Пустошь и призраки прошлого.

–Красиво. Выдохнул парень, устремляя взор на ночное небо. Лейтенант запустил пальцы в мягкие волосы лежащего у него на груди юноши и тоже обратил внимание на тысячный рой неподвижных звёзд. Звёзды не вызвали у него таких восторженных чувств, как у Золотого. Они вообще у него ничего не вызвали. Парень вновь заговорил. –Я когда смотрю на звёзды, думаю, что они так далеко, но их свет все равно доходит до этой безжизненной пустыни. Он сделал паузу. -Это же сотни тысяч километров, миллионы лет. Я всегда хотел побывать там. Не знаю почему. Лейтенант коснулся шеи парня. –Нет там нихрена. То же безразличие и пустота. Во Вьетнаме, помню, какой-то идиот из нашего взвода ещё сказал, когда мы шли ночью через тропики, что расположение звёзд на небе как на Американском флаге, а значит это хороший знак. Надо же было такую херню сказать. Картина черных смолистых джунглей всплыла перед глазами призраком минувших лет. Треск тропических птиц вновь раздался в голове. Они шли тогда ночью, оборачиваясь на каждый шорох, в каждом наслоении листвы виделась фигура человека. Любой звук казал.. –А что было потом? Знакомый голос вернул Дикого из мира далекого прошлого в мир несуществующего будущего. –Мясорубка. Грёбаные гуки окружили нас со всех сторон, стреляли отовсюду. Почти всех перебили, мрази. Мне и ещё нескольким чудом удалось спастись. Нас оглушило снарядом и вьетконговцы приняли нас за трупов. Лейтенант замолчал. Дурацко, но лица всех сослуживцев отпечатались в памяти только посмертными гримасами. Ни одного живого лица не осталось в воспоминаниях, только искаженные кожаные маски и застывший ужас в остекленвших глазах. Он продолжил. –Вокруг эти деревья, дерьмо, кровь, грязь... А ты не можешь даже пошевелиться, потому что любое движение отдаётся такой болью, что хочется орать. Лежишь в дерьме и смотришь на чертово чужое небо. Видел я тогда эти звезды. Холодные и безразличные. Вез замолчал. Золотой заметил, что во время его рассказа голос ниразу не дрогнул, горечь, страх и прочие слабости не вплетались в интонацию. Металлические нотки служили опорой для голоса байкера абсолютно всегда. А рассказывал лейтенант ужасные вещи. За годы жесточайшей войны на истребление, где люди зубами рвали друг другу глотки, выдавливали глаза и сдирали кожу, наверное, начинаешь смотреть на вещи иначе. –Ужас. Тихо сказал юноша, нащупывая руку лейтенанта. Он представил все, что он только что говорил и ему стало не по себе. Вез усмехнулся, прижимая к груди мальчишку. –Да ладно тебе. Мы нашли потом деревню, откуда они пришли и выжгли ее к хуям вместе с их женами и детьми. Золотой вздрогнул. Он знал, что Вез очень жесток. Сначала он его боялся как боится огня дикий зверь, боялся до дрожи и боли в животе. Ведь лейтенант банды Хьюмангуса не знал пощады. Он убивал всех, кто стоял на его пути, взрывал машины и гонялся за одиночными авто, убивая людей за топливо. Вез без колебаний мог содрать кожу с ещё живого человека и вогнать стрелу из арбалета в голову изнасилованной бандой женщине, при этом высказать что-нибудь максимально циничное, или ещё хуже рассмеяться. (Это даже нельзя назвать смехом, скорее грубым лаем шакала!) Главным его оружием была грубая сила. Её же он и воспринимал в качестве авторитета. Это понимал и Хьюмангус. Золотой юноша знал, Вез был настоящим монстром, бандитом, убийцей... Но не с ним, нет. Никогда. Они ещё какое-то время лежали молча, потом лейтенант догадался по ровному дыханию парня, что тот спит. Вез не стал возвращаться к банде, зачем будить мальчишку. Проверив наличие стрел в колчане, лейтенант позволил себе закрыть глаза.