Карты, сплетни и снова карты

— Что же вы так неаккуратно, Александр Григорьевич, — с укором произнёс Онегин. — Мало того, что вино дорогое пролили, так ещё и мне на ботинки! Последнее обстоятельство, кажется, возмутило Евгения больше всего. — Вино — это не самое страшное, — пожал плечами Печорин. — Около меня однажды чернильница пролилась, так брюки пришлось выбросить. — Григорий Александрович, что же вы мне постоянно об этом напоминаете! — возмутился Раскольников. — У меня сейчас такая ситуация, я никак не могу вам деньги отдать! — Не нужно мне ваших денег! — воскликнул Печорин. — Это просто к слову пришлось! Он сел на диван и закрыл глаза. Они все были немножечко пьяны, но никто в этом не раскаивался — всё же не каждый день Разумихин справляет новоселье. — А вы уверены, что вино действительно было дорогое? — просил Порфирий Петрович, придирчиво рассматривая бутылку. — Зная господина Разумихина, могу с уверенностью сказать… И он начал что-то рассказывать, активно жестикулируя и чуть не смахнув при этом со стола три стакана разом. Никто его, разумеется, не слушал. — Понимаете, Евгений, — Заметов отвёл Онегина чуть в сторону от остальных. — Это недоразумение… оно вышло… совершенно случайно. У вас с Григорием Александровичем уж очень похожие ботинки. Онегин фыркнул, не сдержавшись. Он, все-таки, был в приличном обществе. И, если не считать того, что большинство людей, входивших в это общество, были очень бедны… — Быть может, в карты? — предложил Печорин, прерывая раздумья Евгения. — В «Дурака». — На раздевание! — тут же воскликнул Раскольников. Возражать никто не стал. Печорин достал карты, и они сели за стол. В соседней комнате кто-то громко спорил. — Я начну раздачу, — Заметов взял карты и начал мешать, открыто подтасовывая колоду. — На меня раздайте, Александр Григорьевич, — попросил откуда-то из-под стола Грушницкий. — Ни в коем случае не делайте этого, Александр Григорьевич! — тут же воскликнул Печорин. — Во-первых, потому, что нас и так уже много, а, во-вторых, я так и не смог отыграть у него назад свой пистолет! Грушницкий вылез из-под стола, при этом стукнувшись об него головой. Он встал на ноги и отряхнул колени — пол в комнате был немного грязный. — Евгений, я везде смотрел, — сказал он, немного покачнувшись. — Но вашей запонки там нет. — А я и не знал, что наш Грушницкий любит ползать под столами, — иронично заметил Печорин, когда юнкер отошёл. — Деньги решают всё, — с умным видом произнёс Онегин. — Если бы они были, — вздохнул Раскольников. — Прошу заметить: про их обязательное наличие я не говорил, — сказал Онегин и, увидев свои карты, резко поменялся в лице. Порфирий Петрович всё ещё продолжал задумчиво рассматривать бутылку из-под пролитого Заметовым вина. В игру он включился только в тот момент когда Онегин ему намекнул, что не плохо было бы уже ходить. — Кто так раздаёт, — пробормотал Порфирий Петрович, увидев карты. — Вы, Александр Григорьевич, хоть бы парочку хороших карт мне положили. Всё же, не чужие люди! Игра шла своим чередом. Заметов, сияя, клал карту за картой, остальные морщились и пытались, если не выиграть, то хотя бы проиграть не слишком позорно. — Вы слышали, — вдруг, сильно понизив голос, произнёс Онегин. — Долохов вчера пришёл на обед к… впрочем, это совершенно не важно… в одних панталонах! Раскольников издал какой-то звук, напоминающий не то смешок, не то кашель. Впрочем, все остальные вполне разделяли его чувства, но смеяться над этим было не очень прилично. — А Анатоль Курагин, говорят, третьего дня вошёл в театр в парике! — сказал Заметов, вспомнив историю, услышанную им в конторе. — И что же тут такого? — спросил Онегин. — Да, может, и ничего, да только он снял его прямо посередине действия и начал им обмахиваться, как веером, приговаривая, как ему душно, — ответил вместо Заметова Раскольников. — Всем, разумеется, стало смешно, а граф Безухов после вышел из ложи весь красный, так он старался не засмеяться. Тут уж смеялись все. И лишь одному человеку было не до шуток — Печорин пытался придумать, что бы с с себя снять и выглядеть более-менее прилично. — Александр Григорьевич, на вас мундир, — устало сказал Онегин. — Если вы его снимите, никто не удивится. Раскольников, под влиянием выпитого вина, решил сделать какую-нибудь глупость. Пока Онегин раздавал карты, он отвёл Порфирия в сторону и, убедившись, что его никто не слышит, очень тихо произнёс: — Порфирий Петрович, вот вам моё добровольное признание: это я убил старуху и её сестру топором и ограбил. Порфирий Петрович два раза моргнул, удивленно уставился на Раскольникова, а потом расхохотался. — Вы что же, Родион Романович, вы думаете, что я вам поверю? — все ещё смеясь, проговорил он. — Да на вас, Родион Романович, никто бы и думать не посмел! Не шутите так, Родион Романович. И, повторив последнюю фразу ещё раз, Порфирий Петрович вернулся обратно к столу. Крайне удивленный Раскольников последовал за ним. — Начинайте раздачу, Евгений, — весело сказал Печорин. — Да поторопитесь — время позднее, а мне завтра с самого утра на службу, чëрт бы её побрал! — Полностью с вами согласен, — вздохнул Порфирий Петрович. — Я полностью с вами согласен…