре и Клауса, но позже это превратилось в обыкновенные ночные посиделки. Точно так же — в какой-то момент. В какой-то момент Бэн задумалая о том, чтобы попробовать сигареты, а Ваня начала забираться на стол с ногами. Ночь прощает всё — поглащает всё, чего не должно было случиться днём. Можно считать, что Бэн и не знает этого ощущения, когда впервые затягиваешься и заходишься в кашле, и что Ваня никогда не лежит на коленях у Клауса, сидящего на столе. Можно считать, что Четвёртый никогда не пытается плюнуть в портрет Пятого на стене их огромной гостиной, каждый раз проходя мимо, пока никто не видит, и что Пого никогда этого не замечал. Можно считать, что эта троица - вовсе и не друзья, ибо воистину они общаются только ночью, на кухне. Так же зачастую они, на самом деле, молчат, ибо им есть о чём. Особая, атмосферная тишина царит здесь каждую ночь наравне с разговорами обо всём на свете. Им втроём намного легче найти общий язык друг с другом, нежели с Диего, Элиссон и Лютером. Интересно, они сдружились бы с Пятым?.. — Я уже не помню его голос, — вдруг говорит Ваня ни с того, ни с сего, — Пятого, в смысле. Ночь всё поглощает. В какой-то момент она забирает у них воспоминания о пропавшем брате. — Он был довольно противным, сис, — говорит Клаус, даже не задумываясь. Он старается поднимать голову выше, когда выпускает клубы дыма из лёгких, ведь Ваня опять лежит на его коленях, а Бэн сидит рядом, положив голову ему на плечо и обхватив колени руками - они уже давно считают нормальным залезать на стол с ногами, когда никто не видит. Они смотрят в окно, сидя спиной к дверному проёму, оголяющему Его портрет. Даже с него он умудряется осуждающе-ненавистно смотреть. За окном же темно и ветренно, будто заражено этим взглядом. — Интересно, о чём он думал постоянно? — обычно Бэн молчал даже больше Вани, но тут он нашёл, что сказать, — Что чувствовал?.. — Беспонятия, — хмыкнул Клаус, что уже набил первую татуировку. Первую, которую он сам же и выбрал. — Наверное, думал о путешествиях во времени… Они сравнительно редко говорили о номере Пять, ибо эту загадочно-печальную тему все не очень любили. Гораздо приятнее было обсуждать всякую чушь, как и положено братьям и сёстрам. Это помогало расслабиться, и они в кои-то веке чувствовали себя лишь друзьями-подростками, у которых нет как таковых забот. Ненадолго, но всё же… — Интересно, где он вообще? В каком времени? В нашем ли пространстве?.. — Ваня приподнимается и кидает беглый взгляд за окно. Где-то далеко кто-то прошёл по улице, но все это всё равно заметили. Клаус тушит бычок о нижнюю часть столешницы — там уже куча следов от сего повторяющегося действия — и ложится на деревянную поверхность, скрестив руки под головой. — Хрен его знает. Бэн, облокотясь на локтях рядом с Клаусом, посмотрел ему в глаза. Никто из них не знал, что же это, собственно, значит, но действие имело место быть. Шестой, после долгого визуального контакта потрепал кудрявую шевелюру брата. Тот, отчего-то самодовольно, улыбается. Самодовольно, но на самом деле очень искренне. Ваня во время подобных разговоров на кухне никогда не чувствует себя лишней — ей уделяют внимание и говорят с ней, и это уже была мечта скрипачки. Ей слишком нравилось проводить время в кругу семьи, пусть и в таком странном. Седьмая всегда очень хотела болтать с братьями и сестрой, и уже была довольна тем, что происходит. А впрочем, им было весело и без остальных. Впрочем, даже не так: с ними им было не о чем разговаривать. — Клаус, я тоже хочу попробовать покурить, — проговорила Ваня с какой-то тоскливой смесью интереса и безмятежной обречённости: скоро их посиделки закончатся и они разбегуться — кто куда. Возможно, Клаус и Бэн никогда не услышат, как она играет на скрипке — не успеют днём и не услышат ночью, ведь по ночам играть запрещено. Реджинальд никогда не просит остальных послушать, а они не предлагают. На самом деле, сидеть по ночам на кухне тоже запрещено, но отцу нет дела: в этом случае они ему не мешают. Возможно, он знал, что они здесь курят уже несколько лет, но опять же — ему, похоже, нет дела до них. — Обряд посвящения в элиту академии «Амбрелла», — ухмыляясь, шутливо протараторил Четвёртый. А Бэн улыбался с шутки Клауса, хоть и знал, что в сигаретах нет ничего интересного, кроме серого дыма. Ване протянули сигарету — та зажала её в зубах, как делал Клаус. Он чиркнул спичкой и поджёг конец, а затем соскочил со стола и встал напротив сестры, наблюдая. Она затянулась, попыталась вдохнуть и закашлялась — достаточно громко, чтобы сюда пришёл Пого. Но этого не случилось. Ваня настойчиво затянулась ещё раз, но история повторилась; разве что кашель был не такой надрывный. Клаус усмехнулся и похлопал её по плечу, затем пошёл куда-то в сторону. — Фу, — проговорила Ваня, взглянув, отчего-то, на Бэна. Тот тоже посмеялся вслед за Клаусом. — Зато тоже курить не будешь, — покачал головой он. Когда Шестой пробовал сигареты, Ваня молчала, ибо не знала, как себя вести. Но она помнила выражение его лица; он тогда раскритиковал Клауса, ведь никотин — гадость. В какой-то момент Клаус притащил банку консервированного горошка, мучаясь с ножом, ибо даже не знал, где лежит открывашка — они все были почти чужими в своём доме… Выглядело, однако, довольно комично. Ночные перекусы, в принципе, были свойственны номеру Четыре — он обычно выискивал что-то на кухне и ел первое, что находил. Наконец, намучившись с банкой, он открыл её и сразу же съел немного горошка. — Как хорошо что пиво продаётся не в таких же банках! — пошутил Клаус, снова запрыгивая на стол. — Тогда бы было меньше малолетних алкашей, как ты, — саркастично съязвил Бэн. Повисло секундное молчание, сменившееся на смех троицы. В какой-то момент всем стало весело, а на столе по прежнему лежал пепел, который Бэн обязательно вытрет, когда они пойдут спать.