***
Да… Не об этом я думал, когда по совету Пхичита, взял небольшой отпуск, перерыв в тренировках. Челестино даже не возражал. Наверное, просто взглянуть на меня бледного и замученного уже достаточно. Отпустил на десять дней, приказав хорошо выспаться и отдохнуть, набраться сил для будущих побед. Я не спорил. И вот я сижу на каком-то старом потрескавшемся бревне в окружении таких же бедолаг туристов, сжимаю в руках деревянную кружку с более чем сомнительным пойлом и наблюдаю за ритуальными плясками южно-африканского племени Тумба-Юмба. Спасибо, Пхичит, за выбор тура! Чёрные глянцевые тела в ярко-красных одеждах и многочисленных нитях ожерелий исступлённо пляшут предо мной в рыжих отблесках пламени костра. Ритм, древний, как сама жизнь, постепенно проникает в мою кровь с каждым гулким ударом кожаных барабанов, с каждым пронзительным визгом труб, со звонкими трелями камышовых флейт. Я словно растворяюсь в царящей вокруг атмосфере безумного и безудержного веселья, становясь единым целым с этим странным и далёким мне народом. Здесь и сейчас, под этим бездонным куполом ночного неба, усеянным дырами звёзд, чувствую себя как никогда живым. Их гортанные, речитативные напевы отзываются во мне странным томлением, и я подрываюсь с места, присоединяясь к диким пляскам. Танцую, как в последний раз, отбивая пятками неистовый музыкальный ритм на пыльной земле, полностью отдаваясь гипнотической мелодии. Чувство эйфории переполняет меня.***
— Это подарок, — поясняет высокий худощавый мужчина, наш переводчик, протягивая мне тяжёлый деревянный предмет. — От шамана. Древняя ритуальная маска… — запнувшись, мужчина косится на стоящего рядом с ним старика. Из-за множества костяных и стеклянных амулетов, ожерелий из раковин и яркого рисунка на теле не остаётся сомнений, что тот действительно общается с богами и духами. — Она… Это древняя магия племени, и шаман хочет поделиться ею с вами. Он говорит, что маска вас вчера выбрала. — Спасибо, но я не думаю… — лестно, конечно, но этот «подарок» слишком дорогой для меня. Да и не верю я в древнюю магию. Возможно, если старик так хочет сделать кому-то памятный подарок, то пусть найдет другого туриста, готового раскошелиться. Но у шамана другое мнение. С неожиданной для этого тщедушного тела силой он хватает меня за руку, вонзая узловатые пальцы в мою кожу, и что-то быстро говорит сиплым каркающим голосом. Я растерянно смотрю на переводчика. — Вы не можете отказаться, — поясняет он. — Маска вас выбрала. И вновь быстрая речь шамана. Я совершенно теряюсь под тяжелым и пронзительным взглядом темных глаз и рефлекторно прижимаю к себе маску, не желая расстраивать старика. — Одно желание, — вмешивается переводчик. — Она исполнит одно ваше сокровенное желание. Но… у всего есть цена. Что-то отдать — что-то получить. Давая, она что-то заберет у вас. Не обязательно значимое, просто обмен. Мужчина виновато улыбается, словно извиняясь за полоумные бредни туземца. Но мне не смешно. Я судорожно сглатываю и киваю, принимая дар. Всё что угодно, лишь бы избавиться от цепкой хватки на моей руке да и от самого пугающего старика. Вновь киваю и даже отвешиваю благодарственный японский поклон, и, похоже, шаману этого хватает. Он наконец отцепляется от меня и уходит, а я стою, думая только о том, что это последний день путешествия, и сегодня мы с гидом и прочими туристами возвращаемся в Кейптаун.***
По возвращении в Детройт, жизнь закрутила меня в своём быстром безудержном ритме: оказалось, что я каким-то чудом прошел в финал Гран-при и теперь Челестино выжимал из меня все соки, неустанно гоняя на тренировках. Тройные, четвертные, каскады прыжков… Практически всё время я провожу на катке, оттачивая до автоматизма программы. Вечером сил хватает лишь на то, чтоб дойти до дома и плюхнуться в кровать, забывшись крепким сном. Меня это устраивает: больше дел — меньше мыслей. В моём случае — беспокойства и самокопания, так присущих моей натуре. Нет, я совершенно не считаю себя каким-то выдающимся фигуристом, мне никогда не стать близким Никифорову, но… Черт возьми! После всех этих тренировок я просто обязан показать достойное катание. Однако у судьбы были другие планы. Сестра позвонила перед самым выступлением, сообщив, что мой любимый пудель мёртв. Мой милый любимый Викчан!.. Моё сердце разрывается от горя, когда я ступаю на лёд. Музыка и подбадривающие аплодисменты кажутся жестокой насмешкой. Хочется зажать уши, закричать, чтоб прекратили, сбежать. Но я не могу. Откатываю программу, совершая множество ошибок: не докручиваю прыжки, забываю последовательность шагов и несколько раз касаюсь льда рукой. Результат очевиден — последнее место. И от этого ещё больнее. Я всех подвёл, не оправдал возложенных на меня ожиданий. Позор. В общем-то, это и высказал мне позже русский фигурист Юрий Плисецкий. Хотя, как по мне, он зря рвал свои связки, крича на меня и называя неудачником. Я и сам знаю, что лузер. Банкет проходит не лучше. Толпа фигуристов с их тренерами, спонсоры и журналисты… Кажется, что все глаза устремлены на меня, и я прячусь в самом углу комнаты с бокалом дешёвого, но бесплатного шампанского. Присутствие Никифорова на банкете — отдельный вид пытки. Изощрённый и изысканный. Мой личный Ад. Я ощущаю его присутствие всем естеством: он под моей кожей, в нервах и давно уже в сердце. Прекрасный и недостижимый, как сон — Виктор Никифоров. Чуть повернув голову, я слежу за ним, поражаясь силе и грации этого человека. Стройная спортивная фигура, чуть небрежный разворот плеч и чарующая улыбка на безупречном лице… Иногда мне кажется, что я мог бы всё отдать, лишь бы быть рядом со своим кумиром, лишь бы он смотрел на меня так, как смотрит сейчас на Криса — с восхищением и глубокой любовью. Моё сердце пронзают отравленные стрелы ревности. Едкое, отвратительное чувство. Я противен сам себе, но не могу не продолжать смотреть: вот Никифоров касается талии своего любовника и жениха в недвусмысленном жесте, притягивает к себе, что-то шепчет на ухо. Моя фантазия дорисовывает всё остальное — два обнажённых тела, исступлённо слившихся воедино на белых гостиничных простынях… Звон стекла наполняет мои уши. Возможно, я слишком сильно сжал в руках бокал, возможно, это разбилось моё несчастное сердце. Кажется, Никифоров предлагает собравшимся памятное фото, но я не слушаю. Просто выбегаю из зала, стараясь хоть немного скрыть наворачивающиеся на глаза слёзы. Накрывает где-то по пути в номер. Я уже больше ни о чём не забочусь, и слёзы уродливо бегут по щекам, не принося желанного облегчения. Напротив, боль в груди становится лишь сильнее, разрастаясь до пугающих размеров, поглощая. В номере я плещу холодной водой в лицо, ловя своё отражение в висящем над раковиной зеркале: темные взлохмаченные волосы с остатками геля, красные, в дорожках слёз, щёки, распухший нос и щели заплаканных глаз в обрамлении игл слипшихся ресниц. Всматриваюсь в расширенные зрачки — только тьма и боль. Привычная картина. Прозрение вспышкой молнии проходится по больным нервам. Внезапное и очевидное, удивительное в своей простоте. Бросаюсь в комнату и начинаю судорожно вытрясать содержимое одного из чемоданов. Костюмы, белье, бритвенные принадлежности — всё сыплется на пол, прежде чем нахожу искомое. Маска!.. Странная и бесполезная вещь в моём багаже, до сих пор не знаю, зачем я взял её с собой в Сочи. Беру её в руки, ощущая кончиками пальцев волнующее тепло. Яркие голубые линии на отполированном дереве и пустые глазницы, прежде так пугавшие, сейчас дарят удивительное спокойствие. Вглядываюсь в прорези глаз — та же чернота, что и во мне. Что ж, я готов загадать желание. Я надеваю маску.***
Год спустя. Выдержка из интервью Виктора Никифорова для журнала «GQ»
— Мои планы на будущее? Тренировать великолепного фигуриста и по совместительству моего жениха Кацуки Юри. Знаете, он удивительный, потрясающий человек! Да, мы познакомились при печальных обстоятельствах — трагичная гибель всей его семьи в автокатастрофе. Тяжелая, невосполнимая утрата. Даже не знаю, как Юри всё это пережил. Мы, остальные фигуристы, поддерживали его как могли, даже организовали благотворительное ледовое шоу со сбором средств. Меня поразили его внешние стойкость и сила духа, и внутренняя удивительная ранимость. Я не мог не влюбиться!.. А потом всё так быстро завертелось: мой переезд в Японию, завершение карьеры как фигуриста, и начало новой, но уже в качества тренера. И знаете, я не прогадал. Победа моего Юри в финале Гран-при служит достойным тому подтверждением.